Избранные произведения. Т. I. Стихи, повести, рассказы, воспоминания - Валентин Берестов

Из прекрасного камня, способного прославить дворцы и храмы, кроме метательных снарядов делались только базы колонн, жернова, чашечки для мазей.

Однажды у раннесредневекового замка Якке-Парсан мы ожидали приезда наших машин с оборудованием. Мы уже забыли, что несколько дней назад над горами пролился весенний ливень. Такыры давно высохли и вновь окаменели. Но вот наконец пришли долгожданные машины, о судьбе которых мы уже не на шутку тревожились. Из них вылезли измученные злые люди в заляпанной грязью одежде. Горы обошлись с ними коварно и жестоко.

Машины вышли из Нукуса, когда дождь давно прошел и дороги высохли. Перевалили через горы, простились с последней сторожевой башней и выехали на розоватые, поблескивающие на солнце такыры. И вдруг колеса забуксовали, завизжали в густой грязи. Со стороны гор бесшумно и торжественно прибывала вода. Окаменевшая глина под колесами стала хлябью, а сами колеса больше чем наполовину очутились под водой. Это воды недавнего ливня накопились в каменистых саях, руслах горных потоков, и в жаркий безоблачный день нежданно-негаданно все вместе хлынули на равнину. Нашим товарищам ничего не оставалось кроме как ждать, пока не высохнет широкое озеро, посреди которого они вдруг оказались. Они двое суток ничего не ели, промучились бы и дольше, кабы не чужая беда, случившаяся, правда, ровно за семь лет до этого дня. Жена чабана-казаха решила устроить поминки по своему родственнику. Он умер семь лет назад. Сварила плов, напекла лепешек, позвала гостей. Но никто из них, даже ее собственный муж, не явился — помешал потоп. Поминки не переносят на другой день, пусть более удобный для всех. Старая женщина очень обрадовалась, увидев застрявшие машины. Она добралась до них и увела злополучных шоферов и хозяйственников к себе в юрту, стоявшую на возвышении. Шли они на траурный пир по воде и по грязи, закатав штаны и держа в руках сапоги. Пир удался. Хозяйка была довольна и благодарна, ничего из закусок не пропало.

Горы всегда манили меня, но, как ни странно, мне удалось всерьез побывать на них только однажды. Там работал отряд Саши Виноградова. Наши коллеги-первобытники нашли на Султануиздаге мастерскую каменного века.

И вот весенним вечером мы, обитатели равнин, отправилась в гости к нашим горцам. Мы поднялись в машине по ущелью и остановились под небольшой горой с плоским верхом. Взобрались туда по тропинке и очутились в лагере с тремя палатками и отдельно стоящим умывальником.

Быстро темнело. Не теряя времени, гостеприимный хозяин потащил нас на раскопки. Мы спустились в глубокий шурф. Каменный свод, а под ним толща бурой пыли. Виноградов сунул мне в руки нож и сказал: «Копай!» Когда-то мы с ним вместе собирали в Каракумах вдоль сухого русла Узбоя кремневые наконечники стрел, крошечные скребки, резцы и похожие на обструганные кочерыжки так называемые нуклеусы — ядрища, с которых отбиты, отжаты ножевидные пластинки, служившие заготовками для кремневых орудий. Мы тогда радовались каждому отщепу кремня, каждому сколу, этим следам человеческой деятельности в глубине нынешней пустыни.

А здесь, в бурой пыли, немыслимое множество этих самых сколов, отщепов, ядрищ. Прямо-таки инфляция кремневого инвентаря! Знай себе просеивай пыль да сортируй находки.

Первобытные люди выламывали здесь из известняка кремневые желваки, сбивали с них корку, дробили кремень, делая его удобным для транспортировки, и тут же изготовляли ножевидные пластинки — аккуратные граненые полоски кремня. Если укрепить их для прочности мельчайшими луночками вдоль лезвий и потом вложить каждую в костяную или деревянную обойму, можно было сделать и нож, и скребок, и резец, и серп из кремневых вставок. То было время миниатюризации средств производства. Кремнем научились пользоваться экономно, как в наши дни алмазом. Иные орудия, изготовленные первобытным дикарем из ножевидных пластинок, удивительно напоминают современные резцы для обработки металла.

Мастерская на Султануиздаге, конечно же, обслуживала многие племена охотников и рыболовов. Ножевидные пластинки расходились отсюда в отдаленные края. И в античности, и в средневековье, даже в прошлом веке, до изобретения спичек, сюда приходили люди, рылись в отвалах, оставленных первобытным человеком, и собирали кремень для добывания огня, для своих кремневых ружей. Виноградов очень гордился этой мастерской.

В тот вечер я не успел полюбоваться горами. Быстро стемнело. Вылезли из шурфа, поаукались с горным эхом, умылись и пошли в палатку пировать.

В каждом отряде всегда есть какие-нибудь живые существа, которые скрашивают нам жизнь в пустыне. То это щенок, то котенок, то еж, то птенцы куропатки, то хотя бы черепахи. В палатке у Виноградова поселилась чета диких голубей.

Пир был шумный, с песнями, хохотом, громогласными тостами. Но это не помешало голубю и голубке залететь в палатку, усесться на жердочку, прибитую к центральному столбу, спрятать клювы во взъерошенные перышки и мирно уснуть. Когда мы проснулись, птиц на жердочке уже не было. Мы вышли из палатки. Одинокий голубь беспокойно расхаживал по пустым ящикам. Совсем как влюбленный, пришедший на свиданье. Но вместо часов он в ожидании подруги нервно поглядывал на солнце. «Всегда так, — объяснил Виноградов. — Голубка улетает, задерживается, а он волнуется».

После завтрака — снова на раскопки. В горы удалось выбраться лишь в обеденный перерыв, в самую жару. Вел меня туда молодой этнограф Володя Басилов, специалист по истории религии. Он привык бродить по горам в поисках сокровенных святилищ.

Мы лезли прямиком на крутую черную гору. Она рушилась на глазах. Верхний слой камней буквально тек под нашими ногами. Плоские блестящие камешки звенели, и их мелодичный перезвон сопровождал нас до самой вершины. Перед нами возникали новые цепи низеньких остроконечных и разноцветных гор. Так мы и шли с горы на гору под звон камешков и джазовые мелодии, которые мой энергичный спутник ухитрялся дудеть даже там, где у меня от крутизны дух захватывало. Иногда Володя оборачивался ко мне и кричал:

— А ведь я был стилягой! Самым настоящим московским стилягой! Вы не поверите! — он вроде бы гордился этим обстоятельством.

Пришла пора возвращаться. Нашли вершину, откуда расходилось сразу несколько русел пересохших горных потоков, выбрали то, что вело к дому, и зашагали, запрыгали по порожкам из синего мрамора, слегка присыпанных свежим белым песком. Иногда отдыхали в тени пустынных акаций, куда можно было только сунуть голову по плечи. Над нами кружились и попискивали пичужки. Из нор выглядывали зеленогубые тетки-черепахи, одна больше другой. Чем ближе к дому, тем выше становились пороги из синего камня, тем чаще мы оборачивались и любовались ими на фоне черных и серых гор.