«Дело Фершо» - Жорж Сименон

Что сказали бы промышленники и крупные коммерсанты Валансьенна, клиенты «Большого кафе», которое они считали своим клубом, если бы увидели дочь Бокажа бродящей, как нищая, по песку и гальке между дюнами?

Опасаясь, что она может остановиться, Мишель отошел от окна, прежде чем Лина успела его увидеть, и нарочно задержался в глубине комнаты. Когда позднее принесли лампу, на пляже уже никого не было.

Он зажег спичку. Было без десяти четыре. Боясь уснуть, он встал босыми ногами на коврик, надел туфли, натянул одежду окоченевшими от холода пальцами, которые стали еще холоднее после того, как он слегка смочил лицо водой.

Побрился он накануне, чтобы сэкономить время.

В комнате не было будильника, и он взял тот, что стоял на кухне. Но не посмел унести его без разрешения старухи.

— Раз вы оставляете его на ночь на кухне, я возьму его в свою комнату. Утром я буду приносить его обратно.

Он боялся, что Жуэтта разворчится, но она его даже не слушала. И тем не менее он не посмел завести звонок, который мог разбудить весь дом.

Он плохо спал. Слышал, как почти до двух часов стучал деревяшкой Фершо, бродивший взад и вперед по своей комнате, как раз под ним.

Сняв туфли, он стал тихо спускаться по лестнице, часто останавливаясь, чтобы прислушаться. Больше всего он боялся ступить на лестничную площадку, боялся шума, который мог поднять, и испытывал беспокойство, словно совершал дурной поступок, хотя имел полное право повидать жену.

Еще накануне он решил, что выйдет через кухню.

Ключ от двери всегда был на месте, а засов открывался просто. На улице и без луны было достаточно светло, чтобы ориентироваться. Как ни странно, свет исходил не от влажных туч, а от простиравшегося до бесконечности моря в барашках.

Он шел быстро, не оборачиваясь. Ноги вязли в песке.

Только оказавшись на дальней дюне, он оглянулся на дом, чтобы посмотреть, нет ли света в окнах.

Тогда чувство восторга снова овладело им. Он вдыхал воздух с таким наслаждением, словно ел что-то вкусное.

Он пошел берегом, спотыкаясь о гальку, наклоняясь, чтобы рассмотреть какие-то обломки, принимавшие в темноте фантастические очертания, дотрагиваясь рукой до прибитого морем пня, а то подбирая кости каракатицы или беря в руку скользкую водоросль.

— Ему было холодно. И немного страшно. Он даже припустился бегом, когда раздался шорох под ногами, но потом сообразил, что это бродят по мокрому песку крабы.

Он разве что не пел — такая музыка играла в его душе.

И даже с некоторым сожалением после получасовой ходьбы свернул на дорогу к Веру, по обочине которой стояли голые деревья, сбрасывая, несмотря на то, что дождя не было, холодные капли.

Вдали виднелись крыши словно придавленных к земле домов. Он пошел быстрее. Ему не терпелось скорее увидеть Лину. Накануне он ловко выспросил у Арсена, есть ли гостиница в Вере, и тот сообщил, что зимой они все закрыты, кроме одной, напоминающей скорее постоялый двор.

— В ней табачная лавка — как раз напротив церкви.

Вместо того чтобы светлеть, стало еще темнее и холоднее. Он достиг площади, узнал вывеску над дверью без порога. Но дом оказался заперт, и ставни закрыты.

В деревне было тихо, на улице ни души. Часы на церковной колокольне показывали почти пять утра.

Неужели придется ждать? Он обошел довольно длинный двухэтажный дом. Из хлева потянуло теплом — там были коровы, потом раздался петушиный крик, загремела цепью собака, и он испугался, что она залает.

Железный, выкрашенный суриком портал был укреплен на двух сваях. Сквозь щель можно было увидеть грязный двор, кучу навоза в углу, старый автомобиль без шин рядом с телегой. Ему показалось, что в правой части двора засветился огонь. Прислушался — шаги в сабо по земле.

Наверное, кто-то встал, чтобы подоить коров. Тогда он, удивляясь собственному голосу, негромко крикнул:

— Есть кто-нибудь? Эй, там, в гостинице?..

Прошло некоторое время. Ему пришлось позвать несколько раз. Наконец из хлева, откуда доносился шум, высунула голову круглолицая девица.

— Я здесь, мадмуазель!.. Извините. У вас остановилась моя жена…

Она подошла к воротам, не очень уверенно, но упорно поверяя одну и ту же фразу:

— В чем дело? Что нужно?

— Моя жена… — Он вовремя вспомнил, что посоветовал ей остановиться под ее девичьей фамилией. Только бы она не записалась «мадмуазель»! — Она остановилась у вас.., госпожа Бокаж…

— Ну и что вам от нее нужно?

— Я приехал срочно повидать ее. Откройте, пожалуйста.

— Я не знаю… Хозяева еще спят.

— Да говорю же вам — это моя жена…

Наконец она приняла решение. Но ключа при ней не было, и она послала Мишель в обход, к двери под вывеской. Но так долго шла туда сама, что он уже подумал, не забыла ли она про него.

— Где ее комната?

— На втором, в глубине коридора, справа.

На постоялом дворе было тепло и приятно пахло Дровами, кухней, хлевом и дозревавшими фруктами. Дубовая лестница была так навощена, что Мишель едва не поскользнулся. Он ощупью пошел по коридору, потом вспомнил, что есть электричество, чиркнул спичкой и нашел выключатель. Проходя мимо чьей-то двери, он услышал заспанный голос женщины, вероятно что-то шептавшей на ухо мужу, и, заспешив, нашел в глубине дверь к повернул ручку.

Дверь оказался незапертой — в ней даже не было замочной скважины. Сердце Мишеля лихорадочно билось. Он толкнул створку, но она поддалась не сразу: боясь спать с незапертой дверью, Лина приставила к ней стул.

Несмотря на поднятый им шум, она не проснулась.

Подбежав к ней, он прижал ее, теплую, мягкую, пахнущую деревенской постелью, к своей груди:

— Родная моя!

— Это ты?.. Как ты здесь оказался?

Ему не хотелось рассказывать все сразу.

— Тс-с… Помолчи…

Поспешно раздевшись, озябший, он забрался под одеяло и прижался к ней.

— У меня мало времени…

Он был счастлив, ощущая рядом ее немного полноватое, такое нежное и гладкое тело. Еще не проснувшись, она произнесла слова, которые даже не показались ему странными:

— Как тебе удалось?

Словно он был заключенным в доме в дюнах!

— Теперь зажги свет…

И пока он, совсем голый, шел к выключателю, она сказала:

— Я была там вчера.

— Я тебя видел.

— Люди говорят, что он сумасшедший, я боюсь…

— Да нет, малышка, он не сумасшедший, клянусь тебе. Это замечательный человек, самый замечательный из тех, кого мне до сих пор приходилось встречать…

Ему было хорошо в этой постели, под пуховой периной, в комнате с побеленными известью низкими потолками, с большим шкафом красного дерева, с изображением святых в рамочках и гипсовой фигуркой Пресвятой Девы на камине.

— Я не мог прийти раньше, я был ему нужен весь день.

— Он не позволяет тебе выходить на улицу?

Почему Лина показалась ему внезапно такой далекой? Он сердился, помимо воли, слушая ее спокойный голос, голос еще не проснувшейся женщины, сердился за ее вопросы, так не вязавшиеся с действительностью, за то, что она смотрела на него, словно пытаясь найти в нем какие-то перемены. Он читал подозрение в ее глазах. Вероятно, точно так же она стала бы смотреть. на него, если бы подозревала, что он пришел от женщины.

— Я полагаю, он не заставляет тебя работать день и ночь?

— Конечно, нет. Мне трудно тебе объяснить…

— Почему же тогда он живет на отшибе, в доме, который больше никто не захотел купить? Это правда, что он скрывается?

— Уверяю тебя, Лина, это не так.

Ему хотелось смеяться — такими глупыми казались представления людей о Фершо!

— Тогда отчего он живет под чужим именем? Здешние это знают. Им известно, кто он такой. Хозяин гостиницы утверждает, что скоро явятся жандармы и арестуют его.

— Это не так просто.

— Ты здорово его защищаешь!

Откуда этот упрек? Разве он не должен защищать человека, который…

А в самом деле — который что? Он искал слова И не знал, как заставить Лину разделить его восторг.

— Он убил негра, вернее, трех негров, но ему пришлось так поступить. Не только по праву — это был его долг. Если бы у меня была карта, я бы тебе объяснил. Он открыл целый регион Африки и способствовал его развитию. Он сам мне это объяснил. Это огромная чаша, при слиянии Конго и Убанги, размером с половину Франции. Там одни болота, и реки вытекают из совершенно непроходимых девственных лесов…

— Зачем ему все это?

Мишель был готов прийти в уныние. Но продолжал настаивать на своем, тем более что подчас ему и самому случалось смотреть на Фершо холодным, почти презрительным взглядом.

— Сначала там можно было передвигаться только на пирогах, рискуя быть перевернутым гиппопотамами или оказаться в пасти крокодила. К тому же там есть еще мухи цеце, укус которых вызывает сонную болезнь.

— Говори тише. Я уверена, ты разбудил хозяйку. Она только стала ко мне привыкать!

Но ему не было до нее дела. Он был целиком захвачен своим рассказом.