Последняя ночь на Извилистой реке - Джон Ирвинг

Не в первый раз и не в последний.

— Эй, прекратите-ка злобно пялиться друг на друга, — прикрикнула Норма Шесть на Героя и своего кобеля.

Было самое начало десятого. Прошло ровно восемнадцать минут с момента удара по небоскребу, и второй захваченный авиалайнер (рейс 175, опять Бостон — Нью-Йорк) врезался в южную башню Всемирного торгового центра и взорвался. Оба небоскреба пылали.

— Если вы мне скажете, что это опять был маленький самолет, я спрошу вас, чем вы запивали собачью еду! — заявила Пам своему выводку.

Герой осторожно лизнул рану, покрытую сульфамидной мазью. Вкус ему не понравился.

— Ты думал, я тебе говяжьим желе помазала? — спросила у него Пам. — Не волнуйся, мази у меня много. Слижешь эту, наложу еще.

Слизывание мази было всего лишь обманным маневром. Герой накинулся на самца немецкой овчарки, и оба пса сцепились под кухонным столом. Норме Шесть не сразу удалось их разнять. Ее оружием был разбрызгиватель, наполненный средством для мытья посуды и лимонным соком. Собаки терпеть не могли, когда эта смесь попадала им в глаза. Кряхтя, Пам встала на четвереньки и заползла под стол. Бедро сразу же напомнило о себе. Норме Шесть требовалось поскорее разнять псов, и потому ей некогда было слушать, о чем говорит президент Буш. Президент в это время находился в Сарасоте, в штате Флорида. На телеэкранах он появился в половине десятого.

Норма Шесть не испытывала к Джорджу Бушу-младшему такой неприязни, как Кетчум, но считала президента ухмыляющимся идиотом и папенькиным сынком. По мнению Кетчума, случись самый пустяшный кризис, и от Буша толку будет не больше, чем от куска мокрой ветоши. Норма Шесть придерживалась того же мнения. Допустим, если бы подрались две шавки, Буш не бросился бы их разнимать. Он бы позвонил пожарным, чтобы они приехали с длинным шлангом и полной цистерной воды, а сам стал бы ждать их приезда, отойдя на безопасное расстояние. Кетчум считал, что для Буша главное — постоянно напускать на себя важный вид и показывать, какое действенное участие он принимает во всем. Здесь Норма Шесть целиком и полностью разделяла мнение старого сплавщика. Если бы пожарные явились разнимать псов (при условии, что те еще не перегрызли друг другу глотки), президент кинулся бы помогать им разматывать шланг.

Буш вещал с экрана о том, что «страна подверглась непосредственной атаке террористов», и вид у него был очень важным.

— Ты так думаешь? — спросила президента Норма Шесть.

Как и многие люди, живущие в одиночестве, Пам разговаривала не только с собаками, но и с теми, кого видели на экране телевизора, забывая, что они ее не слышат и не могут ответить.

К этому времени Федеральное авиационное агентство закрыло все нью-йоркские аэропорты, а береговая служба Нью-Йорка и Нью-Джерси распорядилась закрыть все мосты и туннели, ведущие в город.

— Чего еще эти сраные придурки ждут? — спросила у собак Норма Шесть. — Нужно закрывать аэропорты по всем Штатам!

Через десять минут поступило сообщение о закрытии всего воздушного сообщения над территорией Соединенных Штатов. Такое решение принималось впервые за всю историю американской авиации.

— Слышали? — торжествовала Пам. — Кто-то все-таки соизволил меня услышать!

Она взяла чистую губку, намочила в холодной воде и промыла немецкой овчарке глаза.

— Подожди, Герой. Доберусь и до тебя.

«Уокерский кунхаунд» бесстрастно смотрел на нее и своего врага.

Еще через три минуты самолет рейса 77 врезался в здание Пентагона, подняв громадный столб дыма. Следом сообщили об эвакуации Белого дома.

— Видали, как все закручивается? — спросила у собак Норма Шесть. — Какая-то уж очень «непосредственная» атака террористов. А?

Пам села, притянула голову Героя себе на колени и стала вымывать из глаз бедного пса остатки варварской отпугивающей смеси. В пять минут одиннадцатого южная башня рухнула. Она осела, взметнув гигантское облако пыли и обломков. Люди на прилегающих улицах бежали куда глаза глядят, спасаясь от этой завесы.

Спустя пять минут обрушилось подвергшееся атаке крыло Пентагона. Одновременно пришло сообщение о крушении самолета рейса 93, врезавшегося в землю округа Сомерсет в штате Пенсильвания, к юго-востоку от Питсбурга. Он тоже был захвачен террористами, но до своей цели не долетел.

— Интересно, этот куда направлялся? Как ты думаешь, Герой? — спросила Пам у пса.

Немецкая овчарка ходила вокруг Пам. Героя беспокоило, что он сейчас не видит своего врага. Норма Шесть, не отрываясь от дела, другой рукой схватила овчарку за шею и сжимала до тех пор, пока пес не начал скулить.

— Думал меня обмануть? — сердито спросила она.

Пам разжала пальцы. Немецкая овчарка поплелась к дверце, ведущей в загон.

Сообщили об эвакуации людей из зданий ООН, Государственного департамента, Министерства юстиции и Всемирного банка.

— Гляди-ка, важные шишки спасают шкуру, — сказала Герою Норма Шесть.

Пес опасливо смотрел на нее, не понимая противоречивых действий Нормы Шесть. «Сначала мажет какой-то желтой несъедобной гадостью, потом брызгает в глаза чем-то жгучим, а теперь вымывает то, чем брызнула, и пытается заговаривать зубы. Кстати, а куда подевался этот чертов кобель?» Вероятно, ход собачьих рассуждений был таким.

— Не скрещивай яйца, Герой. Я не собираюсь делать тебе больно.

Но Герой ей больше не верил. Медведь вел себя с ним честнее.

В 10.24 Федеральное агентство авиации объявило о перенаправлении всех трансатлантических рейсов, держащих курс на США, в аэропорты Канады.

— На вашем месте я бы не просерала время, а сделала бы это еще несколько месяцев назад. Вы что, всерьез поверили, что парни на тех двух самолетах сами были из Бостона?

Телевизор проигнорировал ее вопросы.

Через четыре минуты обрушилась северная башня Всемирного торгового центра. По мнению одного комментатора, «будто с длинной картофелины разом содрали кожуру и картофелина распалась».

— Если это не конец света, значит, начало конца, — сказала Норма Шесть.

(Герой по-прежнему беспокойно озирался по сторонам, ожидая появления немецкой овчарки.)

В 10.54 Израиль объявил об эвакуации всех своих дипломатических миссий. Норма Шесть подумала, что этот факт надо записать. Кетчум всегда говорил: израильтяне — единственные, кто умеет держать нос по ветру и знает, что есть что. Закрытие их дипломатических миссий означало, что мусульманские экстремисты, эти воинствующие сторонники исламского фундаментализма, вознамерились стереть евреев с лица земли. Их «священная война» началась с уничтожения Америки, ибо без Штатов Израиль давным-давно прекратил бы свое существование. Америка — реальная опора для Израиля. Остальной демократический мир трусит. Они горазды лишь болтать, и то с оглядкой — как бы мусульмане им яйца не поотрывали. (Надо сказать, что политические взгляды Нормы Шесть во многом сложились под влиянием вольнодумных воззрений Кетчума. А Кетчум восхищался израильтянами и, пожалуй, больше никаким другим народом.)

А может, Кетчум наполовину индеец и наполовину еврей? Этот вопрос возникал в голове Нормы Шесть всякий раз, когда Кетчум грозился уехать в Израиль.

— Я бы принес куда больше пользы, убивая вместо медведей и оленей этих придурков из ХАМАСа[225] и «Хезболлы»![226] — не раз говорил он.

После одиннадцати часов утра по телевидению выступил мэр Нью-Йорка Рудольф Джулиани[227]. Он призвал ньюйоркцев без надобности не покидать своих квартир, а также распорядился провести эвакуацию из зданий, расположенных к югу от Канал-стрит[228]. Выступление нью-йоркского мэра не особо трогало Норму Шесть, которую начало злить долгое отсутствие Кетчума и его гостей. Ну сколько можно разбрасывать над Извилистой пепел Стряпуна? Впрочем, зная Кетчума, Пам догадывалась: одним этим дело не кончится. Кетчум, конечно же, потащит Дэнни показывать варварскую участь Парижа, который он упорно называл Западным Даммером. Либо по пути к Извилистой, либо на обратном пути Кетчум непременно затащит их на Лосиный пруд и начнет с восторгом рассказывать, как туда по ночам приходят лоси и трясут своими тощими задами. Это у них называется танцами.

Пам вдруг стало щемяще грустно. Кетчум столько раз звал ее съездить туда и полюбоваться ночными танцами лосей. (Правда, по ее мнению, лоси просто шатались взад и вперед.) С такой же щемящей грустью Норма Шесть подумала: а как часто она отказывалась ехать на его «привалы» — на травянистый холм, где когда-то была столовая. Для Кетчума теперь это была священная земля, и ничто не приносило ему такой радости, как ночь, проведенная на том месте. Он ставил палатку и брал спальный мешок. Пам однажды согласилась и не могла заснуть из-за его храпа. И потом, с ее бедром спать на жесткой холодной земле? Кетчум не ездил туда летом. Любимым временем его «привалов» была поздняя осень, когда заметно холодало и в особенности когда выпадал снег. А у Пам от холода сразу начинало болеть бедро, и боль отдавалась во всем теле.