Воспоминания о походах 1813 и 1814 годов - Андрей Раевский

В древности саксонские рыцари славились мужеством и вежливостью, потомки их хотя и сохранили нравы предков, но, сражаясь за выгоды французов с единоплеменниками и братьями своими, могут ли они знать благородную любовь к стране отечественной? Немцы сделались их врагами, французы всегда будут властелинами, а не друзьями. Прискорбно смотреть на положение жителей прежде столь счастливой, благословенной Саксонии. Все связи родства, дружбы, человеколюбия разорваны, система войны, введенная Наполеоном, требует, чтобы области, войсками его занятые, жертвовали всем его славе и самовластию. Народ, смотря по случайным переменам счастья, должен переменять и образ своих мыслей, но горе, если дойдет до слуха Наполеона или хищных его сообщников, что кто-либо из жителей подвластного, союзного или даже неприязненного государства каким-нибудь образом содействовал успехам противника! Смертная казнь была уделом Гофера, Пальмы и тысячи других несчастных жертв, в Италии, Испании, Германии и России погибших. Ожесточение ненавистное, возмущающее природу и человечество!

За Лаубаном к Герлицу и далее к самому Дрездену все окрестности разорены ужасно. И можно ли сохранить порядок и устройство в беспрестанном, так сказать, приливе и отливе полумиллиона разнородных, большей частью необразованных войск? Французы, действуя без магазинов, были главной причиной всех бедствий, поселянами испытанных. Какой крестьянин, особенно иностранный, может в продолжение двух или трех лет доставлять каждый день нужное пропитание нескольким десяткам воинов? Французы же столь прихотливы. Поневоле бедный мужик, терпя нищету и сверх того беспрестанные обиды от дерзости солдат, бросает дом, хозяйство и бежит в отдаленные горы, дабы спасти по крайней мере семейство и самого себя.

В нескольких милях оставили мы Бауцен, у стен которого российский авангард под начальством неустрашимого Милорадовича в продолжение трех недель боролся с многочисленной армией Наполеона. Графское достоинство, удивление современников и признательность потомства были наградой храброму вождю, кресты и лавры – великодушным его сподвижникам.

В прекрасный день приближались мы к окрестностям Циттау. Они унылы, но не так разорены, как прочая часть Саксонии. Город великолепен, каких мало видал я в Германии. Он невелик, но примерная чистота, правильность и даже некоторая роскошь в архитектуре делают его привлекательным для зрения. В 1757 году он был совершенно разрушенным бомбардированием, древние стены его пали перед Фридрихом Великим, но промышленность и торговля скоро загладили следы браней, разрушенный город возродился в новом блеске и в новой красоте. Не войною, но миром цветут царства и народы. По торговле своей Циттау почитается вторым городом Саксонии, Лейпциг – первым. Жаль, что все места эти видел я только мельком. Много приятного и любопытного потеряно для памяти и воображения. Но уставшим от долгого перехода отдохновение кажется всего нужнее. С зарей оставляем мы ночлег; к вечеру, проехав верст тридцать верхом, достигаем другого.

Но грозные Исполины[4] заградили запад небосклона, вдали чернеют мрачные леса Богемии… Прости, Саксония!..

IV

Богемия

Сентябрь, 1813

В прекраснейший, ясный день, восхищаясь чудесными, живописными картинами, перешел я границу Богемии. Путь нам лежал по хребту гор Исполинских. И действительно горы эти заслуживают это название. Грозно возносят они к небу подоблачные главы, увенчанные вековыми дубами и соснами, шумные источники, вырываясь из недр их, стремятся в мрачные вертепы и ущелья, напоят тучные пажити и нивы, которые щедрая природа рассыпала в этих диких, по-видимому, непроходимых местах. Величавые чертоги владельцев и веселые селения оживляют эту ужасную, восхитительную картину. Немудрено, что герои рыцарских романов по большей части действуют в уединенных, почти неприступных замках Богемии, неудивительно, что история страны этой наполнена кровавыми страницами убийств и злодеяний. Нигде слабая горсть отчаянных воинов не может сражаться с большей силой и успехом, как в излучинах гор этих.

Мрачные воспоминания пробудились в душе моей, но очаровательные красоты местоположения рассеяли грустные чувства. Какие прекрасные, удивительные дороги! С высочайшей горы почти неприметно спускаетесь в плодоноснейшую долину, радостные песни воинов, пылающих нетерпением отомстить жестоким нарушителям мирного, семейственного их счастья, величественные, прелестные виды, тихая, ясная погода – все соединилось вместе, чтобы восхитить зрение и очаровать душу.

Никогда путешественник, особенно русский,[5] не может в полной мере наслаждаться разнообразной красотой природы: он видит все мельком, закрытые, беспокойные почтовые коляски против воли заставляют его обращать внимание более на самого себя, нежели на окружающие его предметы. Воин, пеший или конный, медленно следуя к неизвестной цели пути своего, не лаская себя шумными удовольствиями какого-нибудь большого города, к которому стремятся все мысли путешественника, имеет время заняться разнообразным зрелищем, поражающим его взоры, особенно если гром неприятельских пушек не беспокоит его слуха, если биваки и голод не обескрыливают воображения. Но французы довольно еще далеко от нас, на каждом переходе встречаем чистые, покойные квартиры и жителей, избегших повсеместного разорения. Понятовский со слабым своим корпусом, укрывавшийся от преследования россиян, и некоторые небольшие отряды союзных войск, посетившие край этот, обходились весьма снисходительно с жителями, первый – по причинам политическим, последние – щадили их как друзей и братьев. И сам Наполеон, спеша на помощь к Дрездену, желая обратить в свою пользу общее мнение жителей, обуздывал по возможности дерзость солдат своих.

Габель, первый город в Богемии, невелик, но чисто и красиво построен. Здесь приметили мы уже большое различие с Саксонией. Хозяева наши не столь ласковы, и само правительство не столь снисходительно. Вообще все австрийские подданные гордятся слишком много силой и могуществом двора своего. Почти всех немецких королей считают они вассалами своего императора. Наполеон унизил несколько сию гордость, но важное, решительное влияние Австрии в настоящих происшествиях снова возбудило их самолюбие.

Дорога из Габеля до Богемской Лейпы и далее через Ауше и Либошиц весьма нехороша. Либошиц, небольшое местечко с огромным зданием, которое принадлежало прежде какому-то монастырю; теперь кельи отшельников претворились в шумные казармы для проходящих войск. В Богемской Лейпе есть прекрасная стеклянная фабрика, на которой, однако ж, не удалось мне быть.