Тайна заколдованной крипты - Эдуардо Мендоса

— Да. Действительно прелестная девочка. Я вижу, у вас хороший вкус, — сказал я, возвращая журнал (черты Исабелиты Перапланы я постарался сохранить в памяти), и добавил с деланой наивностью: — А почему вы показали мне фотографию пятого класса? Я сам не учился, но мне кажется, в те времена бакалавриат заканчивался не в пятом классе, а в шестом.

— Вы совершенно правы. Но Исабелита не закончила бакалавриат.

— Почему? Она ведь была прилежная ученица.

—  Прилежная, и даже очень. Я, по правде сказать, точно и не знаю, что там произошло. Я ушел из школы в том самом году, я вам уже говорил, и с тех пор о девочках ничего не слышал. Какое-то время я надеялся, что хотя бы одна придет меня навестить, но ждал напрасно — никто так и не пришел.

— А откуда же вы тогда знаете, что Исабелита оставила школу?

— Потому что ее нет на фотографии, сделанной через год. Я получил эту фотографию, потому что монахини подарили мне годовую подписку на журнал.

— Позвольте мне самому в этом убедиться?

— Будьте так любезны.

Я отыскал апрельский номер за семьдесят второй год и в нем фотографию шестого класса. Исабелиты на фотографии не было — но это я уже знал: настоятельница рассказывала об этом в психушке. Меня интересовало другое, и мое предположение подтвердилось — фото Мерседес Негрер тоже отсутствовало. Понемногу из кусочков мозаики начала складываться картина, хотя и не совсем еще ясная. Я вернул журналы на место и встал, чтобы попрощаться с гостеприимным садовником, который мне очень помог.

— Всегда к вашим услугам, — сказал он. — Позвольте задать вам всего один вопрос.

— Слушаю вас.

— Зачем вы приходили?

— Мне кажется, в школе освободилось место садовника. И я подумал, что эта новость могла бы вас заинтересовать, если вы чувствуете в себе силы для подобной работы. Если это так, зайдите к настоятельнице через пару дней. Только не говорите, что вы от меня: у нашего профсоюза с монастырем есть разногласия.

— При Франко жилось лучше, — вздохнул старый садовник.

— И не говорите.

Глава VIII. Вторжение накануне свадьбы

Адрес семейства Пераплана я нашел в телефонном справочнике (в нем обнаружилось всего два человека с такой фамилией, один из которых — специалист по удалению мозолей — никак не мог быть тем, кто меня интересовал).

Нужное мне здание оказалось единственным особняком на улице Королевы Кристины-Еухении. Остальные строения на этой улице были шикарными многоквартирными домами красного кирпича с огромными окнами и роскошными подъездами, на пороге каждого из которых красовалось по швейцару в яркой ливрее — у кого синей, у кого — красной, у кого — зеленой. Перед одним из этих великолепных подъездов собралась стайка горничных в передниках и наколках. К ним-то я и направился той развалистой, походкой, которая всегда производит сильное впечатление на слабый пол.

— Как дела, красавицы? — обратился я к ним с видом обольстителя.

Девушки в ответ захихикали, переглядываясь.

— Смотрите, кто к нам пришел! — прыснула одна из них. — Сандокан![13]

Я позволил им немножко позубоскалить на мой счет, а потом незаметно с силой ущипнул себя за самое чувствительное место, отчего лицо мое тут же исказилось страданием, а на глаза навернулись слезы. Служаночки, которые в глубине души все очень добры, сразу изменили свое отношение ко мне и с неподдельным сочувствием начали расспрашивать, что случилось.

— Я расскажу вам очень грустную историю. Зовут меня Торибио Суграньес, и мы с сеньором Перапланой, который живет здесь, вот в этом прекрасном особняке, вместе служили в армии. Он был прапорщиком, а я — трубачом. Однажды в лагере один из ослов взбеленился неизвестно с чего и чуть было со всей силы не лягнул Пераплану, но я встал между ними и спас сеньору Пераплане жизнь ценой одного из передних зубов. Видите? До сих пор дырка. Как нетрудно догадаться, Пераплана был мне очень благодарен и поклялся, что если у меня когда-нибудь в чем-нибудь возникнет нужда, я могу обратиться к нему и он придет мне на помощь. Прошло много лет, и я, как вы можете понять по этому рубищу, оказался в бедственном положении. Помня данное мне когда-то обещание, я явился сегодня утром в этот дом в надежде получить вознаграждение за давний поступок. И что? Вы думаете, меня ждал теплый прием? Куда там! Пинок в зад!

— А ты чего хотел, умник? — засмеялась одна из горничных.

— Ты что, с луны свалился? — подхватила вторая.

— Этот, наверное, верит даже тому, что детей в капусте находят! — съязвила третья.

— Не смейтесь! — взяла меня под защиту четвертая, самая жалостливая. На вид ей было лет шестнадцать, не больше, — просто вишенка в сахаре. — Все богачи — мерзавцы. Это мне мой жених сказал, а он из компартии.

— И правда, — поддержала ее пятая, чья короткая юбка приоткрывала весьма аппетитные округлости, — после того случая с ослом прошло много лет, за которые сеньор Пераплана наверняка изменился больше, чем ты, солдатик. Слушай, а ты уверен, что вы именно с ним вместе служили?

— Конечно, только меня забрали сразу, как пришел срок, а Пераплане дали все отсрочки, какие только можно. Этим и объясняется разница в возрасте, на которую ты намекаешь, красавица.

— Насколько я знаю, Пераплана — хорошие люди. Хорошо платят и не придираются. Может быть, ты просто попал не вовремя: в доме все вверх дном из-за свадьбы дочки.

— Исабелита выходит замуж? — удивился я.

— Ты и с ней тоже в армии служил? — ехидно спросила аппетитненькая, чья сообразительность становилась для меня опасной.

— Во время очередной увольнительной Пераплана обрюхатил невесту в Салоу и после окончания службы, когда нас распустили по домам, вынужден был скоропалительно жениться. Он тогда сказал мне, что если будет девочка, назовет ее Исабелитой. Как летит время! И как мне хотелось бы посмотреть на малютку! Сколько воспоминаний!

— Не думаю, что тебя пригласят на свадьбу, бедолага, — вздохнула невеста коммуниста. — Жених, говорят, богатенький.

— А красивый? — поинтересовалась одна из горничных.

— Как диктор с телевидения, — закатила глазки вишенка.

Было уже поздно, и горничные в один миг разлетелись, как стайка птичек. Я остался один на улице, довольно пустынной в это время дня. Несколько секунд я обдумывал план дальнейших действий. Потом снова направился на поиски мусорных контейнеров, которые уже превратились для меня в бесплатную замену дорогих магазинов. Коробка, бумага, шнурок, еще какие-то мелочи — и вот в руках у меня пакет, с которым я направляюсь к дому семейства Пераплана. Пересекаю прохладный сад, где на посыпанной гравием площадке ждут два „сеата“ и один „рено“, а рядом на газоне журчит фонтан, стоят качели, плетеные кресла и белый столик под полосатым зонтом. Останавливаюсь перед ведущей в особняк дверью бронированного стекла и нажимаю кнопку звонка.

Вместо обычного дребезжащего „дззззнь…“ раздался медленный и мягкий звук колокольчика: тинннь-таннн. На звонок вышел пузатый мажордом, которого я приветствовал легким поклоном.

— Я из ювелирного магазина Суграньеса на Пасео-де-ла-Грасиа, — представился я. — Принес подарок для сеньориты Исабель Перапланы. Дома ли сеньорита?

— Дома, но сейчас не может вас принять. Давайте пакет, я передам.

Он вынул из кармана пару монет по десять дуро. Я был к тому времени так голоден, что в первое мгновение был готов плюнуть на все, схватить монеты и убежать. Но я взял себя в руки и не отдал пакет мажордому:

— Сеньорита должна расписаться в квитанции.

— Я имею право расписываться за нее, — высокомерно заметил мажордом.

— Но я не имею права отдавать пакет без собственноручной подписи сеньориты Исабель Перапланы. Сеньорита должна подписать квитанцию своей рукой в моем присутствии. Это правило нашего магазина.

Моя твердость произвела впечатление на мажордома.

— Но сеньорита сейчас не может выйти, я уже сказал. К ней пришла портниха, и у них примерка платья.

— Давайте сделаем так, — предложил я. — Вы сейчас позвоните в магазин, и, если хозяин позволит, я не только с удовольствием приму вашу подпись, но даже просто поверю вам на слово.

Мажордом, чья бдительность была усыплена моими доводами, впустил меня в дом. Я молился всем святым, чтобы в вестибюле не оказалось телефона, и мои молитвы были услышаны. Вестибюль был круглый, с высоким сводчатым потолком. Мебели почти не было, но всюду стояли кадки с пальмами и бронзовые фигурки: голые бабы и карлики. Мажордом велел мне подождать, пока он позвонит из „офиса“. Я всегда думал, что „офис“ — это писсуар, но не показал своего удивления, услышав это слово. Когда мажордом спросил номер телефона ювелирного магазина, я ответил, что не помню.

— Найдите в телефонной книге „Ювелирный магазин Суграньеса“. Если не найдете под этим названием, посмотрите на „Суграньес. Ювелир“. Если и тут не получится, проверьте на „Предметы роскоши. Суграньес“. И попросите позвать к трубке Суграньеса-старшего: сын хозяина умственно отсталый и недееспособный.