Петр Гулак-Артемовский - Игорь Анатольевич Коляда

же можно сказать и о профессорской деятельности Гулака-Артемовского. Насколько можно сейчас судить о его лекциях – по довольно скупым и достаточно противоречивым воспоминаниям бывших слушателей, – он тщательно заботился о внешнем антураже своих выступлений перед студентами и об особой, возвышенно-патетической манере изложения. Молодых студентов и отдельных случайных слушателей эта возвышенность поражала. Старшие и более серьезные студенты за блестящей мишурой торжественных велеречивых проповедей лектора замечали и устарелость материала, и слабость историко-критического анализа. И то и другое опять же было следствием не бездарности, а упомянутого уже увлечения П. Гулака-Артемовского административной деятельностью, которая не оставляла времени ни для чего другого и окончательно заглушала научные порывы и пристрастия, которые были у него в юности.

Рассказ об административных успехах П. Гулака-Артемовского и его стремление к чинам был бы неполон, если бы мы не упомянули о его большой и напряженной работе в двух институтах благородных девиц – Харьковском и Полтавском.

Выше уже упоминалось о том, что деятельность эта началась еще в 1818 году, когда молодой вольный слушатель университета начал преподавать французский язык в Харьковском институте. В 1827 году он был назначен инспектором этого института, а в 1831-м – стал заведовать учебной частью одновременно двух институтов – Харьковского и Полтавского. Сохранилась его обширная переписка с одним из высших руководителей институтов благородных девиц в России М. Лонгиновым. Переписка эта убедительно свидетельствует о том, как много энергии, способностей, настойчивости и понимания конечной цели своего труда вкладывал Гулак-Артемовский в исполнение своих административных обязанностей. Эти письма говорят о его постоянной борьбе с институтскими начальницами, с насаждаемым там кумовством и самоуправством, с отдельными малокультурными педагогами и с их высокородными покровителями, такими как князь и княгиня Репнины.

Легко было бы объяснить (что иногда и происходило!) деятельность П. Гулака-Артемовского в институтах благородных девиц соображениями карьерно-материального свойства. Это «простое» объяснение оказывается, однако, неверным после более детального рассмотрения. Потому что если пытаться расценивать службу в институтах исключительно с точки зрения возможных выгод, то, по правде говоря, их было не так уж и много – по крайней мере, меньше, чем различного рода неприятностей и убытков. Первые тринадцать лет Гулак-Артемовский вообще служил, не получая жалованья, а с 1831 года получал две тысячи рублей в год, но этой суммы едва хватало на довольно частые поездки в Полтаву и длительное пребывание там, вдали от семьи. Вряд ли стоит учитывать при подсчете суммы жалованья и стоимость подаренных ему бриллиантовых колец и золотых табакерок, хотя только они одни и могли утешить самолюбие Петра Петровича Гулака-Артемовского.

Здесь мы встречаемся с еще одной характерной чертой П. Гулака-Артемовского, которая многое определяла в его жизни и в том, что тогда называлось карьерой, – с его безграничным тщеславием. Небогатого поповича радовало и утешало то, что он благодаря собственным качествам и своим покровителям не только «вышел в люди», но и стал известен многим сановным и вельможным особам, теперь его знает и проявляет к нему внимание, а иногда и приязнь сама царская семья. В одном из писем к М. Лонгинову, высказывая жалобы на свою чрезвычайную перегруженность различными делами по Харьковскому университету, на всевозможные болезни и неурядицы в семье, он вместе с тем выражает полную готовность выехать в Полтаву, если только будет сказано, что он едет «по высочайшему повелению», то есть по личному приказу Николая I. Никаких материальных благ и преимуществ это «повеление» не давало, но самолюбие его удовлетворяло бы в наибольшей степени.

Не будем идеализировать служебную и административную деятельность П. Гулака-Артемовского. Конечно, увлечение управленческой работой в ущерб своим обязанностям как преподавателя, вместе со стремлением к чинам, орденам, царским подаркам – все это отнюдь не лучшие черты эпохи. Но полностью замалчивать их было бы неверно, поскольку эти особенности помогают многое объяснить (не оправдать, а именно объяснить!) также и в поэтическом творчестве П. Гулака-Артемовского, которое, конечно, интересует нас прежде всего и больше всего.

Педагогическая карьера полностью увлекла Гулака-Артемовского: он имел успех у начальства, быстро получал повышение по службе. Уже в 1823 году его назначили адъюнктом, в 1825-м он стал экстраординарным профессором, а в 1828-м – «за отличное трудолюбие, усердие к исполнению обязанностей и познания» П. Гулак-Артемовский получил должность ординарного профессора Харьковского университета на кафедре истории.

С профессорской кафедры он учил слушателей официальной морали, послушанию и преданности религии и монархизму. Часто перед началом учебного года П. Гулак-Артемовский обращался к новым студентам с дидактически морализаторскими речами. 1 сентября 1828 года в своей речи профессор поучал студентов любить наставников, быть послушными перед волей царских слуг и надеяться на Бога.

Лекции по истории, которые П. Гулак-Артемовский читал по произведениям М. Карамзина, не удовлетворяли студентов. Это было преподавание, не выходящее за рамки духа и формы официальной учености. Профессор произносил холодные важные речи, говорил высоким стилем, пересыпая рассказ церковными оборотами и цитатами из древнегреческих поэтов и философов. Вспоминая время своего пребывания в Харьковском университете, Костомаров писал в автобиографии по этому поводу: «Русскую историю читал П. Гулак-Артемовский, человек бесспорно с поэтическим дарованием, но в своих лекциях по русской истории он отличался пустым риторством и напыщенностью».

Деятельность именно в таком ключе быстро укрепляла авторитет П. Гулака-Артемовского. Понимание того, что «степеней высоких» проще и быстрее можно достичь другими путями, перевесило. Поэтому административные дела стали интересовать П. Гулака-Артемовского больше, чем ученые поиски и исследования. Он всегда стремился быть на виду у начальства, завоевывать расположение к себе знатных особ и высоких сановников, искал и находил «всемилостивейших покровителей».

Надо отдать должное П. Гулаку-Артемовскому как администратору. Служебные обязанности он выполнял честно, добросовестно и достигал этим заметных «положительных результатов» (А. Рославский-Петровский). Как декан и ректор университета, он не ограничивался лишь буквальным исполнением возложенных на него обязанностей. К примеру, в 1830-х гг. именно он инициировал для студентов университета «ученые беседы, которые возбуждали деятельность мысли и слова», под руководством профессоров. Став ректором, П. Гулак-Артемовский для побуждения студентов к научно-литературным занятиям предложил совету университета издавать в печати лучшие студенческие произведения и кандидатские диссертации, проявляя готовность в случае необходимости использовать на это дополнительные средства, которые он получал как плату за ректорскую должность. Совет не принял такую «жертву», но его предложение поддержал. «Следствием этого, – писал А. Рославский-Петровский, – был выход в печать довольно объемной книги под названием „Опыт в сочинениях студентов императорского Харьковского университета“ (1846 г.), которая свидетельствовала не только о трудолюбии и талантах тогдашних воспитанников, но и включала в себя статьи, не лишенные научного значения. Таким, например, является трактат „О материальных средствах к письменному сообщению мыслей у римлян“ нынешнего директора этого же заведения