Принц и Нищин - Кондратий Жмуриков

Шофер такси охнул и, выскочив из прихожей, бросился сломя голову вниз по лестнице, позабыв о причитающихся ему ста рублях.

Алик Мыскин, увидев, что дело не так уж плохо, с криком, какой испускают дикари племени маори в сезон охоты на вкусных откормленных белых людей, бросился на вышибал, наповал дыша перегаром, и встретил набегающего на него громилу таким увесистым апперкотом — неожиданно сильным для такой сухощавой комплекции, какая была у него, — что тот по незамысловатой траектории отлетел в угол и с хрустом впечатался башкой в стену.

Второй выхватил было пистолет и вскинул его на Сережу, но тут Женя Корнеев, корчащийся на полу от боли, буквально взвыл:

— Не стрелять… не стрелять, идиоты!!!

Впрочем, даже если бы он не крикнул, все равно его предупреждение не сыграло бы никакой роли: разлапистым ударом правой ноги Сережа Воронцов выбил оружие из рук «золотоворотского» вышибалы. И, судя по воплю последнего, сломал ему при этом по меньшей мере два пальца.

Мыскин сосредоточенно лягал упавшего на пол амбала. Впрочем, подобный пир духа не мог продолжаться долго: уж слишком велик был численный перевес представителей «Златовратской» гвардии. Двое уцелевших от воронцовско-мыскинского квартирного произвола, оказались расторопнее. То ли тут сыграла свою роль раскоординированность Сережи и Алика после бурной ночи (какой обтекаемый и пристойный термин, правда?), то ли в самом деле оппоненты оказались не по зубам, да только Сережа Воронцов собирался перекинуться на другого амбала, этот другой сам наскочил на него и напрямую ударил рукоятью пистолета в основание черепа. Да так, что по всей голове пошел звон, пол рвануло куда-то вверх, к потолку, и все смешалось в гудящем багрово-красном вареве…

Несколько напутственных ударов ногами под ребра прошли для Сережи в каком-то словно задернутом занавесом отдалении.

Как будто не его били, а так… кого-то в стороне, всплески боли этого кого-то изредка попадали на Сергея, как брызги с шерсти отряхивающейся собаки.

…Как оказалось спустя некоторое — вероятно, чрезвычайно небольшое — время, по истечении которого Воронцов пришел в себя и приоткрыл глаза… как оказалось, в стороне на самом деле били. Да — били. Но не кого-то, а Алика Мыскина, который лежал, скорчившись от боли, а его длинное сухощавое жилистое тело охаживали ногами сразу трое громил. Причем один из них, тот, которому Сережа так удачно сломал пальцы, громко стонал и матерился, а четвертый, тот, к которому приложился Мыскин, и вовсе лежал ничком в углу и не шевелился.

Чуть в стороне на диване полулежал Юджин. Его пепельно-бледное лицо было искажено гримасой боли, рука была неестественно вывернута и безжизненно покоилась на коленях крупье.

— Хватит его метелить… — наконец выговорил он. — Еще убьете… идиоты.

Но гоблинарии, вошедшие в раж, не унимались и не слышали Корнеева. Мыскин уже даже не охал, и один из принимавших в его судьбе столь живое участие ублюдков — кажется, это был Макс номер 326 — подскочил к Сереже и сунул носок своей туфли в бок Воронцова. Раздирающая боль распустилась в теле, словно проснулся и зашевелил острыми бритвенными лапками огромный паук.

Сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы, отчего-то мелькнуло в голове Сережи. Ну что… влипли по полной программе. Воронцов полубессознательно изогнулся, пытаясь уйти от удара… и тут — непонятно откуда — вдруг раздался грохот, какой-то скрежещущий визг… и на голову Воронцова обрушился целый водопад. Он встрепенулся и распахнул глаза.

И его взгляд уткнулся в бьющуюся на полу маленькую аквариумную рыбку. В следующую секунду на тельце рыбки грохнулся триста двадцать шестой Макс…

ГЛАВА ПЯТАЯ. АРТИСТИЧЕСКИЕ СПОСОБНОСТИ СЕРЕЖИ ВОРОНЦОВА — НИЩИНА

— Эт-та что тут такое? Сережка, ты шовшем, что ли? Мы вчера с Митрофанычем так дербалызнули, что прошпаться, фтоб мне сгореть!.. А ты фумишь. Да ишшо всяческого броду понатаффил!! Нет, ты фстань, кад-ды с тобой дед говорит!!

В дверях дальней комнаты, тряся головой, стоял дедушка Воронцов. Его плешивая голова негодующе тряслась, тощие кривые ноги, обвитые синими венами и по цвету кожи напоминавшие ножки от злодейски умерщвленной курицы-пенсионерки, подрагивали. Непомерные трусы-семейки, в которые влезло бы три такие тощие задницы, как у дедушки Воронцова, сползли почти до колен.

Сережа даже не удивился. Крутой нрав деда был хорошо известен и ему самому, и всему двору. Так, на днях дедушка Воронцов запустил мусорным ведром с балкона в пенсионерку Сидорову, торгующую самогоном и в связи с этим фактом биографии топтавшую палисадник под окном старика. Сережа не удивился и не обрадовался. Он только поднял голову с пола и с усилием выговорил:

— Ты челюсть вставь, дедушка… ничего не понятно.

Дедушка не отличался обилием зубов, но слышал для своего возраста хорошо:

— Фто? Фто ты там бормочешь? Непонятно тебе? А вот мне все понятно! А ну, геть отседова… шантррррапа!!

Последний возглас был определенно обращен к Юджину со товарищи. И, кажется, произвел на них впечатление. Здоровяк со сломанными пальцами тупо выпучил на явление дедушки Воронцова народу свои мутные воловьи глазки, а единственный уцелевший, Ваня с лицом воспитанника исправительно-трудового пенитенциарного учреждения, ткнул пистолетом в направлении грозного пенсионера и выговорил:

— Ну ты, блин, пердун…

Больше он ничего выговорить не успел, потому что дедушка Воронцов швырнул в него своим ночным горшком. Надо заметить, что дедушка был стар и справление естественных нужд по ночам для него было делом утомительным. Поэтому он всегда оставлял у дверей комнаты ночную вазу с ручкой. Мытьем же туалетной принадлежности дедушка себя не утруждал.

Горшок с убийственным содержимым поразил цель — Ивана — так же точно, как аквариум с рыбкой, который дедушка сорвал со стены и метнул в Макса, произвел с последним крайне болезненную череподробительную операцию. Ваня вскинул руки, но горшок разминулся с блоком из двух составленных вместе ладоней и угодил в живот. Ваня густо икнул и перегнулся вперед; горшок разбился, многострадальный амбал едва ли не ткнулся носом в открывшееся широкой аудитории содержимое ночной вазы — и тут его, сами понимаете, скрутило.

Дедушка хладнокровно вставил в рот челюсть.

— Безобразие! — уже четко выговорил он. — Ты, Сергей, совсем распоясался. Думал, что ты после армии поумнеешь, ан нет. Надо тебя отправить на перевоспитание к родителям. Да… наверно, я так и сделаю. — Дедушка втянул воздух ноздрями и ажно заколдобился, как говорится у Ильфа и Петрова. — Хто это тут так?… Вонь-то, не продохнешь!

— Ты ж сам, дед, горшок со своими причиндала и расквасил, — окоченело выговорил Юджин, уронив голову на плечо. Кажется, от миазмов, заграбаставших пространство комнаты в свои удушливые лапы, ему стало дурновато.

— Ах, ну да! — сказал дедушка Воронцов. — О чем я, стало быть? А, ну да. — Заспанное мутное лицо его, подернутое сетью морщин, словно накинули частый невод, сморщилось. — Правильно. Ладно… пошел я отсюдова досыпать. А если проснусь, Сережка, и увижу всю эту кодлу… я вам такое!.. такое… такое…

Дедушка зевнул, как старый гиппопотам, и провалился в темную клоаку своей спальни.

Юджин поднялся с дивана и, заткнув нос пальцами неповрежденной руки, выговорил:

— Пойдем, мужики-и… я, чувствуется, долго после этого…

— А как же документы оформлять? — не в силах отказать себе в сарказме, отчаянно спросил Сережа. — Или дашь мне время раздобыть деньги на долг… а, Юджин?

Юджин, не оглядываясь и ничего не отвечая, прошел в прихожую. За ним двинулась скорбная процессия, которая еще недавно представляла собой мини-орду из четырех боеспособных бритоголовых единиц. У стены поднимался с пола Алик.

Юджин заглянул в комнату через минуту. Истекшая эта минуты была наполнена глухой матерщиной, жалобами, шорохом и упругим пульсом безжалостно истязаемой тишины в барабанных перепонках. Юджин придерживался рукой за косяк.

— Найдете деньги… позвоните в казино, — с трудом выговорил он. — Сроку вам неделя.

Видно было, что он с трудом удерживает себя от крика боли и злобы. Но, значит, силен тот фактор, что не позволял ему дать своим гориллам отмашку довести Сережу Воронцова и Алика до состояния потенциальной клиентуры реанимации.

А то и морга. За визитерами из «Золотых ворот» хлопнула дверь. Алик взглянул на часы и сказал:

— Двенадцать часов дня. А я спать хочу жутко.

Воронцов втянул воздух ноздрями, страдальчески сморщился и выговорил:

— Я тоже. Но тут я спать не буду. Я лучше в газовой камере перекантуюсь. Устроил дедушка биологическую атаку.

— Да если бы не он…

— Ладно, — перебил Алика Сережа, — я знаю один хороший скверик… помнишь, мы еще там ночевали… нажрались, когда нас исключили, помнишь, нет?