Моя жизнь, майор Козлов. Доигрался до лейтенанта - Виктор Козлов

Однако все обошлось, “на верху” приняли правильное решение о выводе излишествующих войск из Чехословакии. Когда вводили войска, то их развернули до штатов военного времени, с призывом мобилизационных резервов, в народе это называют «призвали партизан». И отца отправили обеспечивать техническую часть вывода наших десантников из Чехословакии. Находился он в этой спец командировке порядка месяца, но это уже легче, поскольку стало ясно, что наши войска оттуда выходят. Через месяц он вернулся, загоревший, похудевший, уставший до чертиков, но с отличным настроением. ЧП у него не было, никто не погиб, а с железяками (то есть со сломанной, сгоревшей и разбитой техникой) разберутся. Но это, уже дома. За проделанную работу, мужество и проявленный героизм он получил благодарность; в дальнейшем, это ему пригодилось. В подарок нам, он из Чехословакии привез несколько пар летних сандалий – это все, на что ему хватило времени и денег. Чешская обувь была очень хорошего качества, а другой-то и не было. Медали за усмирение социалистической Чехословакии почему-то не выпустили и никого не наградили.

Со следующего года отец стал отдыхать по путевкам в санаториях Министерства обороны. Как-то раз, вернувшись из Светлогорска, он обмолвился, что там есть Берта. Гораздо позже, когда я уже сам начал посещать военные санатории и поехал в славный город Светлогорск, я узнал, кто такая Берта, – это была популярная дискотека «В гостях у Берты». Много интересных моментов у меня в последующем будет связано с этой дискотекой; думаю, и отец не просто так обмолвился о ней.

За годы службы в штабе ВДВ, отцу постоянно приходилось ездить с проверками по местам дислокаций воздушно-десантных дивизий. И каждый раз, возвращаясь из таких командировок, он привозил ящиками и коробками что-то вкусное. Из Средней Азии – овощи и фрукты: маргеланскую редьку, сладкий белый лук, виноград и многое другое, из Дагестана – канистрами коньяк и коньячный спирт, из Молдавии – ящиками марочное вино и фрукты, из Риги – «Рижский бальзам» и шпроты. Я потихоньку пробовал этот ассортимент вин и коньяков.

Один раз, возвращаясь из Кишинева, он привез несколько бутылок «Шипуче» – это было красное газированное вино, закрытое пробкой, как у шампанского, с металлической проволочкой. Дело было жарким летом, а вино было теплое. Дома, в Кунцево, в большой комнате был накрыт праздничный обед. Отец взялся открыть бутылку этого «Шипуче», пробку выстрелом вырвало из бутылки. Газированное вино вырвалось наружу и, подобно пенному огнетушителю струей прошлось по потолку, обоям, столу и полированной мебели – в момент все стало красного цвета. Вино выскочило из бутылки все, без остатка, – двух капель не осталось, чтобы попробовать вкус этого бешеного напитка. Вместо торжественного обеда пришлось отмывать квартиру: потолок, стены, мебель и пол.

Поскольку зашел разговор о нашей гостиной, хочу дополнить свои воспоминания, связанные с этой комнатой, еще одним чрезвычайным случаем. Один раз в этой гостиной мы чуть не сгорели. Дело было так. В гостиной сломался выключатель. Для включения и выключения его нужно было дергать за веревочку; кстати, очень неудобная конструкция – эти выключатели постоянно ломались. Отец встал на стол и стал ковыряться отверткой в нем, а я расположился на ковре и перебирал старые фотопленки. Что уж сделал отец, я не знаю, но он что-то замкнул, и из выключателя вылетела искра и упала в коробку с пленками. Черно-белые пленки горели как порох, мы из них еще умудрялись делать летающие ракеты и дымовухи. Коробка с пленками вспыхнула в секунду, всю квартиру заволокло удушающим дымом. Реакция отца, он же десантник, на это была мгновенной. Он спрыгнул со стола, в дыму завернул в ковер пылающую коробку, и все это бросил в ванну и открыл воду. Пожар был потушен, через полчаса проветрилась и квартира. Пожарных вызывать не пришлось. Сгорел только ковер и наш фотоархив.

У отца были командировки, связанные не только с проверками. Иногда он ездил в Тулу «на прыжки». В течение года каждый офицер из штаба ВДВ, независимо от возраста и звания, должен сделать несколько прыжков с парашютом. Для этого на несколько дней они выезжали в Тульскую воздушно-десантную дивизию. Офицерам это было выгодно и с материальной точки зрения – за каждый прыжок платили деньги. Чем больше прыжков, тем больше денег.

Как-то раз офицеры с вечера хорошенько загуляли и утром, еще не очухавшись, поехали на прыжки. Погода была ветреная, их предупредили, что в такую погоду прыгать нельзя. Но до них что-то не дошло и они дали команду на взлет. Коснувшись земли, отец понял, что погасить купол парашюта в такой ветер ему не удастся, и следующие пару километров он занимался серфингом на своей заднице. Каким-то чудом ему удалось погасить купол и остановить эти бешеные скачки на жопе по полю.

Я находился дома, когда раздался звонок в дверь. Посмотрев в глазок, я никого не увидел. Звонок повторился. Открыв дверь, я увидел отца: он стоял в странной позе, согнувшись почти пополам. Войдя в квартиру, он, ни слова не говоря, снял штаны и показал всем присутствующим задницу. В районе копчика у него был синяк с хорошую сковородку, можно сказать, во всю задницу. Последующие три недели он лежал на диване, на животе, пил водку, читал газеты, спал и мазал больное место какой-то гадостью. Отец не единственный пострадавший: кто-то из группы сломал руку и ногу, но все остались живы. Видно, им помогал их духовный покровитель Илья Пророк.

6. Ульяновск

Мой отец родился в конце января 1930 года (по знаку – Водолей) в Ульяновской области. Его родина – село Арское, это минут двадцать езды на автобусе от Ульяновска.

В 1941 году его отец Павел ушел на фронт. Провоевал всю войну. Попал в плен, бежал, каким-то образом попал в Югославию и там партизанил. Закончил войну в Югославии. В послевоенные годы в анкете для поступления на работу нужно было указывать, был ли ты или кто из родственников на оккупированной территории, был ли ты в плену. Упоминание в анкете о пребывании в плену отложило негативный отпечаток на всю жизнь деда Павла. Вступить в партию – нет, на руководящую работу – нет! И многое другое – тоже нет, например, квартира – тоже нет.

В 1943 году отец поступил в Суворовское училище, время голодное, его матери тяжело кормить двоих детей. Поступление в училище было меньшим из всех зол, которые можно было придумать в то голодное время. Опять же под присмотром, плюс военная дисциплина. На фотографиях того времени он смотрелся очень интересно: маленький военный, кадет. По окончании Суворовского училища он поступил в Ульяновское танковое училище. Из рассказов отца я запомнил не так много, сейчас уже не спросишь, отец умер. Своими воспоминаниями он делился крайне мало и редко, только тогда, когда был в хорошем расположении духа, или после того, как выпьет водочки.

В Суворовском училище он был самым маленьким, и старшие кадеты над ним подшучивали. Например, надевали шинель, застегивали на все пуговицы и вешали на вешалку вместе с отцом. В 1944 году они плыли по Волге на теплоходе в Сталинград – училище меняло дислокацию. По каким-то причинам корабль загорелся и начал тонуть. Отец плавал очень хорошо, как он говорил, Волгу мог переплыть, он спасся, но было очень страшно.

Еще одно развлечение было у кадетов: нужно на стоячий член повесить гирю. Какая по весу должна быть гиря, я не знаю, но сильнейшим становился тот, у кого гиря падала на землю последней. Мама в последующем сокрушалась по этому поводу, говорила, что он себе хрен гирей сломал.

Драться в те годы было очень модно, и выяснять отношения кулаками не считалось зазорным и даже наоборот. Дрались почти постоянно. Неважно, где и с кем. Можно драться двор на двор, улица на улицу, военные с гражданскими, на танцах и после танцев. Будучи курсантом Ульяновского танкового училища, отец и его сотоварищи ходили на драки с завернутыми в газету танковыми пальцами. Танковый палец – это стальной стержень весом более килограмма, которым соединялись траки танковой гусеницы.

За всю жизнь я был в Ульяновске раза три. Первый раз – через год после рождения – потом, когда мне исполнилось года четыре. Через пятьдесят лет я нашел фотографии, подтверждающие это. Эти поездки в Ульяновск мне ничем не запомнились, я был мал. Мама терпеть не могла ульяновскую родню и под разными предлогами старалась туда не ездить. Ей всегда казалось, что они слишком много от Лёни, хотят. (Отца в Ульяновске все называли только Лёней). Хотят постоянной материальной помощи, а по ее разумению, «денег в семье и так немного, и нечего помогать!». Отношения мамы с «малоимущей» родней явно не сложились. Жадность – страшный порок.

Отец каждый год, хоть на неделю, но ездил на родину, у него была сильная родовая привязка к своей семье. Лёню любили все. А родные сестры Тая, 1934 года рождения, и Лида, 1946 года рождения, просто обожали его.