В поисках утраченного - Сергей Псарев

В эти дни на улицы города вместе с витающим запахом корюшки неожиданно выплеснулось какое-то болезненное весеннее обострение. Все же не зря же Пушкин так не любил весну…

Наверное, многие чувствительные люди тяжело переживают этот период. После долгой зимы сил уже нет, а весной все нестабильно, разные атмосферные перепады. Вот и выходит из равновесия человек, теряет самоконтроль. У него обостряются старые обиды, возникают неприятные воспоминания. В такой период можно легко нарваться на чью-то грубость. Правда, случается иногда и положительное. Под апрельским солнцем улицы расцветают не по погоде легко одетыми красивыми девушками, их юбочки становятся еще короче, а ноги в ажурных чулках все длиннее. Загляделся на такой девичник аккуратный старичок на соседней лавочке и прикрыл глаза в блаженной улыбке. Видно память вернула ему сладостные мгновения молодости.

Пульс бьет 180 ударов в минуту, температура горячечная… Бурлящая энергетика превосходит разум и расчет, люди начинают влюбляться и совершать милые глупости… Во время прогулки по улице Смолячкова на Ливанова трижды натыкались какие-то странные, погруженные в себя молодые люди. В салоне автобуса на его глазах у пассажира случился приступ эпилепсии. Хорошо, что рядом нашлась знающая женщина и оказала первую помощь. Его опасения подтвердила дочь Верочка. Она гуляла с ребенком в районе метро "Выборгская", и какой-то старик совершенно неожиданно набросился на нее и грязно обругал без всякого повода: "Ходит тут, овца мелкая… Я тебе ноги повыдергаю!" Вернулась домой в слезах…

Ливанов по складу ума был склонен к анализу окружающего: "Сколько сумасшедших гуляет на свободе… Скопления людей на улицах городов, в транспорте и платформах метро в утренние часы выглядят теперь особенно агрессивными, словно борются за жизненное пространство на переполненной планете. Достаточно неосторожно сказанного слова, неловкого движения, чтобы в такой массе искрою детонировал эмоциональный взрыв. Какая-то всеобщая клаустрофобия, страх перед замкнутым пространством, мир начинает сходить с ума"…

Такие мысли в последнее время все чаще занимали Ливанова. Действительно, что-то происходило с людьми вокруг него…

С пугающей возрастающей цикличностью мир взрывался глобальными потрясениями. Людей "майданило" новыми революциями, национальными конфликтами, кровавыми разборками в магазинах и школах. Они становились нетерпимыми и жестокими, но при этом считали себя абсолютно нормальными в психическом отношении. Разве случайно Ливанова так тянет подальше от всего этого на природу, в лесной лабиринт, чтобы просто придти в себя…

Его друг Аркадий Иванович был человеком замечательным в своем роде. Ему за пятьдесят, он любил свою профессию и считался авторитетным психиатром. Доктор – верующий человек и посещал церковь. Он говорил, что там лечится его душа. Аркадий Иванович был большим любителем театра и тонким знатоком живописи. По слухам, имел весьма любопытную коллекцию картин, выполненных одним из его пациентов. При этом наружность у него самая обыкновенная, здоровый и крепкий русский мужик. Симпатичная маленькая бородка добавляла ему интеллигентности, а из-под очков в тонкой золотой оправе поблескивали умные, проницательные глаза. Он будто весь светился изнутри, от него исходило добродушие и позитив…

На этот раз Ливанов приехал к нему прямо в психиатрическую больницу. Он давно хотел, как говорится, познакомиться со всей этой кухней изнутри и из первых рук. Набережная Невы, старенький фасад двухэтажного здания из красного кирпича постройки начала XX столетия с решетками на окнах и территория, скрытая глухим забором. Сразу заметно, что все делалось для большей изоляции пациентов.

Доктор с милой ободряющей улыбкой встретил его уже на входе. Здесь будет небольшая ознакомительная экскурсия…

Все помещения хорошо просматривались и легко контролировались персоналом. О возможности уединиться в палате не могло быть и речи. Ее голые стены показались Ливанову как-то особенно казенными, все очень напоминало солдатскую казарму. Почти не было мебели, одна тумбочка на несколько человек. Это впечатление еще больше усиливалось от больничного распорядка дня с четко фиксированным временем. Все помещения закрывались на ключ, кроме туалета, естественно. Строгая изоляция дополнялась отсутствием телефона. Здесь можно было звонить только из кабинета администрации в присутствии персонала…

Везде какие-то пугающе, болезненные лица и потухшие безразличные глаза. Иногда к Ливанову проявляли любопытство и пытались заговорить. Его очень поразил взгляд одного больного, он будто читал его всего до самых пяток. С таким, наверное, было трудно общаться в параллельном мире, рискуешь сразу попасть под его влияние и раствориться…

– Кто из нас с вами сумасшедший? – спросил этот больной у доктора. – Вы держите меня здесь, потому что я умнее и лучше вас. Вы все просто стыдитесь этого…

Скоро Ливанов и сам впал в какое-то подавленное состояние. Ему вспомнилось, как у Чехова в "Палате № 6" доктора Андрея Ефимовича тоже так пригласили в больницу, будто бы на консилиум, а потом оставили в больничной палате и выдали старый, пропахший рыбой халат. "Вот так поживешь здесь два-три дня и начнешь тихо сходить с ума, а потом превратишься в тупое свиноподобное животное. Ко всему можно привыкнуть"… От этой нелепой мысли ему стало не себе.

Аркадий Иванович тонко уловил его внутреннее состояние, и увел Ливанова в свой кабинет.

– Не удивляйтесь своим ощущениям. Это нормальная реакция любого здорового человека. Уверяю вас, что мои пациенты нарушают закон не чаще, чем остальные граждане. Представление о непредсказуемости и опасности психически больных – очень старый миф.

– Но ведь все эти слухи почему-то продолжают появляться на свет, – возразил Ливанов.

– Вот вы – творческий, пишущий человек. Не замечали, что общественное мнение по отношению к нам, психиатрам весьма противоречиво? Бытует мнение, что мы готовы любому поставить диагноз и запрятать в больницу, пичкаем пациентов какими-то губительными лекарствами, превращающими здорового человека в овощ. С другой стороны, когда мы говорим о необходимости расширения амбулаторной психиатрии, выписке пациентов из стационаров, то вокруг начинают кричать, чтобы общество спасли от сумасшедших. Их не хотят видеть в своих подъездах, на улицах города. Требуют, чтобы их убрали и закрыли на ключ. Как называют душевнобольных? "Ненормальный" или "псих", а наши больницы – "психушками" и "дурдомами".

– Похоже, что общество просто не готово принять бывших обитателей психиатрических больниц. Так относятся только у нас?

– Я бы не сказал так однозначно, – возразил Аркадий Иванович и на мгновение пристально, как на интересный предмет, посмотрел на Ливанова. – Там, на Западе, тоже многое изменилось только за последние десятилетия. Сейчас у нас любят посмеяться над европейской терпимостью и толерантностью по отношению ко всяким меньшинствам, иным и особым людям. Но движение в этом направлении изменило у них отношение к психически больным людям.

– Даже не знаю, – усомнился Ливанов. – Одно дело отвлеченно говорить о гуманности, и совсем другое – самому оказаться соседом психически больного человека.

– Одного нашего с вами желания здесь мало. Система амбулаторной помощи слишком затратная для государства. Гораздо проще спрятать больного под замок в примитивно обустроенном стационаре. У нас под больницы когда-то приспосабливали даже бывшие тюрьмы и церкви. Еще дальше пошли фашисты. Они в годы войны вообще просто стерилизовали и уничтожали больных…

Аркадий Иванович неторопливо закурил сигарету и посмотрел через решетку в окно. Там, на больничном дворе, еще мокром от весенней грязи, какая-то старуха кормила голубей у мусорного бака. Скоро все здесь покроется зеленью, и по утрам будут снова петь соловьи. Мир тишины и покоя…

– На эту проблему стоит посмотреть глубже. Многие мои пациенты, будучи введены в ремиссию и вылечены, насколько это возможно в случае психического расстройства, остаются здесь, в больнице. Они больше не нужны своим родственникам, а у кого-то их просто нет. Все они по-прежнему нуждаются в постоянном уходе. Взять на себя такую ответственность готовы очень немногие. Родственники чаще интересуются их банковскими счетами и пустующими в городе квартирами…

– Получается, что кроме вас они уже никому не нужны. Перешагнув этот порог, ваши пациенты навсегда расстаются с нормальной человеческой жизнью…

– Для многих это действительно так. Знаете, у нас в психиатрии существует понятие стигматизации. Стигма – это клеймо на теле раба или преступника в Древней Греции. В Средние века любознательные инквизиторы с помощью иголок искали на теле испытуемого stigma diaboli – место, где отсутствует болевая чувствительность. По их представлениям, через эту точку дьявол проникал в человека. Таких называли одержимыми дьяволом… Это привело к тому, что психиатрические учреждения стали не больницами, а местом содержания безумцев. Вы думаете, что этого нет в наш просвещенный век? Как же! Стигматизация остается из-за невежества общества и недостатка элементарных знаний о природе психических расстройств.