Разорванный круг - Владимир Федорович Попов

— Не интересовалась, — одеревенело призналась Чалышева.

— А теперь заинтересуетесь.

— Но этой темы в плане нет…

— А-а, деточка, — профессор лукаво прищурился. — Планы составляются и изменяются. Я эту тему, представьте себе, для вас приберег. Внес бы в план — за нее тотчас ухватились бы. А так получится будто вы самостоятельно ее облюбовали.

— Семен Мефодьевич… — только и смогла вымолвить Чалышева, взволнованная таким бескорыстным проявлением человеческого участия. Испытав щемящее чувство благодарности, прижала руку к сердцу — жест, на который до сих пор способна не была.

Профессор отпер огромный сейф, взял из него пакет, аккуратно перевязанный шпагатом.

— Здесь бесценные для вас материалы, — переходя на шепот, сказал он. — Исследование антистарителей, произведенное одним институтом. Несите домой и — ни одна живая душа знать не должна. Черпайте из этого манускрипта все, что потребуется, пригоршнями.

Растрогавшись от собственной душевной щедрости, профессор пожелал Чалышевой успеха, даже поцеловал по-отечески в лоб и со словами «В добрый путь» проводил до двери.

Не было до сих пор у Ксении Федотовны дня столь радостного, как этот. Она возвращалась домой, переполненная благодарностью, бережно неся пухлый том, насыщенный тысячами цифр и данных, думая о том, что воскреснет теперь из небытия и, чего доброго, пригодится еще в этом мире, пока что обрекшем ее на никчемное существование. У нее появилась цель в жизни и, главное, цель, которую не так уж трудно будет достигнуть. Нет, она не примет на веру готовые данные. Она основательно проанализирует их, проведет исследования. Но канва у нее в руках. Это все равно что решать задачу, имея схему решения, больше того, готовый ответ. Ко всему прочему привлекла и сама тема. Она вполне соответствовала ее возможностям. Открытия тут не требовались, а вот сравнительные исследования разных зарубежных антистарителей и выбор наиболее эффективных и экономичных она проведет на совесть. Придется, конечно, немало потрудиться над общей частью, над историей вопроса, продемонстрировать глубину теоретических познаний, но это уж можно делать по трафарету.

Возвратясь домой, она стремительно кинулась к зеркалу, чтобы отыскать хоть какую-нибудь привлекательную черточку в лице, — может, чрезмерная придирчивость к своей внешности мешала обнаружить ее? Нет же, нет. Маленькие глаза, от которых пучками расходились — и куда? — больше всего к щекам — довольно-таки глубокие морщины от постоянной привычки щуриться, длинный с колдобиной нос, желтоватая, болезненного цвета кожа. Разве что зубы красивые, ослепительно белые и ровно пригнанные, но тонкие губы, тем более что смеяться она не умела, никогда не обнаруживали красоту зубов.

Выпив стакан кефира с овсяным печеньем, уселась за письменный стол.

Перелистывая страницы, Ксения Чалышева убедилась, какие поистине бесценные сведения оказались у нее в руках. В отчете не только была тщательно описана методика исследований, но и представлены чертежи озоновой камеры, в которой образцы подвергались разрушительному действию окислительной атмосферы. Были и другие весьма полезные данные.

Она просидела над томом до глубокой ночи и, только встав из-за стола, вспомнила, что не зашла в комиссионный магазин на Сретенке, где продавщица пообещала придержать кофейную чашку будто бы из сервиза князя Юсупова для коллекции, которую собирала еще покойница мать. Вспомнила без особого сожаления, потому что была переполнена окрыляющей радостью.

Долго не могла заснуть. Лежала и смотрела открытыми глазами в потолок, по которому все реже и реже скользили блики фар пробегавших мимо машин. Но мало-помалу спокойствие овладело ею, а с ним пришел и сон.

Трудно было найти в институте человека, который работал бы над диссертацией с таким рвением, как Чалышева. Ввиду важности темы ей разрешили начать исследования немедленно, параллельно с подготовкой к сдаче кандидатского минимума, дали в помощь лаборантов. Занята она была сверх всякой меры. Днем готовила смеси резин с различными антистарителями, испытывала их в озоновой камере, проверяла механические свойства, вечером зубрила немецкий язык, спецдисциплины, изучала трудно дававшуюся философию. Откуда только силы взялись в этом тщедушном теле.

Ни одной цифры в отчете, предоставленном профессором, Чалышева не приняла на веру. Если ее данные расходились с данными отчета, повторяла исследования и достоверными считала свои. Прикрепленных лаборантов она замучила — требовала, чтоб они работали с такой же тщательностью, с тем же старанием, с той же отдачей, как сама, и не прощала ни малейшей неточности.

Если до сих пор Ксению Чалышеву просто не любили, то теперь возненавидели. Она чувствовала это, но не реагировала — ненавидят тех, кого боятся, а ей было важно, чтоб ее боялись: боязнь понуждает выкладываться полностью.

Многие диссертации, ничего нового в науку и технику не вносящие, на практике не применимые, после защиты, увы, ложатся на архивные полки как бесполезные, никому не нужные. Научная же работа Чалышевой была крайне необходима. Как только она получила выводы, институт послал Внешторгу заключение, в котором утверждалось, что лучшим антистарителем является «Суперлюкс», производимый небезызвестной иностранной фирмой. Внешторг не замедлил оформить договор с фирмой на поставку антистарителя, за который платили валютой. Препарат применили на ряде заводов, и договор возобновлялся из года в год на все возрастающие суммы.

Защита диссертации прошла блестяще. Спорить было не о чем — результаты исследований внедрены в производство. Так Чалышева стала единственным специалистом по антистарителям, а раз единственным, то и крупнейшим. К ней теперь обращались за консультациями, ей присылали на экспертизу заявки на изобретение антистарителей.

Внешних перемен в Чалышевой не произошло. Она по-прежнему была отчужденная, замкнутая, немногословная. Но высказывалась теперь новоиспеченная ученая с непреклонной категоричностью, с полным сознанием собственного превосходства.

Наконец-то в душе Ксении Федотовны воцарились мир и покой. Она перестала чувствовать себя обойденной жизнью, а если кому и завидовала, то главным образом счастливым парам. Однако и эта зависть постепенно уходила глубоко внутрь и становилась все менее мучительной — одиночество стало в потребность.

ГЛАВА 8

— Вам не кажется, Алексей Алексеевич, что директор, распоряжения которого на заводе не выполняют, может легко перестать быть директором? — не столько спрашивая, сколько утверждая, произнес Самойлов, едва Брянцев переступил порог его кабинета.

Холодный прием обескуражил Брянцева. Ответил не сразу — когда внутренне вспыхивал, придерживался мудрого правила: сосчитать до десяти.

— Представьте себе, не кажется.

— А почему? — не без удивления поинтересовался Самойлов, задетый за живое невозмутимостью Брянцева.

— Видите ли, в программе партии достаточно внятно сказано о развитии общественных форм работы. Мы открыли одну из таких форм — институт рабочих-исследователей. Оказывается, это могучая сила. Приходится не только управлять ею, но и считаться с нею, а иногда и подчиняться ей. Это совершенно ново, и это нужно уметь понять.

Брянцев