Парфянская стрела. Роман - Игорь Костюченко

– Подожди. Я пойду с тобой. – Катрин погасила пахитоску. Из хрустальной пепельницы выросли полупрозрачные сизые протуберанцы.

Поднимаясь по ковровой дорожке на третий этаж, где находился номер Мигеля, Катрин опиралась на руку Волохова, перепрыгивая порой сразу через две ступеньки. Петр Николаевич старался не отставать от нее.

Шлейф терпких французских духов Катрин смешивался с ароматом дезодорированного холла. На площадке третьего этажа Катрин остановилась и перевела дух. Она немного устала, слегка раскраснелась.

– Ты что-то хотела сказать?

– Да. О розах. Твой букет я подарила. Прости.

– Вот как? Кому же. Если не секрет?

– Горничной. И… пожалуйста, не присылай мне больше… этих роз. Ни белых. Ни красных. Не надо.

– Хорошо. Я пришлю лилии. Тебе понравятся лилии? На углу в двух кварталах от Касса Мила я знаю отличный магазинчик. Он еще работает. Даже под бомбежкой.

– Нет, лилий тоже не надо. Лилии вплетают в венки на катафалки. Даже когда хоронят рабочих. Их слишком много теперь. И потом… Лилия – это не по-республикански.

– Крокусы. Лиловые или нежно-кремовые.

Катрин улыбнулась. Солнечный луч, преломленный витражным стрельчатым окном отеля, упал на нее сверху, вписав ее стройную фигуру в золотой световой конус.

Катрин коснулась узкой холодной ладонью щеки Волохова и сказала:

– Хорошо, милый, пусть будут крокусы.

Она помедлила и проронила через несколько долгих, почему-то показавшихся Волохову вечными, мгновений.

– Пойдем, Пьер, иначе все будет напрасно. Мы опоздаем.

До знакомства с Андре Катрин была совсем другая. Волохову нравилась смешливость девушки-говоруньи, сыпавшей остротами и никогда не задумывавшейся дольше трех секунд над едкими сатирическими фразами, которыми она клеймила злодеяния фалангистов в репортажах для демократического еженедельника.

Он угощал её кофе с миндальными пирожными, тратился для Катрин на дорогие контрабандные сигареты (франкисты захватили Канарские острова, итальянцы блокировали порт, и табак стал дефицитом).

Она вышучивала его неловкие попытки ухаживания, вышучивала мило, мягко и ласково, стараясь всерьез не задеть самолюбие Волохова. Немного наивная, слегка циничная, задиристая, Катрин не теряла оптимизма.

Да, она была именно такой. До пятницы прошлой недели, когда состоялась поездка в Барселонетту. После, так показалось Петру Николаевичу, Катрин резко изменилась. В её остротах стало больше резкости, яда, отчаянной решимости противоречить очевидному.

…В ту пятницу они прогуливались по набережной неподалеку от грузового порта. Прямо под козловыми кранами играли дети. Отсюда начинался белый песчаный пляж, у края которого разместились десятки крошечных кабачков. Стулья выносились прямо на песок. Их ножки под тяжестью людей, собравшихся отведать традиционные блюда – сарсуэлу или паэлью марискада, погружались в зыбучий горячий песок.

Офицер в опрятном оливковом мундире, перехваченном в поясе лаковым ремнем, на котором висел в кобуре автоматический пистолет, вежливо улыбнулся и отдал честь. Он был совсем юн: на вид лет восемнадцать, не больше. На набережной таких молодых и веселых, вежливых и улыбчивых юнцов в новенькой офицерской было много. Военные училища республики неустанно поставляли командные кадры. В Барселоне говорили, что теперь на десять ополченцев приходится не менее одного новоиспеченного офицера. Но молодые командиры не спешили на фронт под Уэску. Они фланировали по набережным с семи до девяти вечера.

– На фронте такой пистолет редкость, – сказал Волохов Катрин Пат.

– Этим ребятам пистолеты не нужны, они сражают женщин взглядом, – Катрин задорно тряхнула русой, неровно постриженной челкой. – Море сегодня сверкает, посмотри, Пьер.

Солнце слепило. Волохов заслонился от него ладонью, чтобы взглянуть на простиравшееся до горизонта море. Далеко-далеко, там, где сливались небо и вода, мелькнули черные дымки. Грузовые пароходы еще заходили в Барселону. В основном они прибывали из Франции, из Марселя.

Внизу у песчаного пляжа хозяева рыбацких кабачков тушили в огромных противнях, поставленных на угли жаровень, рыбу и прочие «фрутте дель маре». Из киношки, вход в которую был теперь свободный, волнами выкатывался гомерический хохот. Наверное, давали какую-нибудь голливудскую комедию с Чарли Чаплином или Бастером Киттоном.

– Зайдем? – Предложил Волохов Катрин.

– Почему нет?

Они оказались в толпе каталонцев перед большим экраном. Показывали не кинокомедию. Это был советский фильм про героизм и самопожертвование пограничников. Басмачи разгромили заставу в горах. Уцелевшие красноармейцы, прижатые к реке, отстреливались до последнего патрона и решили спасаться вплавь. Что-то подобное Волохов видел не в кино, в настоящей жизни, когда у перевала Талдык ликвидировали банду Джунаид-хана.

Каталонцы, очевидно, не принимали фильм всерьёз, изо всех сил аплодировали героям киноленты, бросившимся в бурный поток. Зрители одобрительно смеялись, заранее подозревая, что герои не могут не спастись.

Когда из реки выбрался только один уцелевший, каталонцы примолкли, но потом захлопали в ладоши еще отчаяннее, ожидая, что вот-вот спасутся и другие. Из реки не выбрался больше никто. Это обстоятельство вызвало новую волну смеха, зрители поняли, что герои фильма решили перехитрить врагов и выйти на сушу в другом, более подходящем месте.

Волохов и Катрин не узнали, что случилось далее с киношными пограничниками, потому что начался обстрел.

Дымки, которые различил у горизонта Волохов, вырывались из труб итальянских крейсеров. Морские орудия били по городу, жители которого старались не обращать на войну серьезного внимания. О войне каталонцам напомнили итальянские пушки. Ритмично завывая, крейсеры посылали смерть к берегу, усыпанному белыми виллами, апельсиновыми рощами, переполненными кафе, кино, ресторанами.

Выли сирены. В ответ крейсерским орудиям заработали пушки береговой обороны. Над Барселонеттой повис мрак, вогнавший белоснежный веселый пригород в ночь.

Волохов и Катрин бежали вдоль пляжа, почти по белым барашкам начинавшегося прибоя. В квартале за козловыми кранами вой сирен перекрывал грохот взрывов.

На носилках санитары тащили раненого мальчика. Женщина дико закричала, заломила руки и бросилась вверх по лестнице, сложенной из плит известняка.

Республиканские гвардейцы палили в море из винтовок. Между ними расхаживал чернобородый человек в берете, сдвинутом на затылок, в рваном плаще. Он тоже палил в море из маузера и неистово бранился. Это был анархист Андре Ромеро

А потом Катрин увидела Андре Ромеро на позициях под Уэской. Он прибыл туда вместе со своим отрядом. Бойцы в кожаных пилотках, в темных рубашках с красно-черными повязками на рукавах шумно располагались в сырых окопах второй линии, раскладывали в нишах окопов самодельные гранаты и обоймы.

Анархист Ромеро охотно пригласил на свои позиции в горах группу журналистов. Он часто приглашал писательскую братию, которая проживала в шикарном барселонском отеле «Тэйлор», в свой отряд. Ромеро любил красоваться на первых страницах газет. Любил, чтобы о нем говорили, писали. Все равно как – плохо или хорошо.

Гости, увешанные фотокамерами, дружно кивали, хлопали в ладоши, радовались. Они благодарили анархиста за возможность добыть неплохой материал для очередного репортажа, ударяли Ромеро ладонями по плечам, хохотали, кричали «Но пасаран!». Правда, все это происходило в ближайшем тылу. А до передовых окопов добирались единицы. Мало кому нравилась перспектива получить франкистскую пулю в лоб.

Вот и на этот раз в окопы вместе с Ромеро пошли немногие: старик-бельгиец, бойкий француз из «Юманите», двое русских – Мигель и Волохов, а с ними Катрин Пат. Наивный старик плохо слышал, он почему-то предполагал, что группа отправляется на пикник. Бельгиец сильно огорчился, увидев после двух часов тряски в пыли по горному серпантину вместо уютной зеленой лужайки глинистые холмы брустверов, заваленные ржавыми консервными банками и высохшим человеческим дерьмом.

В котловине между гор ветер разносил по склонам мелинитовый дым из свежих воронок, оставленных в каменистом грунте разорвавшимися трехдюймовыми снарядами. Лихими шмелями посвистывали шальные пули.

«Пули хоть и шальные, но покойники обычно на них не жалуются», – серьезно заметил Ромеро. И тут же добавил, что, мол, пробивная сила у них неплохая. Франкисты обеспечены настоящими манлихерами и пистолетами-пулеметами Томпсона. И дыры в черепах получаются внушительные. Нестыдно показать труп с такой пулей в башке и на первой полосе газеты.

От слов анархиста заметно заскучал старик-бельгиец. Катрин Пат озорно подмигнула Волохову и стала что-то с бешеной энергией зарисовывать в пухлом блокноте, который она прихватила из «Тэйлора».