Клочья паутины - А. А. Морской
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я теперь сама себе барыня, — весело объясняла мне Фрося выгоды своего нынешнего положения.— Раньше перебирать нельзя было, а теперь: „Захочу — полюблю, захочу — разлюблю“. Кто нравится, к тому сама пойду, кто не нравится — отскочь, головы не морочь! Вот как по праздникам из дому ухожу в цирк, либо на танцевальный вечер, так такие за мной кавалеры там ухаживают, что любо-дорого посмотреть, а я кого захочу, того из них и выбираю, с кем хочу, с тем и иду!
Каждый праздничный день, с после обеда до следующего утра, она была свободна и уходила со двора. Живя со мной, Фрося продолжала пользоваться своими выходными днями, как раньше.
Первое время я не обращал внимания на ее праздничные отлучки из дому, но вскоре во мне зашевелилось ревнивое чувство собственника — самца. Когда Фрося, лежа рядом со мной, передавала мне о том, как весело и с кем она провела предыдущую ночь, я молча отворачивался от нее и страдал от ее слов с каждым разом все больше и больше.
Не раз я, сдерживая волнение, намекал ей на то, что, сойдясь со мной, ей не следовало бы искать еще случайных любовников, но говорил это так туманно, что вряд-ли она понимала меня как следует. И Фрося попрежнему каждый праздник уходила со двора, а я, привязываясь к ней все больше и больше, доходил де отчаяния, до бешенства, но сдерживался и молчал, чувствуя, что не имею права требовать от нее того, чего мне хотелось. Наоборот, я старался обмануть себя, смягчить остроту чувства, и по субботам уходил из дому раньше Фроси, а когда она приходила, я уже крепко спал, выпив лишнее в товарищеской компании. И хорошо делал, так как опыт показал мне, на сколько болезненно действовало бы на меня пребывавшие дома при уходе и приходе Фроси.
Однажды какая-то работа заставила меня быть дома в то время, когда Фрося собиралась уйти со двора.
Затаив дыхание, я прислушивался к шуршанию ее платья, к плеску воды; по звуку определял каждое ее движение, отчетливо, остро сознавал, что сейчас Фрося кончит свой туалет и уедет к кому то другому, который ей будет так же, мил, как и я, и все почему-то надеялся, что этого не случится. А когда дверь ее комнаты хлопнула и знакомые шаги стали удаляться, клубок слез подступил к горлу, я закусил до крови губы, чтобы не разрыдаться, и выбежал на улицу, мимо Фроси, не глядя на нее, боясь остановиться и заговорить с ней.
Через час я уже сидел с двумя товарищами в веселом ресторанчике, но злое обидное чувство все еще не оставляло меня.
Рядом с нами сидели за столиком две нарумяненные девицы и томительно, скучно тянули по глотку пиво. Они охотно пересели к нам, стали пить водку, с жадностью есть горячий ужин, а когда наелись, повеселели, стали рассказывать скверные анекдоты и звать к себе. Я много пил и старался найти в этих девицах сходные с Фросей черты, и чем больше находил их, тем становился спокойнее и довольней.
— „Такая-же проститутка, как эти, думал я о Фросе, — только немного моложе и красивей, да еще не попалась, а эти уже желтобилетные. Вероятно, со своими кавалерами также скверно и неумно острит и также напрашивается на ужины. Все они одним миром мазаны“...
Я сознательно клеветал на свою любовницу, но чувствовал, что эта клевета успокаивает меня, что самая возможность таких предположений уменьшает мое болезненное состояние и продолжал мысленно взводить на Фросю одно предположение хуже и грязнее другого.
Из ресторана я ушел с одной из девиц, домой вернулся довольно поздно, но, когда пришла Фрося, еще не спал. Я слышал стук ее двери, шум шагов, шипение водопровода, но уже относился ко всему этому спокойно, как к чему то будничному, неинтересному.
Облегченно вздохнув полной грудью, точно сбросив с себя тяжелую, твердую ношу, которая больно давила грудь и не давала дышать, и уснул успокоенный и довольный собою...
На другой день, когда Фрося, по обыкновению, пришла ко мне усталая и нежная, мне было стыдно и пред Фросей, и пред самим собой. Но прошел день, другой, мы с Фросей зажили попрежнему, а стыд, как и самая память о случившемся — куда то бесследно исчезли.
Фросе я не рассказал о своей ночной прогулке, и наши отношения остались такими-же, как и раньше.
III.
В учебных занятиях, товарищеских попойках и любовных утехах с Фросей, незаметно пролетела половина зимы. Шесть дней в неделю Фрося работала и была моей, седьмой она веселилась и принадлежала первому понравившемуся ей встречному. Я же был ей безупречно верен и никогда не задумывался над тем, худо-ли все это или хорошо. Так протянулось время до Рождества. На Рождестве Фрося познакомилась с хорошеньким, франтоватым военным писарем. Нельзя сказать, чтобы писарь совсем не произвел на нее впечатления, наоборот, вначале он ей нравился больше других, хорошенькому же писарю Фрося очень приглянулась, так как он часто стал появляться под нашими окнами, вызывать Фросю за ворота и дарить ей конфеты, пирожные, цветы. В следующий же праздник Фрося пошла с ним в цирк, затем они вместе ужинали, но после ужина Фрося тотчас уехала домой, вторично обманув писаря в его надеждах. Почему-то легко доступная другим, Фрося была неумолима к нему. Мало того, чем больше, настойчивей писарь твердил ей о своих чувствах, тем более он переставал ей нравиться; однако, он пользовался некоторыми привилегиями. Иногда, не в
