Шусс - Буало-Нарсежак

Я вернулся в Гренобль и явился к Лангоню с лыжами на плече. Он читал «Лионский прогресс» в своем кабинете.

— А вы, однако, живы, — бросил он зло. — Взгляните-ка сюда.

Лангонь показал мне статью на шестой странице, я не захотел ее читать.

— Вы не правы, — настаивал он. — Это совсем не то, что вы думаете, подписано Жак Месль, и знаете, что он возглашает с высоты своей компетенции? Читаю: «При современном состоянии техники невозможно сотворить чудо в области лыж. Распространение слухов о том, что проводились секретные испытания нового материала, способного совершить переворот в лыжной индустрии, просто-напросто дезинформация. Трагическая смерть известного чемпиона слишком печальна, чтобы пытаться извлечь из нее коммерческую выгоду». И так далее… Отлично сработано, огонь из всех орудий. «Торпедо» — очередная туфта. И предприятие Комбаз рискует репутацией, если они убедят всех, что Галуа не смог обуздать мои лыжи. Надо действовать, Бланкар.

Лангонь скомкал газету и забросил ее в дальний конец комнаты.

— Жак Месль, кто он такой?

— Местный корреспондент, который в основном занимается вопросами экологии. Что вы думаете о лыжах после ваших испытаний?

— Замечательно. Но я не осмелился направить их прямо вниз по склону. Я по-прежнему не вполне доверяю им. Меня удивило, что они почти совершенно не производят шума, хотя снег был достаточно плотный. Почему?

Лангонь насмешливо улыбнулся и взял меня за руку.

— Пойдемте, я вам все покажу.

Он привел меня в сборочный цех. На длинных столах были разложены составные части лыж.

— «Торпедо» собирают в соседней мастерской, — объяснил Лангонь и, наклонившись, тихо добавил: — Два специалиста, они вне всяких подозрений. В этом цеху вы видите обычные лыжи «комбаз». Они состоят из шестнадцати деталей, которые плотно пригоняются друг к другу, как шкурка к луковице. Не стану вдаваться в детали, скажу только, что «торпедо» отличаются от этой модели в основном только материалом скользящей поверхности. Усилены носок и задник, слегка изменен профиль кантов. Стрелка прогиба и жесткость лыжи подбираются в соответствии с весом лыжника, вы катались на лыжах, предназначенных для Галуа. Проходя по цеху, вы могли заметить, что сама возможность вредительства исключается. Собранная лыжа — это единое целое. Можно, конечно, тем или иным способом ее ободрать, расщепить, надрезать, но все это будет заметно. Теперь я отвечу на ваш вопрос. «Торпедо» не производят шума благодаря моему пластику. Слой, образующий скользящую поверхность, одновременно более плотный и более гибкий, чем на обычных лыжах. Моя формула гарантирует фирме первенство на много лет вперед, и этим надо воспользоваться. Я вас убедил? Еще одна подробность: мастерские особенно тщательно охраняются, за них я спокоен.

Он замолчал и надел очки на нос, чтобы лучше меня разглядеть.

— Мсье Бланкар, убедите мадам Комбаз начать рекламную кампанию. Пора!

Глава 6

Тем же вечером собрался административный совет. Берта кратко обрисовала ситуацию и показала анонимное письмо. Затем предоставила слово Лангоню, изложившему выводы следствия.

— Несчастный случай произошел, — сообщил он, — из-за резкого отклонения от курса лыжника, ехавшего перед ним. Удар привел к падению Галуа, скольжению на боку и сильному удару головой о ель. Эта трасса очень сложна, она спускается среди леса с горы Мене, ее длина два километра пятьсот метров при перепаде высот шестьсот семьдесят метров. На ней много бугров, рытвин, и несчастный Галуа шел по ней в первый раз. Таким образом, все легко понять: лыжи, не полностью им освоенные, очень крутая трасса и, наконец, препятствие, неожиданно возникшее перед ним. Нет смысла предполагать что-либо еще.

Дебель бросил анонимное письмо на середину стола.

— Существует еще вот это.

— У нас есть конкуренты, — ответила Берта, — они не упустят случая. Знаете, ветерочек клеветы — не только ведь у Россини[6].

Дебель покачал головой.

— Вы абсолютно уверены в своих лыжах?

— О! Абсолютно!

— Следовательно, мы должны провести новые испытания. Все согласны? Мадам Комбаз? А вы, Бланкар? Все «за» единогласно, если я правильно понял.

— Подождите, — сказал Маренж, самый молодой из членов совета, — разве не в наших интересах возбудить дело против анонима? Мне представляется очевидным, что могут появиться другие письма, это подорвет нашу репутацию. Мы не можем позволить манипулировать собой.

Берта обвела нас вопросительным взглядом.

— Хорошо, — сказала она, — я этим займусь.

— Остается найти выдающегося лыжника, — добавил Дебель.

— Я об этом думал, — сказал я. — И знаете, это нелегко, у нас нет права на ошибку. Представьте себе, если произойдет еще один несчастный случай…

Я почувствовал укол, вспомнив, как у трапа яхты Эвелина говорила про миссионера. Ее образ не покидал меня. Я ощущал его, словно медаль на груди, у самого сердца. (Ах, Поль, ты врач, но в этом ничего не понимаешь.)

— Я тоже об этом думал, — перебил меня Лангонь, как всегда уверенный в себе. — Во-первых, второй несчастный случай исключен, или мы будем уверены, что речь идет не о случайности. Я рассчитываю на любознательность лыжников. Конечно, небольшая часть воздержится последовать по стопам Галуа. Но многие, более или менее тайно, захотят их испытать. Лучшие лыжники уже связаны с фирмами, но и среди них достаточно желающих втайне провести испытания, только чтобы убедиться: «торпедо» действительно самые быстрые.

— Сегодня, — добавил Маренж поучительным тоном, — скорость пользуется спросом в автомобилях, в вычислительных машинах. А еще больше в лыжах, и почему бы нам не сделать специальные лыжи для установления рекордов скорости? Такие соревнования сейчас проводятся.

— Нет, — сказал Лангонь, — мы ориентируемся на более широкую клиентуру.

— Мы должны сменить название, — заметил Маренж. — Оно устарело.

— Разрешите, — вмешался Лангонь, — я…

— А если я предложу «велос», — прервала его Берта, — «комбаз-велос»?

— Замечательно, — воскликнул Маренж, — я голосую «за».

Все подняли руки.

— Принято, — продолжала Берта. — Еще не поздно начать рекламную кампанию. Есть еще вопросы? Тогда заседание закрыто. Надеюсь увидеть вас всех завтра в Кремье на похоронах. В одиннадцать часов в церкви. О цветах позаботится моя секретарша.

Лангонь был взбешен. На тротуаре он взял меня под руку и проворчал:

— «Торпедо» было совсем не плохо. А «велос» вызывает ассоциации с детским велосипедом. Уверяю вас, Бланкар, она ничего не смыслит в коммерции. Вас подбросить?

— Спасибо, я на машине.

Я вернулся к себе и прошел в кабинет. Обычная почта, проспекты, счета. Мне нужно было посетить мой гимнастический зал, что всегда Доставляло мне удовольствие. У меня там прекрасный инструктор, специалист по всем видам спорта. Но он начнет расспрашивать про несчастный случай с Галуа, а с меня довольно. Поль прав, я принимаю интересы Берты слишком близко к сердцу. И вдруг меня охватило знакомое непреодолимое, проникающее в каждый нерв, захватывающее воображение желание позвонить Массомбру. Я отказывался капитулировать до последней секунды, уже подходя к телефону, говорил себе: «Надо собраться с силами и сказать: нет».

— Алло, Массомбр? Это Бланкар.

Жеманным, ласково мурлыкающим голосом осведомляюсь:

— Я вас не отрываю?

Конечно отрываю. Догадываюсь по его покашливанию, по манере подыскивать слова. Я привлекаю его внимание сюрпризом.

— Жак Месль — вам это что-нибудь говорит?

— Жак Месль? Кажется, да. Я читал его статьи в прессе, кажется, в «Дофине».

— Нет, в «Лионском прогрессе». Вы можете навести о нем справки?

— Нет проблем. Обычно он занимается экологией. Позвоните мне завтра днем. Есть новости о малышке. Она сняла квартирку на пятом этаже в новом доме на улице Лашманн, в квартале Иль-Верт, знаете, рядом с парком.

— Но это должно стоить бешено дорого. Откуда у нее деньги?

— Не знаю, но узнаю. Будьте спокойны, мой агент не упускает ее из виду. Вы меня извините, у меня клиенты.

Откуда у нее деньги? Вопрос застрял у меня как кость в горле, и надолго. Если бы я себя послушался, я вскочил бы в машину и отправился в эту квартирку. К счастью, пошел снег и быстро темнело. Ну и что! Спорю сам с собой, пытаюсь себя удержать, вырываюсь. Сам себя загоняю в угол. И все это сидя в кресле, выкуривая сигарету за сигаретой. В голубом дыму прогуливается, даже не взглянув на меня, Эвелина. Привидения не знают благодарности. Невозможно описать все переживания старого одинокого холостяка. Назначаю сам себе свидание на завтра, по возвращении с похорон, за этим столом, у листа бумаги.

…А, похороны! Нельзя сказать, что к нам отнеслись с большой симпатией. Было много народу, родственники и друзья покойного, клиенты и деловые партнеры Берты, делегация рабочих, зеваки, журналисты, Марез (ну и нахал), простуженный Дебель, Лангонь с отсутствующим взглядом за стеклами очков, Эвелина в спортивной куртке с капюшоном и узеньких брючках. Маленькая церковь Кремье с трудом вместила эту разношерстную толпу. Я встал в задних рядах, не желая показываться рядом с Бертой, и слушал весьма откровенные шушуканья. Общее мнение было против нас, и короткое слово священника над гробом не принесло мира. Доносились злые слова: «нажива», «опасная мода», «тщеславие», которые могут произвести неприятное впечатление даже в самой продуманной надгробной речи. Кладбище, покрытое снегом, выглядело зловеще, и тяжелая повинность выражения соболезнований закончилась быстро. Продрогшая Берта пригласила Эвелину, Лангоня и меня в ближайшее к стоянке кафе выпить грогу.