Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм. - Г. Костырченко

«Четыре месяца прошло со дня моего ареста. За это время я неоднократно заявлял: я не изменник, не преступник, протокол моего допроса, составленный следователем (Шишковым. — Авт.), подписан мною в тяжелом душевном состоянии, при неясном сознании. Такое состояние мое явилось прямым результатом методического моего избиения в течение месяца ежедневно. Днем и ночью глумления и издевательства»[980].

Среди оказавшихся на Лубянке еаковцев так называемые меры физического воздействия испытал на себе наряду с Шимелиовичем, пожалуй, только арестованный с ним в один день И.С. Юзефович, от которого следователи ждали оговора самого высокопоставленного кандидата на переселение в Лефортово — Лозовского, с кем тот был знаком еще со времен Октябрьской революции. Родился Юзефович (Шпинак) в 1890 году в Варшаве в семье кожевенника. В 1905–1917 годах состоял в Бунде, потом примкнул к руководимой Лозовским социал-демократической организации интернационалистов-объединенцев и в ее составе в конце 1919 года перешел в РКП(б). На протяжении десятилетий Юзефович считался «правой рукой» Лозовского. После революции вместе с ним работал в Профинтерне, а в 40-е годы — в Совинформбюро. Только в 1931–1933 годах они были врозь. В это время, как записано в партийной анкете Юзефовича, он «находился на подпольной работе в США». В годы войны Юзефович удочерил сироту, родители которой были расстреляны немцами. Перед арестом работал в Институте истории АН СССР. Характеристика этого человека будет неполной, если не упомянуть того факта, что в 1938 году он стал секретным сотрудником НКВД СССР. Однако свои обязательства в отношении этой организации выполнял, видимо, не слишком ревностно. Даже полученную в 1946 году от гостившего в СССР Б.Ц. Гольдберга важную информацию о том, что американский посол У.Б. Смит и его ближайшее окружение настроены весьма враждебно к Советскому Союзу, он сообщил не МГБ, а Лозовскому. Искренняя преданность своему долголетнему патрону и другу предопределила стойкое поведение Юзефовича в ходе первых допросов на Лубянке. В результате он не избежал пыточной, о чем и поведал потом на суде:

«В самом начале следствия я давал правдивые показания и заявлял следователям, что не чувствую за собой никакого преступления… После этого меня вызвал к себе министр госбезопасности Абакумов и сказал, что если я не дам признательных показаний, то он меня переведет в Лефортовскую тюрьму, где меня будут бить. А перед этим меня уже несколько дней «мяли». Я ответил Абакумову отказом, тогда меня перевели в Лефортовскую тюрьму, где стали избивать резиновой палкой и топтать ногами, когда я падал. В связи с этим я решил подписать любые показания, лишь бы дождаться дня суда».

Вышло так, что Юзефович, хотя и был закален еще царской пенитенциарной системой (прошел через Варшавскую цитадель, Ломжинскую и другие тюрьмы), тем не менее, не выдержав зверских пыток советских тюремщиков, все же в конце января 1949 года подписал протокол с вынужденными наветами на Лозовского, чем облегчил расправу «органов» с последним[981].

А в это время этот бывший заместитель министра иностранных дел и руководитель Совинформбюро допрашивался в ЦК как главный фигурант так называемой крымской истории, которой суждено было стать ключевой в «деле ЕАК».

КРАХ МЕЧТЫ О КРЫМЕ И АРЕСТ ЛОЗОВСКОГО.

Планы организации еврейской автономии в Крыму появились, как нам уже известно, еще в 20-е годы. В 30-е от них вроде бы отказались. Однако во время Второй мировой войны этот проект вновь привлек внимание еврейской общественности и советского руководства. Новому всплеску вожделений к благодатному полуострову в какой-то мере способствовало то, что с началом гитлеровского вторжения вокруг него стали нагнетаться националистические страсти. 16 июля 1941 г. на совещании, проведенном Гитлером с руководством рейха по вопросу о целях войны против СССР, было заявлено, что «Крым должен быть очищен от всех чужаков и заселен немцами». Подобные притязания подкреплялись исторической теорией о германских племенах крымских готов, создавших в III–IV веках свое государство в Северном Причерноморье. Вместе с тем, подыгрывая союзному Берлину, радио Рима передало 6 сентября провокационное сообщение о том, что большевики намерены изгнать из Крыма всех мусульман и помешать этому способны только итало-германские «освободители». Лишить Россию Крыма не прочь были и турецкие власти. Известие о полном захвате полуострова немцами летом 1942 года вызвало в Анкаре взрыв ликования. Впрочем, новые хозяева Крыма вряд ли намерены были делиться с Турцией своей добычей. В июле того же года гауляйтер Таврии Г. Фрауенфельд предложил Гитлеру переселить на крымские земли южных тирольцев, что-де способствовало бы урегулированию давнего конфликта с Италией[982]. Эти экзотические идеи, впрочем, не пошли дальше благих пожеланий. В 1943 году Красная армия, одержав ряд решающих побед над гитлеровцами, не оставила им практически никаких шансов закрепиться на захваченных территориях. Именно в то переломное в ходе войны время в Москве в кругах еврейской элиты заговорили о необходимости возрождения крымского проекта 20-х годов[983]. Советское руководство тогда официально не поддерживало, но и не пресекало подобные устремления, прагматично полагая, что под воздействием крымского миража американские евреи будут щедрее жертвовать доллары для нужд Красной армии. Отсюда становится понятным почему, прибыв летом 1943 года в США, Михоэлс и Фефер располагали санкцией Молотова на ведение переговоров с американскими сионистами о материальной поддержке еврейского переселения в Крым после изгнания оттуда нацистов. Показателен в этой связи и тот факт, что на всех беседах руководителей ЕАК с таким, например, давним приверженцем крымского проекта в США, как Д.Н. Розенберг, постоянно присутствовал советский генеральный консул в Нью-Йорке Е.Д. Киселев. На первой такой встрече, состоявшейся в конце июня на вилле Розенберга, последний вначале посетовал на то, что «в 20-30-х годах уже «ухлопал» 30 млн. долларов на создание еврейских колоний в Крыму, который так и не стал еврейским», но потом смягчился и от имени «Джойнта» согласился взять на себя частичное финансирование переселенческого плана ЕАК. Столь быстрая положительная реакция американцев объяснялась тем, что Крым, в силу тогдашней неясности с будущим Палестины, рассматривался руководством «Джойнта» как возможное послевоенное пристанище не только для советских евреев, но и для еврейских беженцев со всей Европы[984].

Возвратившись в СССР в конце 1943 года, Михоэлс и Фефер, полные впечатлений от Америки и радужных планов на будущее, сразу же направились домой к Лозовскому и проинформировали его о результатах поездки, в том числе и о договоренности с Розенбергом. Лозовский поддержал идею создания еврейской республики в Крыму. Однако когда Михоэлс и Фефер стали обсуждать этот вопрос с членами президиума ЕАК, то выяснилось, что существуют и другие мнения. Скажем, писатель Бергельсон и входившие в ЕАК литераторы Дер Нистер (П.М. Каганович) и И.М. Добрушин не видели альтернативы дальнейшему развитию Еврейской автономной области на Дальнем Востоке. В свою очередь, поэт П.Д. Маркиш предложил расселить евреев в Поволжье, откуда в начале войны было выслано местное немецкое население. Как вспоминала впоследствии его вдова Э.Е. Маркиш, такое решение он считал актом «величайшей исторической справедливости». А член ЕАК Эренбург вообще выступал против каких-либо кардинальных переселенческих проектов, полагая, что евреи должные возвратиться из эвакуации на прежние места обитания[985].

После недолгой внутренней дискуссии руководство ЕАК остановилось на компромиссном варианте, предусматривавшем создание еврейской автономии где-либо в европейской части СССР, предпочтительно в Крыму (в этом случае ожидалась американская помощь) или на месте бывшей Республики немцев Поволжья. Окончательное решение должен был принять Сталин и политбюро, в котором к ЕАК наиболее благожелательно относились Молотов, Каганович и Ворошилов. Но прежде чем выносить вопрос о будущей еврейской республике на правительственный уровень, Михоэлс, Фефер и Эпштейн добились при содействии Лозовского аудиенции у Молотова. Тот встретил их «радушно». Так, во всяком случае, показалось Феферу, который впоследствии на суде припомнил и другие детали этого визита:

«Он (Молотов. — Авт.) нас принял… и мы поставили вопрос о создании еврейской республики в Крыму или на территории, где была Республика немцев Поволжья. Тогда нам это нравилось и красиво звучало: где раньше была республика немцев, должна стать еврейская республика. Молотов сказал, что это демагогически хорошо звучит, но не стоит ставить этого вопроса и создавать еврейскую республику на этой территории, так как евреи — народ городской и нельзя сажать евреев за трактор. Далее Молотов сказал: “Что касается Крыма, то пишите письмо и мы его посмотрим”»[986].