Из моего прошлого 1903-1919 годы (Часть 1 и 2) - В Коковцев

С. Ю. Витте, напротив того, открыто ликовал, встал на защиту нового Министра, везде и всюду противопоставлял его покойному Плеве, как образец просвещенности, государственного ума и той новой складки представителя власти, которая должна сменить ушедший со сцены тип полицейского администратора, чуждого пониманию необходимости примирить власть с обществом и приготовить переход к новым приемам управления.

Из этого проявления отношения Витте к новому человеку и в особенности из того, в какие формы вылились их взаимные отношения, какое внимание оказывал он ему при первых его шагах в управлении Министерством, какими льстивыми, подчас совершенно ненужными проявлениями покровительства в заседаниях Комитета Министров окружал он его.

Петербургские правительственные круги, а за ними и придворные, очень быстро сделали свои специфические выводы, сразу же оказавшиеся крайне невыгодными для Святополк-Мирского.

"Ставленник" Витте, покорный слуга его велениям и т. д., все эти пересуды сделали то, что очень быстро ожидавшееся обаяние от личности нового Министра сменилось недоверчивым к нему отношением, а когда стало известно, что не проходило дня, чтобы не было свиданий этих двух людей между собою, и в Министерстве Внутренних Дел стали появляться наброски каких-то новых актов в духе "доверия к общественным силам", никто не придавал веры тому, что это дело рук Министра Внутренних Дел, a все стали говорить в один голос, что фактическим Министром является теперь никто другой как тот же С. Ю. Витте, {49} хотя никто не знал хорошенько в какую форму выльются новые веяния.

Разгадка наступила лишь 12-го декабря, когда был опубликовал Указ, повелевавший рассмотреть в спешном порядке, выработанные Председателем Комитета Министров основные положения о мерах к укреплению законности в государстве. При этом необходимо помнить, что в ту пору никакого объединения среди Министров не было и каждое Министерство представляло собою замкнутое, самодовлеющее целое, которое само ведало делами своего ведомства, внося в высшие установления - Государственный Совет и Комитет Министров - свои предположения, по заключению лишь тех ведомств, которые затрагивались тем или иным предположением.

Никаких предварительных совещаний или обсуждений не было, за исключением случаев, когда между отдельными Министрами существовали личные близкие отношения, которые и использовались, главным образом, для того, чтобы провести ведомственную точку зрения или одолеть несговорчивого Министра, возражавшего против той или другой меры.

Поэтому, никто хорошенько не знал о том, что готовилось в тайниках того или другого ведомства, и лично я, несмотря на но, что виделся с С. Ю. Витте часто и постоянно находился в общении с Гр. Сольским, занимавшим в Комитете Министров исключительно влиятельное положение, - решительно ничего не знал о подготовке Указа 12-го декабря и встретился с ним только тогда, когда он был разослан перед заседанием Комитета.

Кто его готовил и какая доля участия в нем принадлежала Святополк-Мирскому, я положительно не знал. Об этом указе так много было писано, что не стоит повторять подробностей рассмотрения его, да и значение его, которое так возвеличивал в свою пору Витте, было совершенно ничтожно и окончательно заслонилось последующими событиями. Об них мне также приходится говорить лишь очень поверхностно и вскользь, потому, что мне не было суждено играть в них никакой активной роли, как не играли в них и другие Министры, являвшееся более или менее случайными участниками в обсуждении мер, которых они ни предупредить, ни отвратить не могли.

Мои личные отношения к Святополк-Мирскому были по их внешности очень хорошие. Сразу после своего приезда из Вильны, он был у меня и сказал, что совершенно не разделяет мысли покойного Плеве о передаче фабричной инспекции в свое ведомство, доложил уже об этом Государю, который {50} выразил большое удовольствие по поводу того, что этот конфликт с Министерством Финансов устранен, просил меня считать этот вопрос исчерпанным и заявил даже, что он поручил Департаменту Полиции сообщать мне все донесения Жандармской полиции по фабричному вопросу, предложил прекратить всякие ведомственные препирательства и обещал всяческую помощь своего ведомства в этом трудном деле.

Я позвал к себе Товарища Министра по Отделу Торговли и Промышленности Тимирязева, условился с ним, что мы от себя сообщим все, что так обостряло наши отношения при Плеве, и в этих ведомственных трениях наступило временное затишье. Правда, что оно было очень кратковременным.

Назначенный в это время Товарищем Министра Внутренних Дел заведующим Корпусом Жандармов Д. Ф. Трепов, вскоре затем переименованный в Петербургские Генерал-Губернаторы, только по внешности шел по пути, указанному ему его Министром. На самом деле, пользуясь неясностью полномочий своих по Управлению столицею, он начал все более и более вмешиваться в столкновения между рабочими и заводоуправлениями, и его влияние стало постепенно преобладающим.

В его распоряжениях была оригинальная смесь чисто Зубатовского, самого беззастенчивого заигрывания с рабочими и полицейского нажима на них, угроз по адресу фабрикантов за недостаточную заботливость о нуждах рабочих и предъявление к ним таких требований, которые не только не опирались на закон, но были явно неисполнимы, - и в то же время самое недвусмысленное запугивание рабочих и требование беспрекословного исполнения требований Министерства в деле забастовок и разрешения длящихся конфликтов.

- После Гапоновского выступления - 9-го января - эта двойственность приняла еще более резкие формы и вмешала даже лично Государя в тревожное состояние, охватившее Петербургский район.

Результат всех этих попыток тоже хорошо известен и говорить о нем теперь не приходится. Конец 1904 года ушел именно на попытки устранить осложнения среди рабочих, и нужно откровенно сказать, что все усилия в этом отношении ни к чему не привели, да и не могли привести.

Власть в центре была невероятно ослаблена. Слабый и безвольный Министр Внутренних Дел буквально не знал, что делать.

Витте толкал его все время на какие-то эксперименты, сам не давая себе отчета в том, куда он желает {51} идти. Товарищ Министра Трепов метался из стороны в сторону, то припоминая Московскую Зубатовщину, когда он открыто стоял на ее стороне и всячески влиял в том же смысле, на Великого Князя Сергея Александровича, питавшего к нему слепое доверие, то одновременно с этим внушал мысли о необходимости проявления сильной власти для подавления всяких беспорядков. Его выражение "патронов не жалеть" непонятно мирилось с самыми демагогическими обращениями к рабочим.

При этом необходимо помнить, что в ту пору не было никаких общих совещаний представителей отдельных ведомств между собою. Все Министры действовали разрозненно, каждый по своей области, а Витте, как Председатель Комитета Министров, не считал даже себя в праве направлять действия отдельных Министров и вел переговоры только с отдельными, более близкими к нему по личным отношениям Министрами.

Со мною, в частности, он разговаривал исключительно по финансовым операциям того времени и то, - с тою целью, чтобы быть ближе осведомленным о них перед внесением их на рассмотрение Финансового Комитета. По рабочему вопросу, составлявшему в конце 1904 года, бесспорную ось всего внутреннего положения России, он ни разу со мною не разговаривал, несмотря на то, что мне была подчинена фабричная инспекция, и к нему поступали от меня, по его же просьбе, все наиболее существенные донесения фабричных инспекторов.

Но вне сношений со мною, он бесспорно был в самых тесных сношениях, как с оппозиционными кругами, так и с самыми разнообразными негласными представителями влиятельных кругов самого рабочего класса. Последующие события начала l906-го года и скандальный эпизод с отпуском 30.000 рублей, при участии Тимирязева, в распоряжение некоего Матюшинского, для влияния на рабочее движение, бесспорно подтверждает мое уверение.

Какую цель преследовал Витте в этом случае, было ли это проявлением какого-либо широко задуманного плана, или, как я думаю, скоре всего случайного влияния на него всевозможных советчиков, кичившихся близкими их сношениями с оппозиционными и даже революционными кругами, - этого я в точности сказать не могу. Думаю, однако, что подтверждением моей догадки служит лучше всего самая подготовка сопротивления Министерства Внутренних Дел Гапоновскому движению на Зимний дворец.

До вечера 8-го января 1905 года, я не имел никакого {52} понятия о том, что замышлялось в этом отношении. Не имел я понятия и о личности священника Гапона и уже гораздо позже слышал, что будучи священником женской тюрьмы, он являлся к Министру Юстиции или Начальнику Главного Тюремного Управления, Курлову, и говорил, что, имея влияние на рабочую среду, он может сломить забастовочное движение в Петербургском районе.