Как спасти царевну - Светлана Багдерина

– А золотой?… – тихо пискнула вслед ему вторая бабка, не проронившая до этого ни слова, увлеченная своим чаем.

Но сержант расслышал и остановился.

– Обращайтесь в канцелярию Его Величества каждый день, с десяти до пол-одиннадцатого, кроме субботы, воскресенья, понедельника, вторника, среды и четверга. Пятница – санитарный день, – любезно разъяснил сержант и вышел, хлопнув дверью.

Он всегда считал жадность других до его денег самым страшным грехом.

– Бе-да! Рав-вняйсь! Смир-рна! Вдоль по просеке к той лужайке, на захват злодея, бегом – арш!

Умруны, не проронив ни слова, выполнили все команды, и когда прозвучало последнее «арш», дружно сорвались с места и, сотрясая землю тяжелым ритмичным топотом, понеслись вслед за своим командиром к указанной цели.

Сделав первые шаги по «лужайке» и поняв, что она не та, за кого себя выдает, сержант остановился, а за ним и весь отряд.

У него было два варианта действий.

Первый – продолжить преследование преступника через болото.

Второй – вернуться и повесить старух, отправивших его и умрунов сюда.

Впрочем, если задуматься, был и третий. Вернуться, быстро повесить алчных хрычовок и продолжить преследование. И он, если разобраться, с каждой секундой начинал нравиться Хрясю все больше и больше.

– Бе-да! Рав-вняйсь! Смир-рна!.. – начал было командовать он, но тут взгляд его случайно упал на одинокую кочку метрах в ста от суши.

На ней сидел, меланхолично поджав под себя ноги, не кто иной, как…

– Вон он!!! Хватай его!!! – радостно взревел сержант и, увлекая за собой взмахом руки умрунов, бросился к ничего не подозревающей жертве.

К его удивлению и радости трава с мелкими листиками и цветочками у них под ногами пружинила, но держала весь отряд. Еще пара десятков метров – и награда в сто золотых, обещанная царем за поимку преступника, будет у него в кармане. Еще несколько метров – и ему не…

Но что это?!

Чем ближе подбиралась к человеку на кочке беда, тем разительнее становились в нем перемены.

Громадные глаза, похожие на блюдца, лягушачий рот, полный острых, как иглы, зубов…

Кто это?…

– Беда, стой!!!..

Но было поздно.

Руки существа, вытянувшиеся, как веревки, уже успели обхватить весь отряд, и теперь объятия быстро сжимались, сгребая в кучу полтора десятка гвардейцев царя Костей как малых детей, только кости хрустели и трещали.

– Бей! Руби! Руби тварь!!! – заорал Хрясь и сам метнулся к болотному чудищу, обнажив свой черный меч.

– И-ван! Не-дам! – квакнуло страшилище и, оскалив зубы в злобной ухмылке, нырнуло.

И тут же из-под ног сержанта и умрунов ушла прочная пружинистая травка, и навстречу им устремились зловонные бездонные глубины Комариной трясины.

Едва беда отошла от избушки на пару десятков метров, из дверей выскочили, скатились по ступенькам и понеслись в противоположном направлении две изумительно резвые старухи. Задирая на ходу юбки и не прекращая оглядываться назад, мчались они через открытое место, чтобы успеть скрыться в лесу до того, как отряд, увидев топь, повернет обратно.

Бросив последний взгляд на почти неразличимые темные фигуры вдалеке и приготовившись последовать за уже ломившимся через молодой подлесок специалистом по волшебным наукам, царевич вдруг остановился, как вкопанный.

– Агафон, смотри! – воскликнул он. – Они пошли в болото!!!

– Очень хорошо! – донеслось откуда-то из глубины леса до него. – Беги быстрее!!!

– Но они не просто пошли – они побежали!

– Чего и тебе желают!!! Иван, скорей!!!

– Они ПОБЕЖАЛИ ВГЛУБЬ БОЛОТА, Агафон. ПОБЕЖАЛИ!!! Понимаешь?…

– Что?… В смысле, тоже увидели там что-то, что очень хотели увидеть? Как мы?

– Не знаю… Но, может быть, и так.

– Ну и замечательно! – голос чародея перестал удаляться. – Только я одно не понял.

– Чего?

– Чего ты стоишь, пентюх лукоморский! – взорвался маг. – Беги! Сейчас они вернутся, и…

– Агафон. Если я хоть что-то понимаю в нравах и силе болотниц, они не вернутся. На суше она может быть беспомощнее куклы, но в болоте она – королева. Это ее дом. Ее владения. И гостей она не очень… любит. Мне показалось.

– Думаешь? – голос чародея теперь зазвучал с сомнением. – И что из этого?

– Не знаю. Но ты стой тут, а я потихоньку подберусь и посмотрю, что там делается.

– С ума сошел! – голос начал возвращаться. – Я не отпущу тебя одного! Они же тебя…

– Нет. Ты ж сам говорил, и сержант этот подтвердил, что охотятся они за тобой. Значит, мне они ничего не сделают, если и заметят. Стой здесь!

И, не дожидаясь ответа, Иванушка осторожной рысцой[10] направился вдоль кромки леса к прогалине у трясины, где он в последний раз видел отряд умрунов.

Когда он прибежал – причем последние метров пятьдесят он уже мчался, не сбавляя скорости и не скрываясь – на болоте все было тихо. Не было отряда, не было болотницы, не было зеленой травки с редкими белыми цветочками на черной, с лопающимися вонючими пузырями, воде…

Только в зыбкий мокрый берег был воткнут почти по рукоятку черный меч, обмотанный жесткой травкой с мелкими листиками, да лежали рядом с ним такие же черные, украшенные черными опалами ножны, из которых еще вытекала болотная жижа.

Иван все понял, и сердце его забилось сильнее от облегчения и радости.

Он вытянул клинок и, повернувшись лицом туда, где они видели хозяйку топи, когда сами попали в ее ловушку, поклонился и громко крикнул:

– Благодарим тебя, уважаемая болотница, за спасение наше! И за оружие тоже! Век не забудем доброты твоей! Здоровья тебе, счастья…

Он на секунду замолк, размышляя, стоит ли желать ей успехов, и воздержался.

– …и много интересных встреч!

Хотя на болоте ничего не изменилось, но Иванушка почувствовал, что его слова были услышаны и одобрены, и улыбнулся.

– До свидания! – крикнул он в последний раз, помахал рукой трясине, кажущейся теперь уже не такой отвратительной и смрадной, подобрал ножны и быстро зашагал к усадьбе Бабы-Яги.

– Во-первых, давай похороним где-нибудь эти черепа – я не смогу ни есть, ни пить, ни спать, ни мыться, пока они будут валяться тут или еще где-нибудь на поверхности земли, – решительно заявил Иванушка сразу, как только они снова переступили порог избушки на курьих ножках.

– Нет, – тут же возразил Агафон. – Во-первых, мы снимем эти тряпки. Я чувствую себя в них… не так. Когда я сегодня утром соглашался на переодевание, я совсем не это имел в виду! И вообще – как тебе только эта идея в голову-то пришла? Я, когда беду увидел, то потерял всякую способность к соображению, не говоря уже о колдовстве! А тут ты – такой спокойный, вытаскиваешь из шкафа самовар, посуду, распоряжаешься, устроил карнавал с переодеванием, чай пьешь из пустой чашки, бородавок из грязи с вареньем налепил – как будто так и надо, как будто полтора десятка умрунов за тобой охотятся каждый день!..

– Ну, да, каждый день, а что? – криво усмехнулся Иванушка. – А вообще-то, я и сам испугался – будь здоров! И такую штуку мне самому ни в жизнь не выдумать.

– А кто тогда ее выдумал? – чародей уставился на него, потом зыркнул по сторонам.

– Супруга моя. Как будто на ухо шепнула. Не успел я подумать, что бы она на моем месте сделала, и – р-р-раз! – сразу придумалось… как-то… – словно извиняясь, пожал плечами царевич.

– Наверное, ты ее очень хорошо знаешь, – понимающе кивнул Агафон.

– Еще как, – расплылся в улыбке Иван. – Ну, давай, разоблачаемся, да я пойду лопаты в сарайках поищу, а ты… кости… собери… Ладно?

– Боишься? – кивнул чародей на черепа.

– Не хочу, – поежился Иванушка.

В процессе поиска шанцевого инструмента в одном из чуланов было найдено несколько почти не затхлых костюмов, богато украшенных золотым и серебряным шитьем и драгоценными камнями, и целый склад шапок, шлемов и сапог.

Переглянувшись и не обмолвившись ни словом, приятели выбрали только по паре обуви, а остальное отнесли, чтобы закопать вместе с черепами. Старую же одежду свою они решили отстирать подручными средствами.

То, что у них получилось, приняли бы не на всякую свалку, как сказала бы царевна Серафима. Результат[11] менее бросался в глаза у Агафона, так как и до купания в болоте его балахон был неописуемого серого – местами бурого – местами черного цвета. Ивановы же синие кафтан, рубаха и штаны стали пятнистого грязно-черного цвета больной пантеры. Повторная стирка только усугубила цветовую гамму, наводя теперь на мысль, что пантера уже две недели как сдохла, поэтому предпринимать третью попытку царевич не стал, а покорно развесил одежку, еще несколько дней назад бывшую последним воплем лукоморской моды, под крышей старухиного дровяника, рядом с уже почти стекшим нарядом волшебника.