Время дня: ночь - Александр Беатов

— С задней площадки надо заходить, мамаша! — громко сказал какой-то парень, и две девицы, сидевшие рядом с ним, засмеялись.

Санитар быстро поднялся. Поднялся и Сашка, чтобы выпустить его.

— Садитесь, пожалуйста, — предложил Санитар.

Бабка протиснулась мимо, опустила сумки на сидение, молча села, заняв сразу два места.

Через несколько остановок была конечная. Народ повалил к выходу.

С пол часа ждали электричку. От переутомления Саше хотелось спать, и оттого что приходилось превозмогать своё состояние, как обычно, у него разболелась голова. И хотя он предпочёл бы не разговаривать, тем не менее, спросил:

— Как же насчёт Никанорова: мы, что, разве зря ездили? Ведь ты ничего не спросил у отца Алексея.

— Почему зря? — ответил Санитар. — Отец Алексей всё понял без лишних слов. — Он помолчал, слегка опёрся одной рукой о белёную каменную изгородь перрона. — Володя сам должен решить, как ему быть… — добавил он.

— Почему мы ехали ради этого?

Саша решил облокотиться об ограждение.

— Осторожно! — спохватился Санитар. — Ты можешь испачкаться! Это ограждение побелено.

Саша отпрянул от изгороди.

— Скоро должна подойти электричка. — Сказав это, Санитар помолчал, а потом добавил: — Хотя Отец Алексей во многом рассуждает по православному… Тем не менее, он, как я тебе уже говорил, один из немногих, кто понимает по-настоящему наше экуменическое движение. Я бы не хотел, чтобы между нами возникли какие-либо разногласия по поводу Володи… Сам факт нашего посещения, сказал ему о многом… Кроме этого, мы ездили к отцу Алексею не только из-за Никанорова… Я хотел познакомить тебя, брат Саша, с отцом Алексеем, потому что ты не раз в наших беседах цитировал его книги…

Саша не совсем отчётливо понял мысль своего наставника. Но уточнять не решился из-за утомления и чего-то такого, что он сам ещё отчётливо не осознавал.

Прибыл битком набитый поезд. Им едва удалось втиснуться. Пол пути ехали в тамбуре, каждый сам по себе. Оказавшись в вагоне, Саше удалось разместиться у крайнего левого окна и в качестве опоры прижаться лбом к закрытой фрамуге. Санитар остался где-то сзади, плотно стиснутый другими пассажирами.

За окном мелькали деревья пролесков, крыши домов или дач, шлагбаумы дорог, с машинами, ожидавшими прохода поезда. Вскоре местность начала терять провинциальный характер. Потянулась гигантская труба, с надписью по-английски: "POLEVAYA STREET".

Она привлекла Сашино внимание.

"Почему по-английски?" — подумал он. — "Кто сделал эту надпись? Ладно бы написали что-нибудь антисоветское… Саша задумался, что бы он написал на трубе…

В вагоне было тихо. Поезд ехал не скоро, раскачиваясь, скрипя вагонами.

"А что можно было ещё написать? Может быть по латыни: "Laudetur Jesus Christus"? Но вряд ли тот, кто писал был верующим. Что же ещё можно было написать такое, что на следующий бы день не стёрли, вместе с трубой, и что бы осталось надолго?.. Видно ничего не пришло в голову… И написал просто название улицы… А то, что не по-русски — в этом-то и вся изюминка: хоть как-нибудь выразить свой протест: нате-ка, читайте и думайте, обыватели: почему не по-русски?! А потому — что за это нельзя ни в чём обвинить! Всё легально! Точно так же, как книги, что у меня в сумке, с вырезанным названием издательства…"

И Саше захотелось достать одну из книг и начать читать в открытую.

"Пусть какой-нибудь "ветеран" удивится", — подумал он. — "Только что трубу разглядывал в недоумении и говорил себе: "Етина мать! Нет на них Сталина!" Ан тут, как увидел бы западное издание — совсем отпал бы!"..

Саша оглянулся. Кругом стояли равнодушные и утомлённые люди. И трубу, с надписью по-английски, даже если и заметил кто, то вряд ли придал какое-то значение, как Сашка.

"Комформизм сознания…" — вспомнил юноша слышанное от Санитара определение. — "Их ничем не удивишь и не тронешь", — продолжал он думать. — "Даже, явись заново Христос — они и распинать его не будут… На то найдутся другие палачи… Будут просто по-прежнему ходить каждый день на работу, смотреть телевизор и по вечерам играть в домино…"

Поезд въезжал в город… Проехали под мостом окружной дороги, на две секунды, погрузившись во мрак. И, догадавшись, что Санитару сейчас удобнее выйти на его станции, Саша оглянулся — и увидел, как тот, тоже, решив попрощаться, поднял правую руку, с указательным пальцем вверх и стал пробираться к выходу.

Оставшись один, Саша начал вспоминать сегодняшний день…

Перед его мысленным взором как-то сразу вдруг отчётливо предстал образ отца Алексея, священника, в чёрной рясе, стоящим лицом к алтарю, потом подпевающим, чтобы помочь хору… Вспомнилось, как он целеустремлённо прошёл от храма к сторожке, на секунду перебросившись словом с Санитаром; как остановившись на пороге, он приглашает Сашу лично войти к нему в кабинет; и вдруг неожиданно — Саша уже находится совсем рядом, в каком-то полуметре от этого удивительного человека!

"О! Кто из вас, обывателей, может представить себе такое!" — подумал Сашка, приходя в какое-то восхищение и окидывая взглядом понурые лица пассажиров. — "Можно ли представить себе такое: быть современником Пушкина или Серафима Саровского — и ни разу с ними не встретиться и не поговорить! А таких были миллионы… Впрочем, и сам Пушкин, похоже, даже и не слышал о своём святом современнике…"

И он снова и снова вспоминал детали сегодняшней необыкновенной встречи: слова, интонации, жесты, выражение глаз, взгляд отца Алексея… Его фразы — точные, лаконичные, со взвешенными словами, за которыми чувствовалась его глубокая убеждённость; жесты — естественные и необходимые для дела; взгляд — добрый и понимающий. Чёрные волосы с небольшой сединой… Борода… Большой приплюснутый нос… Улыбка всего лица, и очень живые, разговаривающие сами по себе глаза… И крест, на груди, за который он все время держался правой рукой…

7. Пылесос

В окна трамвая № 26 бил косой осенний дождь. Колёса переговаривались друг с другом через стыки рельс.

"Так-так?" — спрашивали передние. И задние отвечали: "Не — так!"

Саша сидел впереди на скользком пластмассовом одиночном сидении трамвая венгерского производства, уже совсем вытеснившего на этом маршруте все старые, отечественные. Он ехал в местную командировку, куда его отправил начальник, зам-зав Отделf техники, Ерохин, лицемерный и самодовольный рыжий лысеющий пятидесятилетний мужик, который сразу начал использовать Сашку, заставляя выполнять собственную работу: посылать по мелким поручениям, перепечатывать на машинке какие-то отчёты, планы, перечни товаров и материалов по снабжению.

Однажды, пригласив к себе в кабинет и отчитав за что-то для начала, он попросил своего подчинённого перепечатать его рукописную речь для предстоящего партсобрания. Объясняя что-то по тексту, он пригласил Сашу присесть с ним рядом, за стол, и вдруг, как бы между прочим, положил руку на его колено и так держал её с пол минуты, слегка пошевеливая пальцами, пока Сашка резко не поднялся, догадавшись, что это значило, и не направился к двери.

— Стой! — крикнул начальник вдогонку.

Саша остановился, повернулся. Злоба и ненависть кипели в нём.

— Вы не имеете права заставлять меня делать свою работу! — воскликнул он. — И если вы ещё раз попробуете, я пойду к начальнику Отдела и скажу ему всё!

— Стой, Волгин! — Едва успел ответить начальник, не ожидавший такого выпада.

Но Сашка крепко хлопнул дверью, вернулся к себе в мастерскую.

— Подонок! — воскликнул он, оказавшись один.

Зажегши верхний свет, он подошёл к окну, остановился, глядя на дождь, бивший под косым углом по стеклу.

В пустом тёмном окне противоположного крыла здания — одного из десятка подобных, соединявшихся между собой посредством главного корпуса — архитектурной находки времён Хрущёва — он увидел отражение своей фигуры, а в другом окне, этажом выше — отражение своего начальника, всё ещё находившегося за своим столом. Саша перевёл взор на деревья, на скорчившуюся ворону, на ветке, сидевшую там, несмотря на дождь и ветер.

"Такая же архитектура была в психушке…" — подумал он, снова возвращаясь взглядом к противоположной части здания. — "Содом и Гоморра!" — Он отошёл от окна, зашагал по комнате между верстаками. — "Там, где должны быть педагоги, блюстители чистых детских душ, воссели развратники и алкоголики!" — Он вспомнил другого начальника Отдела Техники — Степанова, к которому, вероятно, должен был направиться Ерохин, чтобы опередить Сашку. Сухощавое пропитое лицо, совершенно не интересующегося своей работой человека… Саша начал перебирать в памяти других сотрудников, педагогов… Все эти люди, без специального образования, брались воспитывать детей… А сам он… кто — он такой?! "Выходец из ПТУ", дезертир, закосивший через психушку… Что он сделал тут, в мастерской, чтобы послужить детям? Ведь, это, слава Богу уже не Завод! Можно было бы проявить инициативу, сделать что-нибудь полезное! Место ли мне тут?" — спросил он себя, снова подходя к окну…