Том 4. Волга впадает в Каспийское море - Борис Пильняк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но вон там впереди облака синеют, свинцовеют, солнце там ало, легкие тучи собираются табунами, там идет тучища. Самолет летит туда. Там не видно земли.
Там, внизу, где должна быть земля, – синь и мрак, которые не пускают туда глаз, – в эту синь закуталась рубаха России, щетина лесов. И чуть влево от самолета, под самолетом полыхнула молния, гром переревел пропеллер. Под самолетом – гроза. Самолет идет вперед: он единоборствует со стихиями, – ибо – вот кинуло самолет вверх, вот брошен самолет на крыло, вниз. Самолет летит над грозой. Минуты в воздухе – часами. Еще и еще самолет кинут направо, налево, вверх, вниз. Гремит гром, и полыхают молнии. Слева под самолетом свинцовая синь, видны потоки дождя, там полыхают, спешат молнии. А справа от самолета – безбрежный простор солнца, небесной сини, лазурной лесной сини, синих далей. – Молния, гром, кинуло вверх и вниз, звон в ушах, – и видно, как затрепетала машина, как крылья уперлись в воздух, зазвенели: быть может, на момент самолет остановился в воздухе, – но пропеллер опять уже рвет стихии, рвет облака, рвется вперед, вперед. Гроза – позади. – Сумерки, и вон из-за лесов, из-за земли красный, огромный встает диск луны, багрово красит облака: это на востоке, – а на западе красною раной уходит солнце, в кровь раскалывая облака. И земля внизу – синя, туманна, в сизой дымке, – и видно тут, и видно там, как леса горят в лесных пожарах, – мглится там внизу земля.
И тогда впереди внизу возникла Полюдова лощина, Полюдова гора, где Иван Москва разлагал земные недра.
Самолет пошел на снижение. И тогда – –
– – бульдожьи морщины расправились у глаз Обопыня, глаза вылезли из орбит. Самолет шел штопором. Иван инстинктивно хотел встать и не двинулся, привязанный ремнем. Самолет стал в пике. Земля вертелась внизу волчком. Глаза Обопыня лезли из орбит. Руки Обопыня были свободны. Снеж, бортмеханик, сосредоточеннолицый, лез с парашютом в руках на фюзеляж, на крыло: с крыла его сорвало ветром, надувшимся парашютом. Тогда кровавой ракетой вспыхнул бензин – –
– – Александра вышла на гору встречать самолет.
В синем небе вспыхнула ослепительная ракета. Этою ракетой умирал Иван, муж, о котором не знала жена.
Как некогда для Ивана солнце, сейчас неподвижным для Александры были – она и ракета, и качалась, качалась, падала земля. Александре было совершенно несущественным, что с земли встал веселый Снеж, отряхивая колени – –
В час смерти Ивана внизу, под обрывом, уже горели огни завода, того завода, выработкой которого Иван хотел установить, что в мире нет границ количеству свободной энергии, кроме пределов человеческого знания. Над землею шел тихий зырянский вечер…
Заключение третье.
Следопыт ушел с завода за день до смерти Ивана. Вернувшись к себе на урочище, куда он шел две недели по северной Кельтьме и по Екатерининскому каналу, закрытому семьдесят лет тому назад, – Следопыт, вернувшись домой, на родину Ивана, рассказывал о своих впечатлениях примерно так:
– Конешно дело, как я пришел, значит, на завод, один добрый человек свел меня сейчас к Ивану. Сидим это мы, чаёвничаем, и вдруг по небу летит ероплан, пролетел и уселся на земле. – «Слышь, – говорит Иван, – ткни суды пальцем!» – я ткнул, и весь дом загорелся лампами, которые светят, а не горят и не воняют. Тут пришли летчики, напоили меня пьяным, и я ничего не помню. Только знаю, проведена от Москвы на завод труба, и в ту трубу на завод говорит народный комиссар Луначарский разные слова. И говорит мне летчик по фамилии Снеж: – «придется тебе завтра лететь с нами!» – Я думал, он пошутил, и пошел с ними на гору ради шутки. Пришли, а он, еловый сук: – «влезай, – говорит, – в ероплан!» – Вот уж я испугался. Я побежал, да меня поймали. – «Если, – говорит, – побежишь, мы тебя арестуем!» – Думал, думал, пришлось садиться. Я не иду, а они подхватили меня под руки и повели, привязали там на ремень, чтобы не убежал. – «Не бойся, – говорят, – отец, если упадем, то вместе!» – Вот и поехали. Сначала это по земле ста полтора саженей летели, только брызги из глаз сыпались, – а потом на воздух поднялись, вот уж страшно, – летим, летим, потом вдруг сядем книзу аршина на два, а то и больше. Я поймался за начальника и сижу с ним. Он спросил: – «видишь, – говорит, – завод?», а я хоть и не вижу, а говорю, что видать. Земля внизу вроде тарелки. Конешно дело, покрестился я и заговор прочитал. – Потом мы опять сели на землю, все начальство на заводе меня узнало, за харчи даже не взяли. А начальник Снеж удостоверение написал, – «покажи, мол, дома, что ты летал, а то не поверят»… – Всем говорю, – хорошая штука ероплан, – всем советую сходить полетать. – Вот так и полетал, даже старший начальник по милиции остановил меня на дворе и спросил, как я летал. А потом Иван зазвал меня к себе, посадил на стул, спрашивал, как и летал, что на уме было, – я тут сознался, что сначала про себя матюгал на летчиков и даже перекрестился, а сейчас, говорю, согласен лететь!.. – Всем советую сходить полетать!.. –
Заключение четвертое.
И за день до смерти Ивана ушел с завода Яшка.
Через пять дней после смерти Ивана уехала с завода Александра.
В Усть-Куломе Александра догнала Яшку.
…«Зыряны» – значит – «оттесняемые», – но настоящее имя Коми – Коми-народ, – Коми-морт. В Усть-Куломе Александра спросила:
– Сколько верст осталось до железной дороги?
– Семьсот, – ответили ей.
Александра была у военкома, и военком рассказывал, как он ездил на регистрацию в село Мыелдино, за пятьсот верст. Там, в селе, все сидели по домам, в новой одежде; военком приказал показать ему для регистрации лошадей, – ему ответили, что лошадей показывать не стоит, ибо все равно завтра в девять часов утра будет конец света. Так никто и не шевельнул пальцем, сидели по домам и торжественно ждали. Военкому пришлось прождать до двенадцати часов дня, когда привели лошадей, решив, должно быть, что конец света отложен. Военком же рассказывал, как в селах здесь даются мандаты: – «Сельский совет, СССР и прочее», а затем вместо всяких слов хлебом приклеено гусиное перо и крестик по неграмотности. Мандат такой значит: – «вези такого-то, как перо!» – и мчат лесные народы по такому мандату – как пух – на лодках, телегах и оленях.
Александра вернулась в избу, где она должна была ночевать.
И ночью она услыхала, как кто-то возится внизу с лошадьми, понукает, двигает телегу. Она спросила, в чем дело? – и ей ответили:
– А это студенты в Москву уезжают.
Она спустилась вниз и увидела среди студентов Яшку.
Отсюда, из этих лесов, в Москву ехали студенты, один рабфаковец (Яшка), два студента Кутвы, один из петербургского техникума. Им предстояло проехать триста верст до парохода. Александра поехала с ними.
В Усть-Сысольске Александра и студенты пересели на пароход.
От времени до времени капитан парохода кричал:
– Граждане пассажиры, на корму!
Пассажиры шли на корму, – пароход проползал половину мели, – тогда – по команде капитана – пассажиры шли на нос.
Затем пароход застрял окончательно на мели, стоял сутки, пока не пришел второй пароход взять пассажиров. На пароходе было человек десять случайных пассажиров, таких, как Александра, – и было человек полтораста студентов. Это было то, что леса, болота, озера Коми-области выделили из себя, послали за знанием. – Каждый помнит с картинок из учебников географии старинные русские шляпы из войлока, вроде ведерок, – гречневики: студенты ехали в расшитых рубахах и в таких шляпах. Студентки ехали в сапогах и в платочках.
В ту ночь, когда пароход стал на мели, студенты сходили на берег, и Александра с ними. – Был зеленый, тихий – последний перед осенью – вечер, капал дождь и переставал, перестал. Лес стоял безмолвный, ельник и сосна, под ногами песок. Ныли последние комары. В просторном мраке, неподалеку, позванивали – глухо, медленно – ботала на шеях коров, – тех коров, около которых сидят ежевечерне миллионы русских баб, – ботала перезванивали на разные голоса, точно играл вдалеке испорченный орган. И от этого испорченного органа и от тихой ночи было покойно и мирно, и древне. Студенты разложили костер, пели около него песни. Александра присматривалась в зеленом мраке: лицо зырянской девушки, широкое, здоровое, некрасивое, – только глаза за пенсне: – какие? как определить? – лесные глаза! – Девушка говорила медленно, очень на «о», очень открытыми звуками. – Она кончит в этом году университет. Ее зовут: Юлга-Елень. Она очень покойна, – только эти глаза, – какие? как передать? –
Александра спросила:
– В детстве вас водили молиться вашим богам, в лес?
Юлга-Елень не ответила. Сказала Александра:
– Не стесняйтесь, меня к очень многим богам водили, в детстве. Я так же, как вы, ушла из этих лесов – –