Двуглавый. Книга первая - Михаил Иванович Казьмин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не буду врать, что взять на себя управление чужим, впрочем, теперь уже нашим общим телом было так уж легко. Получилось у меня не с первого и не со второго раза, а с какого, и сказать стыдно. Но упорство всё же перевесило, и мне удалось заставить наше тело встать с кровати, взять первый книгу «Павел Первый и Польша» авторства неизвестного мне Лось-Лосецкого и вернуться обратно в кровать, ничего по пути не уронив, а главное — не уронив себя. Как ни странно, читать я смог вообще без проблем — то ли со спиртным перебрал именно тёзка, а не я, то ли правы учёные, утверждая, что человек использует возможности своего мозга далеко не в полной мере, то ли ешё какая нашлась тому причина, но буквы перед глазами не скакали и тяжести в голове я не ощущал, хотя назвать таким уж хорошим своё (да-да, теперь уже своё!) состояние никак не мог. Так и читал до половины четвёртого утра, за окном уже начало светать, когда я всё-таки заснул.
Сразу с утра хвастаться тёзке своими достижениями я не стал, подождал, пока дадут ожидаемый эффект меры по борьбе с последствиями алкогольных излишеств, и поделился с ним результатами моих ночных упражнений уже после того, как он запил завтрак двумя чашками крепкого чаю. Размышлял тёзка над моими словами долго, я уже успел хрен знает чего себе напридумывать, как он, наконец, заговорил:
— Хм, странно… Я совсем не помню, как вставал за книгой, но вот что ты там прочитал… Да, теперь помню! Но это же прекрасно!
С такой оценкой я в общем и целом был согласен, но всё же предложил товарищу продолжить опыты в более корректных условиях — на трезвую голову, как минимум. С такой постановкой вопроса согласился уже тёзка, и мы две ночи подряд продолжали наши исследования, а затем тёзка предложил усложнить задачу и проверить опытным путём, смогу ли я управлять его телом, когда оба наших сознания бодрствуют.
Тоже получилось, хотя и с трудом. Да и само управление давалось мне хуже — видимо, подсознательно тёзка такому управлению противился. Но поскольку удалось обойтись без травматизма, тренировки решили продолжить — мало ли, вдруг когда пригодится. Что ещё выяснилось в ходе наших опытов, так это полное отсутствие какого бы то ни было влияния увеличившегося времени бодрствования общего для нас организма на его состояние. Или, скажем осторожнее, такового влияния мы с тёзкой пока не обнаружили. Так ежедневно и упражнялись, пока снова не явился коллежский секретарь Воронков.
Коротко сообщив, что ничего не взявшего вора ищут и есть уже некоторые успехи, Дмитрий Антонович перешёл к покушению, должно быть, уже ознакомился с присланными из Покрова материалами.
Первые его вопросы в общем и целом повторяли те, что задавали тёзке покровские полицейские на дороге, но чувствовалось, что это, как говорится, ещё цветочки, и занимает господина коллежского секретаря совсем другое. Однако же проявлять должную добросовестность оно Дмитрию Антоновичу не мешало. Кстати, к нам он прибыл в единственном числе, протокол не вёл, но по ходу разговора что-то быстро помечал у себя карандашом в записной книжке.
— Теперь, Виктор Михайлович, — Воронков убрал карандаш и книжку в карман, — хотелось бы побеседовать с вами, так сказать, не вполне официально.
Тёзка как-то остался к такому вступлению безучастным, а вот я напрягся. Имел по прошлой жизни представление, чем этакая неофициальность может обернуться, и господин Воронков уже не казался мне столь приятным молодым человеком, как это было совсем ещё недавно.
— Что за второй автомобиль был на месте происшествия, не подскажете? — ну так и есть, блин, началось! — На дороге найдены осколки стекла, не принадлежащие мотоциклу покушавшегося на вас, а отсутствие повреждений у автомобиля вашего отметили покровские коллеги, — я не смог решить, в плюс или в минус записать полицейским из Покрова не особо внимательный осмотр тёзкиной «яузы». Конечно, это серьёзный огрех в их службе, но нам-то с тёзкой оно на руку…
— Не психуй! — осадил я тёзку, собравшегося было запаниковать. — Ты же юрист, должен понимать, что неофициальную беседу к делу не пришьёшь!
Тёзка не то чтобы успокоился, но сыщику ответил вполне уверенно:
— Я никаких других авто на дороге не видел. Во всяком случае, до покушения на меня.
— Чью ещё кровь, кроме покушавшегося, нашли на дороге, тоже не знаете? — поинтересовался сыщик.
Тёзку снова охватило всёпропальческое настроение, но ненадолго, справиться с ним он успел и без моей помощи, ответив, что даже понятия о том не имеет. Но, похоже, господина коллежского секретаря всерьёз интересовало вовсе не это.
— Виктор Михайлович, вы утверждаете, что покушавшийся вам не знаком, и каковы были причины, побудившие его в вас стрелять, вы не знаете, — ровным спокойным голосом повторил Воронков то, что узнал из полицейского протокола.
— Не знаю ни его самого, ни причин, — ответил тёзка. Ответил, замечу, чистую правду.
— А вот мы преступника опознали, — вздохнул Воронков. — Некто Голубев Егор Исаевич, в преступном мире известный под кличкой Голубок. Два с половиной года уже во всероссийском розыске был. Я бы, Виктор Михайлович, вас поблагодарить от лица сыскной полиции был должен за то, что вы казну избавили от расходов на судебный процесс и виселицу, но…
Тут обострилось внимание у нас обоих. Но если тёзке и впрямь стало интересно, что это за такой Голубок, которому виселицу прочили ещё до поимки, то я ждал какого-то подвоха. Дождался…
— Голубев среди уголовников тем был известен, что не гнушался убийствами за деньги, — говорил Воронков подчёркнуто ровно. — За большие деньги, меньше тысячи рублей за голову и обсуждать, говорят, отказывался. Зато готов был убить кого угодно. И ведь смотрите, Виктор Михайлович, что получается…
— И что же? — к чему клонит сыщик, я догадывался, а вот тёзка не выдержал, спросил. Эх, какой же он всё-таки молодой ещё…
— А то, что кто-то не пожалел тысячи рублей, а может, и больше, чтобы вас жизни лишить, а вы, стало быть, ни сном, ни духом. Боюсь, при этаком-то раскладе сыскной полиции придётся не покушение на вас раскрывать, а просто убийство — заказчик преступления никуда ведь не денется и будет искать нового исполнителя, — ну да, примерно
