Я — матрос «Гангута»! - Дмитрий Иванович Иванов

Дело в том, что еще в то время, когда «Гангут» стоял у стенки Адмиралтейского завода, мне поручили заведовать двумя каютами — гальванерной и аккумуляторной. В первой я выдавал инструменты, электроприборы и материалы, а во второй заливал кислотой аккумуляторы, производил их зарядку. Обе каюты находились в носовой части, почти на днище корабля. Чтобы попасть в каюты, надо было пройти через две палубы — 7-й и 8-й рот. Офицеры сюда заходили крайне редко, зато часто бывали гальванеры, в том числе и Владимир Федорович Полухин — он ведь тоже гальванер.

У нас уже давно установились доверительные отношения. Впрочем, это было так естественно: ведь мы вместе за одним столом питались, в одном каземате спали. Полухин конечно же знал, что я сочувствую большевикам, хотя формально не состою в партии. Его привлекали мои каюты — в них можно поговорить по душам, обменяться мнениями по любому вопросу, в том числе об отношении к войне. Заходили в каюты, разумеется, свои ребята. Это, по существу, был политический кружок.

Частыми гостями здесь были Павел Куренков, кочегарный унтер-офицер Григорий Ваганов, матрос 1-й роты Ефим Фадеев, матрос 3-й роты Иван Исачкин, комендор Александр Санников, машинист Павел Петров и наши гальванеры Питляк, Ерофеев, Талалаев, Мазуров.

П. П. Куренков

К весне 1915 года на нашем корабле фактически сложилась подпольная большевистская организация, возглавляемая В. Ф. Полухиным. Его ближайшими помощниками были унтер-офицер Андрианов и матрос Мазуров. Подпольная организация налаживала связи с революционными матросами других кораблей, и прежде всего линкора «Император Павел I», где уже давно действовала подпольная большевистская организация. Одним из ее руководителей был Павел Дыбенко, с которым вошел в контакт Владимир Полухин. По-моему, этому помог Ефим Лиман, в прошлом цирковой артист, друживший с Дыбенко.

Скромную лепту в подпольную работу внес и автор этих строк. Мне удалось установить связь со своим земляком Михаилом Коробицыным. Бывший слесарь Адмиралтейского завода стал теперь солдатом Свеаборгской крепости. Он по-прежнему поддерживал связь с единомышленниками из Петрограда и через них получил первый номер газеты «Пролетарский голос», вышедший в феврале 1915 года. В нем был напечатан манифест ЦК партии большевиков «Война и российская социал-демократия»[5].

С большим интересом читали мы этот исторический документ, разоблачавший виновников войны и указывающий пути выхода из нее. С полным единодушием и готовностью к действию были восприняты ленинские лозунги о превращении империалистической войны в войну гражданскую, о поражении в войне царского правительства, о решительном разрыве с оппортунизмом и социалистическом сплочении трудящихся всех стран.

Наши настроения того времени хорошо запечатлел ленинградский художник Л. Худяков, написавший картину «Читка подпольной литературы на линейном корабле „Гангут“». Чтец — матрос-богатырь — похож на Полухина. А с каким вниманием слушают его товарищи по борьбе!

Читка подпольной литературы на линейном корабле «Гангут».

С картины художника Л. Худякова

Излишне говорить, что практическая деятельность большевистской организации требовала строжайшей конспирации. В ротах создавались пятерки, которые не были связаны между собой. Руководители пятерок замыкались непосредственно на Полухина или его помощников. Лишь много лет спустя мне удалось установить, что пятерку кочегарной команды возглавлял Григорий Ваганов, пятерку машинной — Павел Петров. Во главе других пятерок стояли Константин Пронский, Александр Санников, Николай Хряпов, Дмитрий Круглов, Ефим Лиман.

Образовалась и главная (руководящая) пятерка корабля. В ее состав вошли Владимир Полухин, Иван Андрианов, Павел Мазуров, Станислав Вииклер и Василий Лютов. Обычно она собиралась в аккумуляторной.

Как-то в разгар беседы в каюту вошел кондуктор Савин, любивший подслушивать матросские разговоры. Полухин тут же переменил тему беседы, начал нам рассказывать о том, как они, русские матросы, пришли на помощь жителям итальянского города Мессина, разрушенного землетрясением. Савин выслушал, каких-либо оснований придраться у него не было, но, окинув взглядом всех присутствовавших, сквозь зубы процедил:

— Сборища запрещены.

Следует учитывать, что с началом войны строгости на флоте невероятно возросли. Вовсю свирепствовали боцманы и кондукторы. Особенно преследовалась антивоенная агитация. На нашем корабле был схвачен матрос Иван Михайлов с листовкой «Долой войну!», которую он обронил, находясь на вахте. Бросили его в карцер, а потом — в тюрьму.

Подполье насторожилось. Пришлось отказаться от сходок, от массовых читок подпольной литературы. На первое место выдвинулись формы индивидуальной работы. По-прежнему распространялись антивоенные листовки, они или писались от руки непосредственно на корабле, или издавались в городе. У нас этим занимался телефонист Иван Кувшинов, наловчившийся прятать нелегальные издания в аппаратах.

Листовки, как правило, были небольшими, но емкими, зажигательными. Вот одна из листовок, изданных Главным судовым коллективом РСДРП:

«Товарищи! Мы плоть от плоти и кость от кости народной. Наше место с народом, в его рядах. Никакие силы не могут нас одолеть. Сметая всех насильников и угнетателей, мы проложим дорогу к вечному миру и свободе. Так дружно, товарищи, за дело! Долой преступную войну! Долой монархию! Да здравствует вторая русская революция!»

Руководители подполья были озабочены отсутствием связи с Петербургским комитетом. Полухин ломал голову над тем, как установить такую связь. Унтер-офицер Андрианов нашел путь. Кораблю требовались некоторые приборы, и надо было убедить командование в необходимости поездки за ними в столицу.

— Беру это на себя.

— Убедить мало, — заметил Полухин. — Надо, чтоб поехали наши люди.

Андрианов добился, чтобы послали именно его. Он и меня взял с собой. В Петрограде мы сначала побывали на Адмиралтейском судостроительном заводе, где получили нужные нам приборы, а потом — на квартире Иваненко, нашего давнего знакомого — рабочего завода.

— Связать вас с ПК невозможно, — выслушав нас, сказал Иваненко. — Члены его арестованы. Я посылал Коробицыну манифест Центрального комитета. Получали?

— Да.

— Этот документ руководящий, — напомнил Иваненко и, помолчав, добавил: — Строжайшая конспирация нужна.

Мы вернулись на корабль с приборами, командование было довольно, а подполье опечалено недоброй вестью — судьбой Петербургского комитета. Некоторое оживление внес Пинчук, вдруг появившийся на палубе. Да, да, тот самый Степан Пинчук, который два года назад остался во Франции. Мы начали расспрашивать его. Парень многое испытал. Почти все оставшиеся во Франции русские матросы были направлены в африканские колонии — на рабский труд. Степан сбежал оттуда, но был схвачен. Французская полиция выдала его русскому самодержавию.

Мы удивленно смотрели на него: как же сумел он вновь обрести матросскую форму? Оказывается, Пинчук предстал перед военно-полевым судом Кронштадтского порта. Прокурор требовал смертной казни. Осудили же на пять лет. А кончилось тем, что удовлетворили желание Пинчука — вернуться на «Гангут».