Крысиная охота - Кирилл Казанцев

— Работают с генералом, там работы непочатый край… — Не затягивая прелюдию, он достал из кармана пистолет, просунул его сквозь прутья решетки, чтобы контролер убедился, что это не игрушка, проворчал:

— Открывай, парень, ей-богу, пальну, мне все по барабану…

Тюремный работник сделался бледным и покрылся пятнами. Машинально попятился, но тут узрел, что в лоб ему смотрит уже не один, а сразу два пистолета.

— Открывай, — угрюмо повторил Никита. — Не жди, пока в глазах троиться начнет. Не время геройствовать, парень. На том свете ничего не будет, если ты не мусульманин, конечно…

«Да и в мусульманском раю кончаются, по слухам, девственницы, — подумал Никита. — Их просто не успевают завозить, где набрать такое количество?»

У охранника дрожали руки, он не мог попасть ключом в замочную скважину. Насилу справился, Никита протиснулся через «первый уровень», не опуская стволов.

— Лицом к стене, — приказал он.

— Послушай, друг, может, не надо… — взмолился контролер, но послушно прильнул к стене, когда Никита напряг указательный палец. Взметнулась рукоятка, треснула по черепу, и счастливый обладатель сотрясения мозга и продолжительного обморока сполз по стенке.

Никита ускорялся, задыхался от волнения. Не так уж сложно, главное выбраться из подвала, а там лишь сделать лицо кирпичом. Но покорился только «первый уровень». Он свернул за поворот, прошагал мимо контролера в нише (представилось, как тот снимает трубку и удивленно так — мол, Штирлиц идет по коридору), мимо нескольких дверей, одна из которых была приоткрыта. А навстречу за изгибом коридора уже топали вооруженные люди. Они что-то кричали, разносился громовой глас:

— Быстрее, быстрее, он где-то здесь!!!

Россохин чуть не заревел от отчаяния и не начал биться головой об стену. Непростительная ошибка! Нужно было хорошенько взбучить генерала. Прикинулся бесчувственным, гаденыш, а финальная затрещина, отвешенная Никитой, этому крепышу, что слону дробина! Хитрое ли дело, воспользоваться сотовым, сообщить дежурному по СИЗО, что «Штирлиц идет-таки по коридору»! Он по инерции проскочил за поворот, а навстречу уже неслись штатные работники изолятора, и не просто так, а с автоматами!

— А ну, стоять! — проорал кто-то.

— Это он, мужики!!! — истошно завопил другой.

Никита начал палить с обеих рук. В потолок, по стенам, в пол. Он еще не окончательно свихнулся, чтобы стрелять по людям, выполняющим свою работу. Но был уже близок к этому. Это был, разумеется, не ОМОН, хоть как-то, но обученный. Кто-то споткнулся, об него запнулся следующий, на того налетел третий, и вот уже клубок копошащихся тел перегородил проход. «А вдруг получится? — с надеждой подумал Никита, бросаясь с высокого старта. — Перемахнуть через кучу — и ходу!» Но в группе перепуганных работников нашелся кто-то мыслящий, вскинул автомат, застрочил поверх коллег и вопил при этом, как свинья на бойне. Пули рассыпались веером, крошили штукатурку, били лампы на потолке. А Никита, расстрелявший обе обоймы, уже выделывал кренделя, чтобы не зацепило. Метался от стены к стене, рухнул, перекувыркнулся в обратном направлении, неуклюже ввалился за угол. «Браунинг» генерала Олейника из кармана перекочевал в руку. За углом царило испуганное оживление, пристыженные контролеры перестраивали ряды. Никита высунул «Браунинг» за угол, произвел несколько выстрелов по диагонали вверх. И снова гвалт и гомон, вояки падали, лупили куда попало, отбитые пласты штукатурки летели во все стороны. Шевельнулось что-то сзади, парень в нише робко прячет тело. Остатки обоймы Никита выпустил в упомянутом направлении, стараясь не попасть в человека — и тело убралось, заругалось…

«Отвоевался», — печально подумал Никита, поднимаясь на негнущихся ногах. Он доковылял до двери, оставшейся приоткрытой, ввалился в сумрачное помещение с оконцем под потолком, в которое не протиснулась бы даже кошка, прикрыл за собой дверь. На него со страхом смотрели двое. «Комната для встреч арестантов с адвокатом», — на глазок прикинул Никита и вроде не ошибся. Эти двое слышали пальбу, приросли к своим стульям. Миловидная женщина немного за сорок в стильном деловом костюме, грузный господин в тренировочных портках, украшенный видным фиолетовым бланшем.

— Ну, ни хрена себе порядочки… — икнув, пробормотал арестант, выставляясь на пистолет в руке «контролера». — Эй, братан, ты чё, охренел?

— Не надо, не стреляйте, пожалуйста… — женщина умоляюще прижала руки к груди, сползла со стула, попятилась к стене.

Никита усмехнулся — последнее дело брать людей в заложники. Да и не поможет, погубит и себя, и их. Он глубоко вздохнул, сбросил с головы фуражку и, чувствуя невыразимую усталость, поволокся к дальней стене. Прислонился к ней, откинул голову.

— Не бойтесь, граждане, все в порядке… — улыбнулся он. — Там восстали лежачие полицейские, это бывает. Предпремьерный показ конца света, так сказать.

— Послушайте, я вас, кажется, знаю… — спотыкаясь, делая круглые глаза, пробормотала миловидная женщина. — Нет, действительно, вы же тот самый…

— Тот самый, мэм, — подтвердил Никита. — Если в вас сохранилась порядочность, ивы еще дружите с совестью, сообщите, пожалуйста, людям, что властями Яроволья обезврежена и ликвидирована группа «мстителей», прибывшая в город с целью наведения порядка в эшелонах власти. А то сами они скромные, ни за что не признаются.

За дверью уже скапливался неприятель, перекликались люди.

— Падайте на пол! — прохрипел Никита, поднимая руки.

— Ну, вы, блин, даете… — посетовал мужик с фингалом, увлекая за собой женщину. Молодец, прикрыл ее собой…

— Не стреляйте!!! — прокричал Никита. — Здесь посторонние! Я сдаюсь, у меня кончились патроны!

— Не стреляйте! — хором закричали мужчина с женщиной. А женщина добавила: — Он не будет сопротивляться!

Но перепуганных работников СИЗО не так-то просто было провести. Первый ворвался с безумным индейским воплем, рассыпал очередь в потолок, по стенам — и только чудом ни в кого не попал! Застыл, ошарашенный, тряся стволом. Полезли остальные — взмыленные, стали растекаться по комнате. Никита с печальной ухмылкой стоял у стены, руки были подняты, «Браунинг» валялся на полу.

— Ах ты, сука… — подскочил самый нервный, ногой отбросил пистолет, замахнулся.

Никита отклонился, и кулак разбился о стену. Подставился служивый — просто загляденье. Не ударить невозможно. Никита уступил соблазну (видимо, последнему) — вогнал от всей души кулак в диафрагму. Контролер сложился вчетверо, рухнул на колени. И тут на Никиту с гневным ревом навалилась толпа…

Его терзали изощренно, почти без перерывов — с садистским упоением и боевым задором. Бить просто так было неинтересно, арестант не сопротивлялся и постоянно норовил потерять сознание. Взбешенный генерал отдал приказ: никаких повторных допросов, запытать до потери пульса, но не убивать. И чтобы никаких необратимых увечий. Процесс обработки человеческой плоти в подвалах Главного управления был поставлен грамотно. И личный состав подобрался умелый, обладающий фантазией и творческим подходом к делу. Когда на заключенном от побоев не осталось живого места, его поволокли в специально оборудованные казематы, где сдали под роспись специалистам. Ноги заключенного были привязаны к тумбе, рук он не чувствовал, а голова была наклонена — подбородок упирался в грудину. Он очнулся оттого, что ему насильно разжимали рот, вставляли в него стальные упоры, благодаря которым рот не закрывался. Он задергался, но степеней свободы это не добавило. Молодчик с закатанными рукавами воцарился над душой и, ухмыляясь в неопрятные усы, принялся лить ему в рот воду из кувшина. Терпеть это можно лишь в первые мгновения, что охотно подтвердят жертвы средневековой испанской инквизиции, режима Пиночета, красных кхмеров, а также современные мусульманские бедолаги, томящиеся в тюрьме в Гуантанамо. Он задыхался, захлебывался — вода проникала в дыхательные пути. Симптомы удушья были налицо, Никите казалось, что он тонет, еще немного, и, наконец-то, умрет. Но не умирал, лишь лишался сознания, однако его быстро приводили в чувство, и пытка продолжалась.

— Слушай, он живой или как? — озабоченно вопрошал кто-то. — Не загубить бы нам эту грешную душу…

— А ежик его знает, — простодушно отзывался коллега экзекутора. — Щас проверим.

Ушат холодной воды выплеснули на арестанта, и конечности стали совершать непроизвольные судорожные движения.

— Ты только глянь, как расточает жесты доброй воли! — заржал третий. — Жив, курилка, жив. А ну, волоки его на ложе, братва.

Его пытали дальше, обмениваясь шуточками и срываясь на пацанскую риторику. Никита взревел от тянущей боли, когда в ноздрю пропихнули что-то холодное, острое. Заскрежетала рукоятка, вращался не смазанный винт, он чувствовал, как раскрываются лепестки пыточного механизма под названием «груша», благополучно перекочевавшего из Средневековья в наши дни. Боль была нестерпимой, кожа держалась на волоске. Приступы боли следовали по нарастающей — до жгучего «девятого вала». Потом нечто подобное засунули в рот, и садист, мурлыча песенку, принялся невозмутимо крутить винт. Рвались уголки губ, рвота теснилась у горла и стекала обратно в пищевод.