Rust in Peace: восхождение Megadeth на Олимп трэш-метала - Дэйв Мастейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дэйв Мастейн: Я мотался как говно в проруби между довольно злачным старым отелем на голливудском бульваре и домом матери в Элсинор. Приходилось иметь дело с доктором Марксом, инъекциями бупренорфина в живот, таблетками. Приходилось ездить к нему из Эльсинор, и творилось все это безумие, которое стало происходить в моей жизни из-за наркоты и алкоголя. Ник был уже постоянным участником группы, и мы начали сочинять песни для нового альбома, пусть даже были невменяемыми.
Мы с Дэвидом катались в его фургоне, и я придумывал какие-то отрывки текстов. Мы просто колесили по округе и валяли дурака. Мы как бы ждали. Ждали успеха. Ждали прихода. Ждали вдохновения. Ждали возможности достать товар. Ждали, когда перестанем долбить наркоту. Ждали, когда это чертово чистилище закончится и мы больше не будем ничего ждать, но в итоге окажемся там. Где «там»? Не знаю. А пока мы таскались без дела и жгли бензин. Я написал текст для песни «Lucretia» («Лукреция») на заднем сиденье, чувствуя себя совершенно никчемным. Засидевшись допоздна, я на цыпочках иду в темноту…
Многие из тех полночных текстов я писал под наркотой, хотя «Hangar 18» была по другую сторону всего этого веселья, потому что я уже вышел из лечебного центра. За мной присматривал Джош Немец, менеджер по подбору артистов лейбла Capitol. Он был гитаристом Синди Лопер. «Hangar 18»[9] у меня была в голове еще со времен Panic, моей первой группы. Джош предложил спеть что-нибудь о пришельце, поскольку считал, что песня о пришельцах. Я придумал слова. Петь о пришельце я не собирался; и тогда мы придумали два слова: «инородная жизнь»:
Инопланетные машиныПереводят в криогенное состояниеИстория о многом умалчиваетБезоговорочное доверие, а кто же станет подозреватьВоенную разведку?Всего два слова, не имеющие смыслаКажется, я увидел слишком много,Ангар-18, я знаю слишком много.Рэндалл Кёртц: Даже в невменяемом состоянии Мастейн мог вести себя ужасно забавно. Мы с Джуниором поехали с ним на эту тематическую беседу, которую устроила маркетинговая компания Боба Чиаппарди Concrete Marketing. Мастейн должен был сидеть за столом. Он давно не появлялся на публике и выглядел хреново. К тому же принимал лекарства доктора Маркса, после которых его клонило в сон и отшибало память. Дэйв время от времени отрубался.
За столом вместе с ним было еще 5–6 музыкантов. Одним из них был Дон Доккен. Мастейн зашел в последнюю минуту и сел на свое место с краю. Сразу же все стали аплодировать и кричать. Он был не только крутой звездой, его еще и не видели довольно давно. Он был бледным и едва двигался. Казалось, он упадет на месте. Он сидел, опустив голову и закрыв глаза, и никто не знал, что происходит. В какой-то момент Дона Доккена спросили о планах, и он ответил, что подумывает выпустить сольный альбом. И вдруг Мастейн поднял голову и выдал: «И как ты его назовешь? “Дон”?»
Дэйв Мастейн: Я жил у мамы в Элсинор, вдали от соблазнов и возможностей достать наркоту. Наш гитарный техник Спорт приезжал и привозил мне лекарства. Я решил, раз я тут нахожусь и никого не знаю, мне приходилось мучиться и ждать, пока он привезет лекарства. На этом наши отношения с доктором Марксом закончились.
В Эльсинор я впервые попробовал прыжок с парашютом. Все началось с того, что в одном из интервью я сказал, что хочу прыгнуть с парашютом, и журналистка неправильно меня поняла, написав, что я уже прыгал с парашютом. И теперь я решил, что действительно надо прыгнуть. Давать задний ход было слишком поздно. Мне не хватало адреналина, и, несмотря на то, что было страшно, именно такая встряска мне и была нужна. Я подсел.
Возвращаясь из парашютного центра в долине Перрис возле озера Эльсинор, штат Калифорния, я увидел перед собой развалюху, которая ехала на север по шоссе 5. На бампере красовалась наклейка: «ПУСТЬ КОРРОЗИЕЙ ВСЁ ВАШЕ ЯДЕРНОЕ ОРУЖИЕ ПОКРОЕТСЯ С МИРОМ». И я сразу же понял, как будет называться мой новый альбом.
Глава 6. Обратно в клинику
Тони Леттьери: В итоге мы положили Дэйва на лечение по программе из 12 ступеней. Я забрал его и отвез в клинику Беверли-Хиллз. И тогда появился Джон Боканегра. Он-то и составил программу реабилитации.
Дэйв Мастейн: Когда Джон Боканегра пришел, он помог. Я его почему-то уважал. В прошлом он грабил банки и не дружил с законом, из-за чего я считал его крутым. Он выглядел как Панчо Вилья[10], мелкий мексиканец, с пробором посередине и большими бандитскими усами. Он работал в медицинском центре Беверли-Хиллз, но до этого был в лечебном центре в Пасадене, специализирующемся на наркозависимости и алкоголизме, где лежали конченые наркоманы, уличные бандиты и досрочно освобожденные. Туда его определил суд после того, как во время ограбления банка Джон завалил охранника. Он рассказал мне, как принимал наркоту, и он был настоящим зверем, но мне он нравился, и я считал его крутым. В том центре он завязал и обнаружил в себе дар помогать завязать другим. Умел найти подход. Знал, как со мной говорить. Но вскоре я узнал, что парень, которого я считал волшебником, оказался скорее Тифозной Мэри[11].
Дэвид Эллефсон: Я виделся с Джоном Боканегрой каждую неделю. Я делал попытку завязать, но предстояло еще много работы. Трудности были еще впереди. И Дэйв был раздосадован, что ему тоже придется завязать. Он велел, чтобы все вокруг него завязали: если он собирается завязать, то все, блядь, должны завязать вместе с ним. Дошло до того, что Ник Менза приехал на репетицию в футболке с пивом «Корона». Дэйв на него сразу же набросился: «Ты не можешь носить эту футболку – я боюсь сорваться, поэтому сними ее». Нику это не понравилось, потому что он вообще не считал себя зависимым и мог позволить себе пивка. Они столкнулись лбами, и наш менеджер Рон Лаффитт вынужден был отвести Ника в сторону и сказать, что лучше сделать, как просит Дэйв. Дэйва не переубедишь; проще переодеть футболку.
Он заставил Роба Кахейна, одного из партнеров компании Lippman & Kahane, затащить меня к себе в офис и сказать: «Дэйв говорит, ты должен завязать, иначе вылетишь из группы». Я был очень зол и спросил: «А почему бы Дэйву самому
