Сирийские мистики о любви, страхе, гневе и радости - Максим Глебович Калинин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Филипп: Если бы они учились в духовной академии, они бы окончили ее с отличием?
Максим: Да, это идеально правильный религиозный подход. Один говорит, что Бог посылает испытания с какой-то определенной целью, другой – что Бог праведника никогда не оставит, третий – что Бог воздает за тайные грехи. Последнее особенно хорошо укладывается в классическое православное представление, что человек грешен насквозь – даже если он сам не видит своих грехов, внутри у него все мысли испорчены.
Филипп: Мне кажется, человеку часто хочется найти прямое объяснение, почему в мире так много зла. Возможно, это потому, что мысль ищет выхода из этого огромного страшного вопроса, как вы думаете?
Максим: Думаю, да. А еще я думаю, что вопрос о природе зла можно сузить до вопроса «Можно ли спать спокойно?». И если мы считаем, что зло – например, аресты невинных людей, или политические преследования, или войны, или какие-либо другие катастрофы – люди претерпевают за свои грехи, то мы можем спать спокойно. Мир объяснен, все понятно. Если нет, значит, спать спокойно я не могу, подразумевается, что я должен что-то делать. Не всегда понятно, что именно, но спокойно спать не могу. Друзья Иова выстраивают безупречное теологическое объяснение его несчастий. Иов с ними спорит. И тут появляется еще один участник – Бог[68]. И он друзей этих всех отсылает (чтобы не сказать посылает) с такой речью: вы говорите про меня бессмысленные слова[69]. А перед этим Бог начинает спорить с Иовом и задавать ему вопросы, которые, казалось бы, к делу отношения не имеют. Он говорит: я тебя буду спрашивать, ты мне отвечай. И он рассказывает ему про творение неба и земли, про созвездия, про Левиафана, про Бегемота. Кстати, «бегемот» – это древнееврейское слово бегема (bәhēmā) – «животное», «домашнее животное», а «бегемот» – это форма множественного числа, то есть какое-то очень крутое животное. Бог говорит, что он сотворил много вещей, которые Иов не в состоянии объяснить. И катарсис происходит, когда Иов ему отвечает: «Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле»[70].
Филипп: А что здесь имеется в виду? Где ответ на вопрос, почему он страдает?
Максим: Он не получил буквального ответа, но пережил то, что Бог действительно выше его понимания, и, самое главное, встретился с ним. Книга Иова заканчивается такой черной дырой, за которой ответ, но эту дыру Иов в себе открывает.
Филипп: Интересно, что и книга Феликса Светова заканчивается черной дырой на иконе.
Максим: На иконе даже? Невероятно. В данном случае тоже ведь черная дыра – на восприятии Бога, если угодно.
Филипп: То есть получается, что ответ – в отсутствии ответа. Ты принимаешь это и в таком случае можешь заснуть спокойно?
Максим: Не можешь заснуть спокойно.
Филипп: Ну вот.
Максим: Ну хорошо, наверное, получив ответ в таком виде – что Бога невозможно понять, – кто-то может заснуть спокойно. До тех пор, пока сам не окажется на месте Иова. Но ведь важно, что этот ответ Бога Иов пережил для себя лично. Зачем шагать в эту черную дыру? Для того, чтобы пережить нечто самому. Подлинное величие духа в том, что ты пришел к этому ответу, испытав большое несчастье.
Филипп: То есть Книга Иова – это руководство для страждущего, а не для того, кто хочет спать спокойно?
Максим: Скорее так. У Исаака Сирина есть похожее сочинение, трактат, который очень благочестиво называется: «Примеры из Писаний относительно Промысла»[71] – как бы о том, что все происходит согласно Божьему промыслу. Но когда этот трактат почитаешь, неделю не будешь спать спокойно. Он собирает цитаты из Ветхого Завета, иллюстрирующие божественное вмешательство, выбирая при этом самые кошмарные места.
Филипп: В Ветхом Завете их, пожалуй, не очень сложно найти.
Максим: Это правда. Там описаны убийства, насилие, расчленение трупов, всякие страшные эпидемии.
Филипп: Зачем Исаак Сирин делает такую подборку?
Максим: Он делает это специально, чтобы подчеркнуть: все это было с ведома Бога. Бог следит за всем, что происходит в этом мире. Но ты к концу не получаешь катарсиса – ты не получаешь ответ, зачем это нужно. То есть он лишает тебя возможности спокойно спать.
Филипп: Но зачем?
Максим: С другой стороны, он говорит о том, что Бог есть любовь, и снимает с нас необходимость считать, что Бог – это такой злобный полицейский или судья, который всех наказывает. В то же время он говорит: вы только не думайте, что я хочу вас успокоить, чтобы вы жили в благостном мире и носили розовые очки, – нет. И человек остается с мучениями. А где ответ? Так же, как и автор Книги Иова, Исаак Сирин оставляет нас перед необходимостью самому пережить эту встречу с Богом и тогда найти для себя ответ.
Филипп: Это как-то связано с теорией пяти ступеней, о которой мы говорили вначале?
Максим: Да, напрямую. У Исаака Сирина есть другой трактат, он называется тоже вполне традиционно: «Если Бог благ, то зачем он все это сделал?»[72] (иногда с пояснением: зачем он сделал дьявола и геенну?).
Филипп: А там есть хоть немного катарсиса?
Максим: Первая страница этого трактата – благочестивые ответы. Например, что дьявол не предвечно был таким, а это просто состояние его воли, что слово «Сатана» связано со словом мастъянуфа (masṭyānūṯā) – «введение в заблуждение». Геенна – это плод греха, и было так, что греха не было, и будет так, что греха не будет. Потом Исаак Сирин начинает размышлять о естественном созерцании, и его язык становится особенно изощренным. И дальше он описывает эти самые пять этажей, о которых мы говорили[73]. И вот он ведет читателя за собой, и где-то между четвертым и пятым этажами ты находишь ответ. Напомню, первая ступень – созерцание природы, вторая – ангелов и глубинной красоты каждого человека, третья и четвертая – Суда и Промысла, а пятая – божественного света. На первом этапе ты, к примеру, живешь в монастыре, тебе подбрасывают клопов, мочатся у твоей постели, а ты учишься налаживать взаимоотношения с другими людьми. И когда достигаешь внутренней чистоты и умения сдерживать изумлением поток своих мыслей, то шагаешь на первую ступень – и так далее. Мы уже замечали, что ступени эти усложняются: изумляться природе легче, чем внутренней красоте людей, а смотреть без отчаяния, ненависти или цинизма на то, что происходит в человеческом обществе, еще труднее. Этот дар в полной мере дается на четвертой ступени (в созерцании Промысла), и, только достигнув ее, можно получить ответ на все вопросы. Вернее, у тебя не останется вопросов – достигнув этого уровня созерцания, ты уже горишь изнутри состраданием и любовью, у тебя льются слезы, ты все время находишься одновременно в крайнем напряжении и радости, не ешь и не спишь.
Филипп: То есть это вовсе не о том, что мы поднимаемся по пяти ступеням для того, чтобы спокойно выспаться?
Максим: Увы.
Филипп: Звучит, правда, чересчур мистически даже для Исаака Сирина. Можете пояснить, как он в итоге отвечает на вопрос из заголовка своего сочинения?
Максим: По большому счету он призывает либо встретиться с Богом, либо не думать об этом.
Филипп: Но что делать нам, относительно рациональным читателям мистиков, не достигшим соответствующей ступени познания?
Максим: Есть другой трактат Исаака Сирина, где он заявляет такой парадокс: Бог видит страдания людей и сам страдает вместе с ними[74]. Это звучит совершенно неожиданно для Сирина, ведь в других местах он уверен в неизменяемости Бога, а тут вдруг – Бог страдает. Но на этом Исаак Сирин не останавливается. Он описывает внутренний конфликт в Боге. Бог почему-то скрывает то, что он есть, а является нам в том, что он не есть[75]. То есть Бог почему-то не дает нам понять, кто он
