Храмовый раб - Дмитрий Чайка

Макс хорошо усвоил сказанное эну Нибиру, и периодически произносил что-то вроде:

— О великий Хумпан, помоги мне. — Или:

— Клянусь Великой Богиней Матерью! — Ну или аналогичную ересь. Так как количество богов и божков приближалось к четырем десяткам, Макс находил какое-то извращенное удовольствие в упоминании их всех к месту и не к месту, вызывая немалое уважение местных, которые, говоря, по правде, в теологии волокли слабо. На то жрецы были. А употребление слова Иншушинак вызывало у него просто лингвистический оргазм. Макс всерьез подозревал, что местные имена придумали логопеды для лечения особо запущенных случаев. Так, например, высшее начальство на самом деле звали эну Нибиру-Унташ-Лагамар. Но этот ужас произносился только в особо торжественных случаях, так как в повседневной жизни использовать такое было просто невозможно. Макс периодически представлял себе картину из семейной жизни:

— Нибиру-Унташ-Лагамар, вынеси мусор. Или:

— Нибиру-Унташ-Лагамар, почему снова приперся пьяный, скотина? Или:

— Нибиру-Унташ-Лагамар, трахни меня посильнее!

Кстати, это была реальность. Нравы за рамками уголовного кодекса оказались довольно свободными, и многие религиозные практики были основаны на сексе. Макс подумывал, что это делалось для увеличения количества прихожан. Свои сексуальные проблемы Макс решил довольно быстро. Он обнаружил целый цех с ткачихами, укомплектованный сотней баб на любой вкус, цвет, размер и возраст. С его навыками жителя двадцать первого века охмурить местную метелку оказалось легче легкого. Достаточно было сказать:

— Ты красива, как полная луна. — И предложить кусок лепешки. Бабы, непривычные к таким куртуазностям, млели и сами волокли его на ближайший тростник. Постепенно, слухи о его манерах приняли характер пожара в джунглях, и дело стало доходить до того, что лепешку стали предлагать уже Максу. А тот, войдя во вкус, в комплиментах не повторялся, что привело баб в полнейшее исступление. Замученные кропотливой многочасовой работой женщины, из ухаживаний знали только щипки за задницу, а некоторым не доставалось и этого знака внимания. Поэтому, каждый выдуманный для новой пассии комплимент повторялся последней на всех углах, и носился гордо, как орден Ленина передовой дояркой. Бабы, не отмеченные таким знаком отличия, чувствовали себя ущемленными, и начинали интриговать, стараясь очернить более удачливых соперниц. В результате личная жизнь Макса приняла более напряженный, чем ему хотелось бы характер, так как женское общество, во избежание кровопролития, самоорганизовалось и установило жесткую сексуальную диктатуру. Макса в прямом смысле трахали каждую ночь по очереди, которую установили сами дамы. Все его попытки проявить инициативу были предельно жестко пресечены, и женщины шарахались от него, как от чумы. Он никак не мог понять, как ежедневный секс сочетается с ужасом в глазах понравившейся ему девчонки, с которой он уже, вдобавок, спал, но потом узнал, что для нарушившей очередность было предусмотрено выдирание волос и коллективные побои. По какой-то странной причине ткацкий цех считал его своей собственностью, что почти привело к открытию военных действий со стороны поварих и храмовых танцовщиц, которых тоже было немало. Но бабы и тут договорились, и жизнь Макса разнообразилась до предела. Задницей почувствовав возможный масштаб проблем, он закрыл прием для претенденток без презерватива, который тут знали с незапамятных времен и изготавливали из кишок барана. Поголовье баранов в окрестностях стало стремительно сокращаться.

Наступило шаткое равновесие. Работа по специальности, усиленная кормежка и непрерывный сексуальный марафон. Великая Мать и богиня Иштар с восторгом взирали с небес на его подвиги на религиозной почве, и благословляли урожаи зерновых с удвоенной силой.

Но Макс, будучи человеком молодым и неопытным, снова недооценил масштаб проблем. И вновь над его головой сгустились тучи, но уже совсем по другой причине. Местные дамы, с сильно задранной самооценкой, стали отказывать привычным ухажерам из говночистов и землекопов, что привело к гормональной интоксикации последних. Поскольку совсем уж тупых было немного, источник проблем был найден довольно быстро. В рабском бараке Макс считался жополизом и выскочкой, поэтому коллективная мысль устроить ему темную была принята с нескрываемым восторгом.

Как-то вечером Макс, возвращаясь к себе, встретил группу угрюмых бывших коллег по вывозу верблюжьего навоза и почувствовал грядущие неприятности.

— Эй, мужики, вы чего? — попытался наладить диалог Макс.

Вместо ответа ему прилетело в ухо, потом в челюсть, а потом он перестал фиксировать удары. Как-то резко стало не до того. Изрядно поколотив его, бывшие коллеги ушли в барак, плюнув на прощание в лежащее тело. Минут через десять Макс, очнувшись и приоткрыв один незаплывший глаз, оценил обстановку и, кряхтя, поковылял в сторону любимой подстилки. Рухнув на нее, попытался заснуть. Очередная счастливица, увидев, что вместо законного секса получила этакую радость, с ревом парохода в тумане помчала на кухню за холодной водой и местными мазями.

Сам того не зная, Макс поставил все немалое храмовое хозяйство на грань бунта. Поварихи демонстративно плевали в кашу провинившимся. Говночисты и землекопы при виде Макса показывали известный всем жест, заключавшийся в поперечном движении ладони по горлу. В общем, все было так плохо, что вышло на уровень самого эну Нибиру-Унташ-Лагамара.

В том же самом кабинете, опустив головы вниз, стоял эну Халти и получал законный нагоняй. Высокое начальство ело его глазами и держало паузу. По спине Эну Халти текла предательская струйка пота, создавая самое мерзкое ощущение.

— Как ты мог это допустить? — соизволил спросить эну Нибиру.

— Простите, господин. Мне и в голову не могло прийти, что этот мальчишка превратит всех женщин в своих наложниц. Я ведь даже радовался сначала, господин.

— Радовался? Чему?

— Наши ткани стали пользоваться просто безумным спросом. Фактически, мы продали все запасы, а купцы заказали больше, чем мы можем сделать за год. И готовы платить вдвое.

— Почему???

— Наши златошвейки стали делать такие узоры, каких мы никогда в жизни от них получить не могли. Это что-то невероятное, господин. Я специально разбирался в этом. Этот пацан переспал с сорокалетней вдовой и сказал ей, что ее глаза достойны Иштар, а та на следующий день соткала платок с птицей немыслимой красоты, который мы потом продали вавилонскому купцу по весу в серебре. Таких случаев было много, господин. Одной он сказал, что ее лицо, как полная луна. Другой, что за ее улыбку подерутся боги. Третьей, что ее брови, как крылья волшебной птицы. И он ни разу не повторился. Бабы просто сошли с ума, господин, а я упустил ситуацию. Прошу простить меня.

— Зачем