К югу от Вирджинии - Валерий Бочков

– Разумеется. Славяне и прочие унтерменши просто под горячую руку попали.

Бетси засмеялась, на зубах краснела полоска помады.

– Гитлеру нужна была территория – лебенсраум, славяне уничтожались лишь потому, что жили там.

– Ага, – улыбнулась в ответ Полина. – Ничего личного. Издержки исторического процесса.

Бетси перестала улыбаться, внимательно посмотрела ей в лицо. Полина не к месту подумала, что все бы отдала за такие роскошные брови.

– Ну, объясни мне тогда, – тихо сказала Кляйн. – Почему ты, наполовину или-сколько-там русская, сидишь в «Еврейском обозрении» и архивируешь дела евреев? Для музея Холокоста, – она зло передернула плечами. – Где твои славяне, где их «Обозрение», где их музей жертв нацизма? Где?

Бетси пнула коробку с делами.

– Здесь?!

Она вышла, Полина тихо опустилась в кресло. Взяла из коробки верхнюю папку, раскрыла.

«В помещении бывшей школы были расстреляны, а затем облиты бензином и сожжены 12 человек из с. Богородицкое Покровского района, работавших на очистке дорог от снега. У моста в Верхней Дуванке фашисты расстреляли еще 9 человек, эвакуированных из Белокуракинского района. В селе Новониканоровка гитлеровцы расстреляли 11 человек, большинство из них были старики».

В Бронкс ехать не хотелось, Полина брела вниз по Амстердам-авеню, суетливая вестсайдская толпа недовольно обтекала ее. Полина неторопливо шагала, помахивая сумкой, неспешно курила, пуская дым вверх, словно праздный локомотив. На душе было пусто и на удивление легко. Впервые за много дней мысль не билась суетливо в поисках ответа, все было решено. Пожалуй, это можно назвать свободой.

Раскаиваясь, что надерзила Бетси – не стоило устраивать этот диспут, – Полина тем не менее ощущала восторженную детскую радость от того, что могла теперь сказать все, что придет в голову. Она взмахнула руками, словно собиралась подпрыгнуть, задела мрачного толстяка с зонтом под мышкой. Он выругался, а она засмеялась и крикнула:

– С Нью-Йорком покончено!

Покончено с «Обозрением», с Бронксом, с кошмарными ночами в мотеле, где за окном стреляют, а за стеной спариваются, покончено с душной подземкой, с грохотом и толкотней улиц. У «Дакоты» Полина перебежала через Парк-авеню и спустилась в Центральный парк. Здесь пахло листьями, пряно, по-осеннему. За деревьями стучали по мячу невидимые игроки, разноцветные бегуны мелькали между стволов, у фонтана кто-то терзал гитару. Полина села на скамейку, откинула назад голову, наверху в темных кленах гулял тихий ветер, шум города был едва слышен.

– С Нью-Йорком покончено, – едва слышно прошептала она.

7

Утром ее вызвал Грингауз. Все-таки скорее жук, чем медведь, решила Полина, разглядывая главреда.

Тот нудно отчитывал кого-то по телефону, восседая за двухтумбовым антикварным столом на резных ногах в виде когтистых лап. Сооружение напоминало тяжелый танк. Главред поманил Полину толстой ладошкой, указал на стул.

Она села.

– Поэтому не семь процентов, а двенадцать… – он страдальчески закатил глаза. – Именно, двенадцать. И можете уволить ту девчонку, которая там у вас выдает себя за бухгалтера. Да! Да, да, да! – Досадливо бросив трубку, Грингауз покинул укрепление, обошел стол. Остановился перед Полиной, сложив на паху скрещенные кисти рук. Полина где-то читала, что по форме ногтей можно определить характер человека. Ногти были плоские и квадратные, на пухлых розовых пальцах чернели редкие завитки волос. Она хотела встать, но главред, коснувшись плеча, удержал ее.

– Во-от, – он мило улыбнулся. – Как же не повезло вашему поколению! С нынешней экономикой! Я ведь тоже Колумбийский университет кончал. Только тогда это дешевле обходилось. Раз в пять.

Полина согласилась, хотя со стороны жука напоминать о долге за обучение, который ей предстоит выплачивать до пенсии, было свинством.

– Во-от… – главред навис над ней, на лимонном галстуке она разглядела невнятный узор из клюшек для гольфа. Полина неуклюже встала и оказалась вплотную к тугому телу главреда.

– Для начала мы продлим ваш контракт еще на три месяца, – от Грингауза пахнуло теплым кофе и какой-то едой. Полина задержала дыхание. – А там дальше…

Он поймал ее запястье, мягко сжал:

– Думаю, все удастся решить в положительном ключе.

Полина смущенно кивнула, спиной открыла дверь. Закрывшись в уборной, она закатала манжеты, намылила руки по локоть, поглядела в зеркало и сказала:

– Ну, вот и все. Пора.

Она переписала номер телефона, сунула бумагу в карман, спустилась вниз. В парадном сновал народ, беспрестанно грохала входная дверь. Полина вышла на улицу. Здесь было не лучше, городской гам, тормоза, гудки машин. Пошла в сторону Гудзона, в длинном сыром тоннеле под Риверсайд-драйв к ней прицепился пьяный старик, бородатый, со страшными глазами, он боком семенил за ней, выставив грязные крючки рук. Полина выскочила на солнце, сзади колодезным эхом донесся хохот.

– К черту… отсюда… – оглядываясь, она добежала до набережной, перешла на шаг. Несколько раз глубоко вдохнула, потом села на узкую скамейку. Передумав, встала и быстро пошла вдоль реки. Руки чуть дрожали, она вытерла ладонь о джинсы и набрала номер. Прочистила горло. На том конце взяли трубку.

Полина представилась и сказала, что хотела бы поговорить с директором школы Герхардом Галлем.

Женский голос с южным сдобным выговором искренне огорчился и посетовал, что директора нет и сегодня уже не будет. Полина растерялась, она приготовилась к небольшой речи. Женщина поинтересовалась, нужно ли передать что-нибудь. Может ли она чем-нибудь помочь?

– Извините, а вы кто? – Полина смутилась еще больше.

– Ой, простите… Я – секретарь мистера Галля, Вера Штаттен…

Конец фамилии, то ли … хаммер, то ли … майер, заглушил треск вертолета. Он сделал лихой вираж над водой и свечой ушел в звонкую синь. Полина пригнулась, зажала ухо пальцем.

– Ой, извините! Тут шум такой… Я из Нью-Йорка звоню…

Вера промурлыкала что-то сочувственное. Полина не расслышала, она уже хотела проститься, но вместо этого выпалила:

– У меня диплом Колумбийского университета, я хочу преподавать литературу у вас в школе.

На том конце замолчали. Полина зажмурилась, ударила себя кулаком в лоб. «Дура! Дура!» – беззвучно прокричала, топая ногой.

– Алло, вы меня слышите? – вежливо-озабоченно возникла в трубке Вера то ли хаммер, то ли майер. – Я взяла карандаш. Пожалуйста, продиктуйте ваше имя и телефонный номер. Я все запишу и непременно передам мистеру Галлю.

Полина послушно продиктовала.

На том конце дали отбой. Полина выругалась и чуть не закинула телефон в реку, потом сунула его в карман и побрела к станции подземки на Семьдесят Второй.

«Дура! Вот ведь дура… – стучало в голове. – Отчего я решила, что они непременно возьмут меня? Что мне нужно лишь пожелать. А-а, – злорадно ответила она себе, – оттого, что эта деревенская школа у черта на рогах, а у меня такой замечательный диплом? Триста резюме и кладовка в «Обозрении» ничему тебя, дуру, не научили?»

Пересекая Ист-Ривер и выходя в Бронксе, Полина словно совершала перемещение в параллельный мир, чужой и пугающий: каких-то двадцать минут на подземке, и она уже кожей чувствовала невнятную, но вполне реальную угрозу. Угроза исходила не только от людей. Уродливые дома, трещины в асфальте, пластиковые фламинго на пыльных газонах, дохлые кусты, выгоревшая краска машин, уляпанных наклейками с флагами латиноамериканских стран и тамошних футбольных клубов, даже воздух – смесь подгоревшей еды и сухой пыли – казались враждебными. На Манхэттене Полине нравилось побродить по Чайна-тауну или итальянскому кварталу, там экзотика веселила карнавальной нарядностью, была гостеприимной. В Бронксе ей бы даже в голову не пришло зайти в пуэрто-риканскую харчевню или кубинскую лавку.

За мотелем поперек тротуара стояла полицейская машина с зажженными фарами, на дальнем конце парковки еще одна. Полина нервно дернула дверь в контору, вошла. За стойкой было пусто. Сняв свой ключ с доски, она позвала Дорис, прислушалась, крикнула еще раз.

– Куда они все запропастились… – пробормотала Полина, кусая губы. От скверного предчувствия ее замутило.

На парковке четверо полицейских теснили группу пацанья в угол между мусорными баками и стеной склада. Полина узнала следователя в штатском, он, вытянув из окна полицейского «Форда» витой шнур, говорил по рации.

Раздался гортанный крик, смуглый парень, жилистый и юркий, вскочил на баки и, пригибаясь, побежал, гремя жестью крышек. «Стоять!» – заорал кто-то, Полина увидела пистолеты. Пацаны отпрянули, бросились ничком. Беглец ловко соскочил на асфальт и, звонко топая, понесся вдоль стены: белые подошвы кед так и мелькали. Кто-то снова заорал: «Стоять!», хлопнул выстрел, за ним еще несколько. Полина вскрикнула, она увидела, как парень упал. Она не могла отвести глаз от белых подошв.