Николай II в секретной переписке - Олег Платонов

“...В марте Царь был на престоле; Российская империя и русская армия держались, фронт был обеспечен и победа бесспорна”.

“Согласно поверхностной моде нашего времени, царский строй принято трактовать, как слепую, прогнившую, ни на что не способную тиранию. Но разбор тридцати месяцев войны с Германией и Австрией должен бы исправить эти легковесные представления. Силу Российской империи мы можем измерить по ударам, которые она вытерпела, по бедствиям, которые она пережила, по неисчерпаемым силам, которые она развила, и по восстановлению сил, на которое она оказалась способна”.

“В управлении государствами, когда творятся великие события, вождь нации, кто бы он ни был, осуждается за неудачи и прославляется за успехи. Дело не в том, кто проделывал работу, кто начертывал план борьбы; порицание или хвала за исход довлеют тому, на ком авторитет верховной ответственности. Почему отказывать Николаю II в этом суровом испытании?... Бремя последних решений лежало на Нем. На вершине, где события превосходят разумение человека, где все неисповедимо, давать ответы приходилось Ему. Стрелкою компаса был Он. Воевать или не воевать? Наступать или отступать? Идти вправо или влево? Согласиться на демократизацию или держаться твердо? Уйти или устоять? Вот — поля сражений Николая II. Почему не воздать Ему за это честь? Самоотверженный порыв русских армий, спасший Париж в 1914 году; преодоление мучительного бесснарядного отступления; медленное восстановление сил; брусиловские победы; вступление России в кампанию 1917 года непобедимой, более сильной, чем когда-либо; разве во всем этом не было Его доли? Несмотря на ошибки большие и страшные, — тот строй, который в Нем воплощался, которым Он руководил, которому Своими личными свойствами Он придавал жизненную искру — к этому моменту выиграл войну для России.

Вот его сейчас сразят. Вмешивается темная рука, сначала облеченная безумием. Царь сходит со сцены. Его и всех Его любящих предают на страдание и смерть. Его усилия преуменьшают; Его действия осуждают; Его память порочат... Остановитесь и скажите: а кто же другой оказался пригодным? В людях талантливых и смелых; людях честолюбивых и гордых духом; отважных и властных — недостатка не было. Но никто не сумел ответить на те несколько простых вопросов, от которых зависела жизнь и слава России. Держa победу уже в руках, она пала на землю, заживо, как древле Ирод, пожираемая червями”.

Николай II не был хорошим политиком в нынешнем смысле этого слова, то есть он не был политиканом и политическим честолюбцем, готовым идти на любые комбинации и сделки с совестью для удержания власти. Император был человеком совести и души (в этом многократно убеждаешься, читая его переписку и дневники), те моральные установки, которыми он руководствовался в своей деятельности, делали его беззащитным перед темными интригами, которые плелись в его окружении. Многие из его окружения преследовали собственные интересы, надеялись получить определенные выгоды, торговались с противниками Царя о цене предательства.

Вокруг Царя все сильнее и сильнее сжимался круг предательства и измены, который превратился в своего рода капкан ко 2 марта 1917 года. Давайте прочитаем некоторые записи в дневнике Императора, чтобы понять те чувства, которые владели им накануне отречения.

“27 февраля. Понедельник.

В Петрограде начались беспорядки несколько дней тому назад; к прискорбию, в них стали принимать участие и войска. Отвратительное чувство быть так далеко, и получать отрывочные нехорошие известия! Был недолго у доклада. Днем сделал прогулку по шоссе на Оршу. Погода стояла солнечная. После обеда решил ехать в Царское Село поскорее и в час ночи перебрался в поезд.

28 февраля. Вторник.

Лег спать в 31/4, т.к. долго говорил с Н.И. Ивановым, которого посылаю в Петроград с войсками водворить порядок. Спал до 10 часов. Ушли из Могилева в 5 час. утра. Погода была морозная, солнечная. Днем проехали Вязьму, Ржев, а Лихославль в 9 час.

1 марта. Среда.

Ночью повернули с М. Вишеры назад, т.к. Любань и Тосно оказались занятыми восставшими. Поехали на Валдай, Дно и Псков, где остановился на ночь. Видел Рузского... Гатчина и Луга тоже оказались занятыми! Стыд и позор! Доехать до Царского не удалось. А мысли и чувства все время там! Как бедной Аликс должно быть тягостно одной переживать все эти события! Помоги нам. Господь!

2 марта. Четверг.

Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, т.к. с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2 1/2 час. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армий на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого.

Кругом измена, и трусость, и обман!”

С подписанием отречения ставилась точка в трагедии жизни Императора Николая II и начался отсчет времени в трагедии его смерти.

Почему Государь принял это роковое решение? Он, обманутый и преданный своим окружением, принял его в надежде (об этом он позднее рассказывал П. Жильяру), что те, кто пожелал его удаления, окажутся способными привести войну к благополучному окончанию и спасти Россию. Он побоялся, чтобы его сопротивление не послужило поводом к гражданской войне в присутствии неприятеля, и не пожелал, чтобы кровь хотя бы одного русского была пролита за него.

Он приносил себя в жертву ради России. Но силы, которые настаивали на уходе Царя, не хотели ни победы, ни спасения России, им нужен был хаос и гибель страны. Они были готовы их сеять за иностранное золото. Поэтому жертва Царя оказалась для России напрасной и, более того, гибельной, ибо само государство стало жертвой измены. С падением Царя кончился период возвышения России и начался процесс ее разрушения, не прекратившийся по сей день.

ПОБЕДНОЕ НАЧАЛО ВОЙНЫ

“Грустно покинуть родную семью”

“Как много мы прожили вместе”

“Ты всегда приносишь с собой обновление”

“Приехали в милую Полтаву”

“Твое присутствие придаст им новые силы и отвагу”

“Грустно покинуть родную семью”

20 сентября Царь записывает в своем дневнике: “Поехал в действующую армию. Давнишнее мое желание отправиться туда поближе — осуществилось, хотя грустно было покинуть свою родную семью!”

Военная ставка тогда располагалась в Барановчичах в красивом сосновом лесу.

Для Русской армии это было хорошее время. Царь получает известия о победах русского оружия — германцы были отброшены за границу от Сувалок и Августова. В эту поездку он посетил Ровно, Белосток, Вильно и утром 26 сентября вернулся в Царское Село.

Первое письмо Царица дала ему еще перед расставанием, и он прочитал его в дороге, когда остался один.

Ц.С.

19 сент. 1914 г.

Мой родной, мой милый,

Я так счастлива за тебя, что тебе удалось поехать, так как я знаю, как глубоко ты страдал все это время, — твой беспокойный сон доказывал это. Это был вопрос, которого я умышленно не касалась, зная и отлично понимая твои чувства и в то же время сознавая, что тебе лучше не быть сейчас во главе армии. — Это путешествие будет маленьким отдыхом для тебя, и, надеюсь, тебе удастся повидать много войск. Могу себе представить их радость при виде тебя, а также твои чувства — как жаль, что не могу быть с тобой и все это видеть! Более чем когда-либо тяжело прощаться с тобой, мой ангел, — так безгранично пусто после твоего отъезда. — Затем, ты, я знаю, несмотря на множество предстоящего дела, сильно будешь ощущать отсутствие твоей маленькой семьи и драгоценного крошки. Он быстро поправится теперь, когда наш Друг его навестил, и это будет для тебя утешением. Только бы были хорошие известия в твое отсутствие, ибо сердце обливается кровью при мысли, что тяжелые известия тебе приходится переживать в одиночестве. Уход за ранеными служит мне утешением, и вот почему я даже в это последнее утро намерена туда идти, в часы твоего приема, для того, чтобы подбодрить себя и не расплакаться перед тобою. Болящему сердцу отрадно хоть несколько облегчить их страдания. Наряду с тем, что я переживаю вместе с тобой и дорогой нашей родиной и народом, — я болею душой за мою “маленькую, старую родину”, за ее войска, за Эрни и Ирен[1] и за многих друзей, терпящих там бедствия. — Но сколько теперь проходят через то же самое! А затем как постыдна и унизительна мысль, что немцы ведут себя подобным образом! — Хотелось бы сквозь землю провалиться! Но довольно таких рассуждении в этом письме — я должна вместе с тобой радоваться твоей поездке, и я этому рада, но все же, в силу эгоизма, я ужасно страдаю от раз луки — мы не привыкли разлучаться и притом я так бесконечно люблю моего драгоценного мальчика. Скоро 20 лет, как я твоя, и каким блаженством были все эти годы для твоей маленькой женушки!