Бог, человек, животное, машина. Поиски смысла в расколдованном мире - Меган О’Гиблин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По его словам, наука настолько упорствует в своем стремлении описать мир объективно, без опоры на какие-то моральные или философские основания, что ей нечем подтвердить даже собственную ценность; она не может объяснить, чем важно постижение того, как устроен мир, и почему знание как таковое чего-то стоит.
Вебер не хочет сказать, что наука должна вернуться в сферу духовности. Наоборот, он хорошо понимал, что многие интеллектуалы того времени тянулись к «старым религиозным идеям» в новых, псевдонаучных одежках. Худшее, что могла сделать наука, – взять на себя роль нового откровения и начать вновь заколдовывать мир. (Вебер называл людей, склонных к такому поведению, «академическими пророками».) В лекционном зале или лаборатории может быть только одна духовная ценность – интеллектуальная честность. Вебер считал, что возврат к традиционной религии не так проблематичен, как попытки найти телос, или цель, в эмпирической науке. «В моих глазах такой возврат к религии стоит выше, чем академическое пророчествование», – писал он. Иными словами, если вам нужны духовные переживания – лучше просто сходите в церковь.
* * *
Если в наш информационный век существуют «академические пророки», Курцвейл точно относится к их числу. «Эра духовных машин» – это одновременно манифест, труд по эсхатологии и написанная широкими мазками история Вселенной с точки зрения вычислительных операций. По мнению Курцвейла, эволюция Вселенной сводится к одному-единственному процессу: информация структурируется во все более сложные интеллектуальные формы. Идея о том, что естественные системы могут быть описаны в терминах «обработки информации», пришла из работ ранних кибернетиков. В поисках универсальной метафоры – такой, чтобы, по словам Маккаллока, «любой алгоритм, созданный Богом или человеком, так или иначе ей соответствовал», – они пришли к убеждению, что такие разные явления, как лес, ген и структуру клетки, можно считать вычислительными процессами. Курцвейл уцепился за эту универсальную метафору, чтобы пересмотреть происхождение Вселенной и ее эволюцию. Информация, утверждает он, существует с того момента, когда сформировались атомы, – мгновения спустя после Большого взрыва. Она цвела все пышнее по мере того, как на земле развивалась биологическая жизнь, – теперь информация кодировалась в ДНК. Когда у животных начал формироваться мозг, информация стала кодироваться в нейронных системах. Наконец эволюция произвела на свет разумного, способного обращаться с инструментами человека, и теперь мы разрабатываем информационные технологии невиданной прежде сложности. Эти технологии становятся сложнее и совершеннее с каждым годом и скоро превзойдут нас интеллектуально. Единственный шанс на выживание в мире сверхразумных машин для нас, людей, – это начать объединять с технологиями свои тела и трансформироваться в новый вид существ – Курцвейл называет их постлюдьми или духовными машинами. Нейронные импланты, оцифровка сознания и нанотехнологии – все это, уверяет он, совсем скоро будет доступно любому желающему. С помощью этих технологий человек сможет перенести свое сознание в суперкомпьютер и стать бессмертным. Наши тела будут неуязвимыми, защищенными от болезней и увядания, и любой сможет создать для себя новый, легко настраиваемый под запросы хозяина виртуальный облик. Мы будем воскрешать мертвых в виде цифровых аватаров. Нанотехнологии обратят Землю в рай, и в итоге вся материя во Вселенной будет пронизана разумом. Иными словами, этот «большой нарратив» заканчивается картиной тотально заколдованного мира. Курцвейл считает, что этот переворот (он называет его Сингулярностью) произойдет к 2045 году.
Я прочитала книгу всего за пару дней. На тот момент мне недоставало технических знаний, чтобы оценить, насколько реалистичными или, наоборот, фантастическими были прогнозы Курцвейла, но вряд ли это имело значение. Как и любое откровение, повествование Курцвейла обладало элегантной простотой, которую легко спутать с правдой. В книге было приведено множество графиков, диаграмм и хронологических таблиц, уходивших в незапамятное прошлое нашей планеты. Совсем как профессора богословия в моем колледже, делившие историю человечества на этапы в соответствии с чередой «диспенсаций»[19] (сначала была Невинность, потом – Закон, после Закона – Благодать), Курцвейл рассматривал историю как последовательный процесс приближения к откровению: эпоха физики и химии, биологическая эпоха, эпоха мозга. С каждой эпохой мы становились все ближе к кульминационной точке, где разум сольется с материей Вселенной и мы станем богами. Эволюция для Курцвейла – не слепой механизм случайностей, проб и ошибок, а «духовный процесс, приближающий нас к обожествлению».
Книга распахнула передо мной мир, о существовании которого я и не подозревала. Курцвейл называл себя «трансгуманистом» – представители этого движения верят, что мощь технологий способна трансформировать человеческий род. В 1980-х и 1990-х трансгуманизм был нишевым явлением, достоянием узкой группы технарей с Западного побережья, которые общались через имейл-рассылки, посвященные крионике, возможностям нанотехнологий и оцифровке сознания. Позднее на базе этих неформальных объединений стали появляться конференции, семинары и другие мероприятия – нередко их устраивали только что основанные трансгуманистические организации вроде Института экстропии или Института будущего человечества при Оксфордском университете. Курцвейл был одним из первых заметных мыслителей-трансгуманистов, снискавших славу среди широкой мейнстримной аудитории («Эра духовных машин» стала бестселлером в США). Читая о нем в сети, я узнала, что он – футурист и изобретатель, который работал над технологиями распознавания речи еще в 1970-е и предсказал рождение интернета за десять лет до того, как оно произошло. Он так истово верил в грядущую Сингулярность, что начал тщательнейшим образом следить за здоровьем и пить по двести разнообразных витаминов и пищевых добавок в день, чтобы дожить до эпохи бессмертия. Убежденный в том, что технологии однажды смогут воскрешать мертвых, он начал собирать свидетельства о жизни своего покойного отца – фотографии, видеозаписи, дневники – в надежде, что все это вкупе с отцовским генетическим кодом однажды поможет вернуть его к жизни. «Смерть – это огромная трагедия… непоправимая потеря, – говорит Курцвейл в документальном фильме 2009 года. – Я отказываюсь с ней смиряться. Мне кажется, люди обманывают себя, когда говорят, что они принимают собственную смертность».
* * *
Оглядываясь назад, я удивляюсь, что не сразу заметила, как созвучны эти идеи и обещания христианской эсхатологии. Как библейские пророки, Курцвейл верил, что мертвые восстанут из могил, земля преобразится, а человек станет бессмертным. Он тоже видел в истории целостную телеологическую драму, ведущую к кульминационной точке финального искупления. Но все прочитанное мною
