Там, за рекой - Вячеслав Пальман

Наверное, потому, что писал он ещё не остывший от возмущения и вложил в слова горячее чувство протеста, статья получилась хоть и небольшой, но убедительной и даже страстной.

Такие корреспонденции не исчезают.

Статью напечатали удивительно скоро: через неделю.

Ещё через день газету уже читали в Камышках и Саховке. Редакционный комментарий, размером чуть меньше самой статьи, был строгим и недвусмысленным. Указывалось, что браконьерство в таком масштабе — исключительный случай.

У Саши ёкнуло сердце, когда он увидел статью и подпись: «Александр Молчанов, лесник».

— Что же теперь будет-то, Саша? — прошептала мать.

Котенко откровенно обрадовался и по рации наговорил Саше много похвальных слов. Он признался, что не ожидал такой реакции прессы, и сказал ещё, что теперь браконьеры прижмут хвосты.

Козинский прочёл статью раз, другой, посидел в задумчивости у стола, выстукивая пальцами какой-то мотив, спросил у жены адрес её сестры, проживающей возле Тюмени, и сказал:

— Придётся сматываться.

Потом, когда первый испуг прошёл, положение показалось не таким уж безнадёжным, и адрес дальней родственницы на время забылся. Жгучая ненависть не оставляла Козинского. Каких только слов не говорил он в адрес Молчанова, каких только бед и напастей не сулил ему!

Прошло два дня. Приятели говорили «обойдётся», его сосед, директор леспромхоза, посмеивался: «На испуг берут».

Что происходило за эти два дня, никто из них не знал.

Областной партийный комитет обсудил статью на совещании, куда пригласили представителя милиции и прокуратуры. Районный прокурор получил выговор. Началось следствие, и поручили его опытному и разумному человеку. Он опросил работников заповедника, деда, который сразу выдал всех своих «постояльцев», и уже к концу второго дня картина полностью прояснилась.

Вечером, когда Козинский укладывался спать, у крыльца его высокого дома сверкнули фары двух милицейских машин и через минуту раздался требовательный стук в дверь.

— Не открывай, — шепнул он жене и стал быстро одеваться. — Я во двор, а оттуда в лес.

Он шмыгнул в сарай, в тайник, а из него проскользнул в огород. Лес темнел в сорока метрах, но эти сорок метров пройти не удалось. Две фигуры выросли впереди, ещё один в шинели появился сзади.

— Спокойно, Козинский, — сказал капитан. — Не вздумайте дурить, может случиться худое…

А сам уже обшаривал карманы в поисках оружия.

Тоска охватила браконьера. Он горестно усмехнулся. И чего не уехал вчера, дурак!..

Жалеть об утерянной возможности ему долго не пришлось: тут же, в доме, начался допрос. Понемногу Козинский пришёл в себя и даже прицыкнул на плачущую жену. В чем, собственно, его обвиняют? Взяли-то с пустыми руками. Ах, карабин! Какой карабин? В речку он уронил двустволку — это точно, случился такой грех: ходил за реку зайчишек пострелять. Мясо? Такого не было. Где оно, докажите!

Он сидел нога на ногу за столом и барабанил пальцами.

Привели деда. Тот почесал бороду, вздохнул и отвёл глаза.

— Этот? — спросил капитан.

— Ты уж того, Володя, признавайся, колы пыймали… — И, обернувшись к следователю, сказал: — Главарь и есть.

— Дурак ты старый, — спокойно сказал Козинский, — из ума выжил. А вы, капитан, прежде чем такого свидетеля выставлять, вы бы его на экспертизу, на предмет рассудка.

Что после этих слов с дедом случилось, никто и подумать не смел! Он бросился на Козинского с кулаками, плакал, кричал, что таких казнить надо, и с трудом позволил себя увести.

Лысенко, самый молодой из задержанных, говорил кратко и чётко. Да, Козинский пригласил его, сказал, что лицензию на отстрел имеет, одолжил своему напарнику обрез, они убили несколько оленей.

Козинский хмурился: плохо.

— Сдайте винтовку, — предложил капитан. — Где она?

— Какую винтовку? — переспросил он. — В реке моя двустволка.

Уже под утро арестованного вместе с тремя другими увезли в городскую тюрьму. Когда Козинского подсаживали в машину, он обернулся, увидел Молчанова. Тот стоял спиной к нему. И снова, как в первую встречу, браконьер одарил лесника тяжёлым, ненавидящим взглядом.

Весть обо всем случившемся в Саховке с необыкновенной быстротой облетела десяток лесных станиц и посёлков, где проживал не один грешник. И все, у кого рыльце в пушку, удивлялись:

— Из-за каких-то оленей — тюрьма?

Удивление это чаще было наигранным. Знали, что есть закон о браконьерстве. Но были и несведущие. Во всяком случае, и те и другие происшествие это, как говорится, намотали себе на ус.

Лесники и зоологи могли заняться другим полезным делом, тем более что весна разохотилась и уже зашагала вверх на перевалы. Туда же пошли и дикие звери.

Глава четвёртая

ТРЕУГОЛЬНЫЙ ВЫРЕЗ НА ЗВЕРИНОМ УХЕ

Удивительное создание природы — живой цветок!

На коричневом фоне прошлогодней лесной подстилки и мёртвой, тронутой тлением, травы поутру, едва солнце скользнуло в лес, вдруг вспыхнула фиолетовая звёздочка с маленькой зеленой салфеткой на тонкой шейке. Первый живой «рабочий» листик.

Три ярких красновато-фиолетовых лепестка вокруг бело-зеленой чашечки, где вся премудрость бытия — тычинки и пестик, едва заметные для глаза. И лёгонькая беззащитная ножка, опушённая седыми ворсинками. Вот и весь кавказский цикламен, всплеск радости, опередившей устойчивое тепло.

За один день цветы высыпали тысячами, миллионами. И вчера ещё суровый и мрачноватый пейзаж изменился на глазах. Какой уж там холод, если на лесной подстилке ковёр фиолетовых цветов!

Но солнце зашло, на горы снова тяжело опустилась морозная темь. Цикламены не испугались ночи. Они прижались у самой земли, нагретой за день, и земля развесила над цветами тёплый слой пара, защитив их от недружелюбных выпадов изменчивой погоды. Утром взошло солнце, и снова ожили фиолетовые звёздочки. Ветер разнёс их сладковато-нежный запах.

Саша с Архызом на поводке пошёл наверх. Зоолог поручил ему отыскать удобный пост около известных звериных троп, по которым из низовых долин начали двигаться к перевалам олени, косули и серны. Только в это время их можно пересчитать.

Молодой лесник шёл среди цветов, останавливался, чтобы сорвать то одну, то другую приглянувшуюся ему красавицу. Цветы пахли настоящей весной. В запахе их несомненно было что-то колдовское, потому что именно в этот час и в эти минуты Саша вдруг вспомнил Таню Никитину, живо представил её чистое, милое лицо и жест, которым она прекрасно-небрежно откидывает со лба упавшую прядку волос. Таню, которая давно знает о его любви и сама, кажется, уже не мыслит жизни без Саши.