Огниво Рассвета - Алексей Будников

— И что? — исполненными искренним непониманием глазами посмотрел на меня Эруиль. Весь этот разговор напоминал диалог отца и ребенка, когда второй, чуть подросши и научившись говорить, освоил, наверное, самый нелюбимый для родительского уха детский вопрос: «почему?».

— И то, — ничего более изобретательного я придумать не смог. — Такова людская натура, Эруиль. Мы всегда стремимся завладеть тем, в чем очень нуждаемся. Даже если на это у нас не имеется средств.

— Вы странный, — после нескольких задумчивых, молчаливых секунд заключил первородный.

Я не стал ничего отвечать, в очередной раз поразившись некоей… жизненной девственности этого эльфа. Неужели их раса совсем беспорочна? Такого же не бывает. С одной стороны, я надеялся, что Эруиль лишь умело играет в дурачка, и на самом деле такие явления, как дождь и воровство ему все-таки знакомы. Потому как подобное незнание меня, без преувеличений, пугало. С другой стороны, почему-то все же хотелось верить, что эльф не притворяется. Да и по нему такого было не сказать.

Спустя еще несколько минут скитаний по теснимым одинаковыми домиками подъемам, впереди вновь открылась широкая, круглая площадь. Все время от рынка мы словно ступали по тонкому стеблю и вот теперь-таки добрались до красивого, пышного бутона. Здания выросли в этажах и изысканности, к их низким порожкам вели цветочные, источавшие пряный запах аллейки, а посередине обширного пространства расположился чашеобразный, даже в ночи продолжавший поднимать на несколько ярдов ввысь столбы воды, журчащий фонтан белого мрамора. По левую от меня руку в площадь упирались золотые, с тонкими прутьями врата, скрывавшие за собой богато украшенный статуями пандус, в свою очередь ведущий к уже виденному мной от опушки роскошному дворцу. И снова никакой охраны. Да… если столь хлипкие, пускай и вычурные врата были бы единственной преградой к замку градоуправленца, что дерзнул бы хоть на марку повысить какой-нибудь налог или поднять въездную пошлину, то наш люд, наверняка, не преминул бы возможностью нанести своему досточтимому владыке ночной визит с факелами, вилами и еще невесть каким фетишем. Потому-то герцогские владения сутки напролет не смыкая глаз и стерегут вышколенные, верные, точно старые псы, гвардейцы, готовые в любой момент подавить любое волнение в самом его зачатке. Попробуй где-нибудь на охраняемом участке издать малейший писк сомнения по поводу политики правителя — сразу рискуешь нарваться на «темную» со стороны этих ребят. А там уж можно и с родным краем распрощаться, и с свободой, и, иногда, с жизнью… Здесь же, по всей видимости, подобная практика была не в ходу.

На противоположной от дворца стороне площади, оградившись от мирской суеты дохленьким, обросшим зеленью заборчиком, раскинулся богатый златокупольный храм со звонницей. А над аркой входа в священное строение виднелся выбитый рельеф женского, овитого объемной шевелюрой лица.

— Эльфы что же, веруют с людьми в одних и тех же Богов? — узнав в изображенном на храме образе богиню Готту[13], спросил я Эруиля.

— Лишь в один. Вы чтите весь Пятеро, в то время как мы — только Ghotte. Она во весь времен прикрывать наш народ от всякий напасть, помогать в трудный минута.

— С чего ты взял, что именно Она вам помогала?

— Я знать это.

— Откуда? Ты ее видел?

— Нет, — покачал головой эльф. — Но также я не видеть и ветер, что окружать меня и позволять мне жить. Хотя я его ощущать. И Ghotte я тоже ощущать.

— Это как же?

— Просто, — улыбнулся первородный, оглядев храм от подножья до головы. — Просто ощущать.

Я, неубежденный сим доводом, фыркнул, дернув головой, но продолжать попытки посеять в эльфе вероотступничество не стал, сочтя их заведомо бесплодными. Эруиль же в ответ на это усмехнулся, но промолчал.

Врата ко дворцу, к большому удивлению оказавшиеся еще и не запертыми, влекомые за золотые прутья парой стражей, беззвучно отворились, и наша процессия двинулась вверх по рогом спускавшемуся от дворца аппарелю. Минуя застывшие в попытках проткнуть глефами незримого противника статуи, взошли к отделявшей центральный вход от мелкого, раскинувшегося у подножия дворика аркаде, и здесь нас встретили уже настоящие, живые и дышащие привратники. Они стояли, расположившись по обе стороны высокой входной арки — без даже мелкого намека на створки, — устремив каменные взгляды куда-то вперед, в ночную пустоту. На легких, облегавших поджарые торсы латах серебристыми разводами сверкали мягкие лунные лучи.

Едва мы подступили к дворцовому входу на расстояние вытянутого меча, как привратники, резко сорвав руки со швов, быстрым синхронным движением скрестили свои оканчивавшиеся узорчатыми, листообразными лезвиями протазаны в дверном проеме. На посыпавшуюся следом тихую, но бурную тираду капитана Хранителей, воины ответствовали безучастным молчанием. Впрочем, недолго ему пришлось вести с ними одностороннюю беседу. Вскоре из-за арки вынырнула чья-то длиннопалая, украшенная перстнями рука, и бледный захлебнулся словами. Только пальцы коснулись древка одного из протазанов, как оружия моментально вернулись в изначальное положение, открывая проход. В нем тут же, сонно перебирая босыми ногами, появился беловласый эльф, одетый в ниспадавшее по стопы зеленое с золотой тесьмой ночное одеяние. Взгляд темных глаз, от которых, подобно лучам от солнца, отходили неглубокие морщинки, хищно вперился в меня.

Все до одного эльфы, помимо привратников, тихо промолвив: «Granmoun», в едином порыве упали на колено. Я же в очередной раз не успел толком сориентироваться, когда передо мной уже во второй раз предстал заслуживающий поклонения персонаж, оставшись стоять и проходясь глупым взглядом по затылкам понурых голов. А едва разум предложил мне вторить преклонившимся Эруилю и Хранителям, как Granmoun, чуть заметно улыбнувшись краешком губ, спокойно и несколько устало промолвил что-то короткое, после чего эльфы вмиг подскочили. Беловласый старейшина, развернувшись на месте, принялся удаляться во мрак неосвещенной залы. Командир Хранителей, взглянув на меня, загадочно кивнул и дернул плечом, призывая идти следом, первым ступив в открывшуюся арку.

Разлившийся внутри полумрак позволял глазу выхватывать лишь некоторые отдельные предметы интерьера. Круглую залу обходили поддерживавшие кант куполообразного потолка исполины-колонны. За ними, прячась от досужих глаз, по обе от меня руки чуть заметно виднелись две параллельные лестницы, что поднимались, заворачивали навстречу друг другу и сходились у высившегося над дальней стеной пухлобалясинного балкона. А под ним на небольшом постаменте расположился внушительный и изящный, с вырезанным в камне ажуром, рельефными подлокотниками и украшенный на сидении темно-багряной тканью трон, к которому по невысокому пологому подъему вела ковровая дорожка такого же цвета.