Русские исторические женщины - Даниил Мордовцев

А за что? История пока не может отвечать на это, да, быть может, и никогда не ответит.

VII. Екатерина Черкасова – дочь Бирона

(Баронесса Екатерина Ивановна Черкасова, урожденная принцесса Бирон)

Фамилия Биронов недолго оставалась на страницах русской истории: подобно такой же пришлой фамилии Годуновых, Бироны, с грозным «временщиком» во главе, слишком временно и слишком мимолетна появляются на горизонте русской государственной жизни и подобно Годуновым исчезают бесследно, хотя одно лицо из этой слишком памятно России фамилии доживает почти до девятнадцатого столетия, но в неизвестности, нося чужую, вполне уже русскую или обрусевшую фамилию.

Лицо это было – дочь Бирона, Гедвига.

В то время, когда Бирон, еще не знатный, но уже отличенный перед всеми придворными Анны Иоанновны, жил в Митаве при дворе своей покровительницы, будущей русской государыни, Анна Иоанновна женила его на бедной девушке из дворянской фамилии фон-Трейден, Бенигне-Готлиб.

В этом браке Бироном прижито было трое детей: в 1723 году родилась у него дочь, которую назвали Гедвигой, потом, в 1724 году родился сын Петр и в 1727 году сын Карл.

Маленькая Гедвига оказалась горбуньей: небольшой горбовой нарост был у нее на спине, однако, не слишком безобразил рост и фигуру Гедвиги. Когда девочка начала уже понимать свое положение, она увидела себя принадлежащей к такой семье, перед которой раболепно преклонялся весь Петербург, и потому девочка иначе не могла представить себе жизнь, как в тех образах, в каких она предстала перед ней с самого ее младенчества: отец ее был граф, обер-камергер русского двора и «временщик».

Могущественный отец Гедвиги, всецело занятый сложными государственными делами столько же, сколько придворными и дипломатическими интригами, не мог, конечно, отдавать своего времени наблюдение за воспитанием детей, и потому вполне предоставил эту заботу жене своей, Бенигне-Готлиб. Бенигна-Готлиб, по природе женщина не глупая, хотя с ограниченным образованием, позаботилась дать своим детям образование широкое, сообразное с высоким государственным саном их отца: она не жалела на детей денег, тем более что государственные сокровища были едва ли не в бесконтрольном распоряжении ее мужа, всесильного временщика, выписала из Европы лучших учителей, гувернеров и воспитателей, которые ввели в программу воспитания детей все науки, необходимые для приготовления к государственной деятельности. Сама императрица принимала в этом деле непосредственное участие: детей Бирона она любила, как бы это были ее собственные дети; она с участием следила за их воспитанием; часто присутствовала во время классных занятий; сама спрашивала уроки. Сыновья Бирона оказывали мало успехов, учились вяло, были неразвиты, ленивы; но зато Гедвига подавала блистательные надежды: это была умненькая, живая девочка, в учении она делала быстрые успехи и в общем развитии шла впереди своих братьев. Но, без сомнения, физические недостатки маленькой горбуньи отвратили от нее нежность отца, которому, конечно, желалось, чтобы дочь его блистала красотой, как он сам блистал могуществом, чтобы с помощью этой красоты можно было войти в связи с могущественными особами, если не здесь, в России, то в Европе. Бирон часто не скрывал своего нерасположения к Гедвиге, преследовал ее насмешками, попреками, как дурнушку. Самолюбивая и умненькая девочка не могла не видеть этой слишком крайней холодности отца, и, сознавая свой ум, свое превосходство перед прочими, заключалась в себе самой, а через это вырастила в себе скрытность, но, вместе с тем, выработала себе волю и самостоятельность

Когда Гедвиге было десять лет, в 1737 году, отец ее был пожалован герцогским достоинством, и маленькую Гедвигу стали называть «принцессой». Ей дали придворный штат, фрейлин, камер-юнгфер, пажей.

Когда Гедвиге было двенадцать лет, она явилась ко двору; В это время совершалась свадьба племянницы государыни, принцессы мекленбургской Анны Леопольдовны, с принцем Антоном-Ульрихом брауншвейгским. Это было 3-го июня 1739 года. Гедвига отправилась в придворную церковь в великолепной золоченой карете, окруженная свитой. При свадебной церемонии она стояла рядом с государыней. За официальным придворным обедом она сидела рядом с новобрачными, а вечером, во время придворного бала, управляла танцами.

Первое появление ее в свет было вполне удачно, и императрица осталась ей вполне довольна. Молоденькая девушка оказалась умна, ловка, находчива, и привлекла всеобщее внимание, тем более, что это была дочь Бирона. После первого выезда она уже являлась ко двору во всех торжественных случаях, и около нее образовалась толпа поклонников: вся блестящая молодежь того времени, все придворные любезники окружали дочь Бирона; все старались угодить ей, заслужить ее внимание, чтобы, в свою очередь, заслужить лестное внимание ее папаши. Это раболепство Гедвига, естественно, принимала как дань уважения ее уму и талантам, как обаяние ее красотой, и это тем более было ей по душе и тем охотнее отдалась она наслаждению блистать и побеждать, что дома она встречала только обидное невнимание или уж не в меру обидную придирчивость отца.

Вместе с отцом и Гедвига разделяла милости императрицы. В то время, когда заключен был белградский мир, в 1740 году, Гедвига пожалована была портретом государыни, украшенным бриллиантами, для ношения на груди. Начали уже поговаривать, что государыня готовить ей жениха в числе владетельных особ и что ее намерены помолвить за сына одной из германских коронованных особ.

Гедвига видела впереди новый ряд побед, нескончаемую лестницу почестей и избыток жизненного счастья.

Но жизнь не дала того, что ожидалось не одной Гедвигой…

В октябре 1740 года императрица Анна Иоанновна скончалась – и вместе с этим рухнуло могущество Бирона, рухнуло и счастье Гедвиги, так не надолго улыбавшееся ей.

Прошло 22 дня после смерти императрицы, и Бирон был уже обвинен в государственной измене, осужден и посажен в крепость. В крепость посажена была и ни в чем неповинная Гедвига, которой было только семнадцать лет. Вся семья Бирона сидела в крепости семь с половиной месяцев, пока не вышло новое определение суда – сослать всех Биронов на вечное житье в Сибирь.

В Пелыми, в том заброшенном сибирском городке, который, полтораста лет назад, заселен был ссыльными угличанами за то, что в городе их совершилось убийство царевича Димитрия и угличане отмстили его убийцам – в этом далеком городке для Биронов выстроили дом о четырех комнатах и окружили его, как острог, высоким палисадом.

Вот куда поворотила звезда Гедвиги, загоревшаяся было на западном горизонте…

За высоким пелымским палисадом, среди снегов, и грешный Бирон, и неповинная Гедвига должны были кончать свой жизнь. В Сибирь Биронам позволено было взять часть своей прислуги, и в том числе, для Гедвиги с матерью, «девку арапку Софью и девку турчанку Катерину».

После долгой и томительной дороги Бироны поселились в Пелыми. Надорванный последними событиями, Бирон слег – он не привык к таким ударам: Гедвига и мать день и ночь чередовались около постели опального вельможи и читали ему, в утешение, святую библию.

Можно себе представить, что переживала молодая девушка…

А Бирон, в ссылке, больной, был еще раздражительнее: что прежде, в самовластных порывах раздражительности, Бирон изливал на всю Россию и давил ее собой, то теперь все почти обрушивалось на слабые плечи нелюбимой им дочери горбуньи.

Но через год до Биронов дошла весть о новых важных событиях в далеком Петербурге: на престол вступила цесаревна Елизавета Петровна, и в душе Бирона воскресла надежда на избавление, на восстание из его живой могилы. Он помнил, что делал когда-то добро цесаревне, и решился писать ей о смягчении своей тяжкой участи.

Благодарная императрица сжалилась над павшим величием и приказала перевести Биронов в Ярославль. Там, на берегу Волги, отвели им большой каменный дом, который долго потом показывали, как местопребывание некогда страшного временщика.

Ярославль, казалось Гедвиге, стоял уже довольно близко к тому месту, где она была когда-то счастлива: вести от Петербурга доходили до Ярославля гораздо скорее, чем до Пелыми – и Гедвига дозволила себе мечтать о возвращении потерянного счастья, тем более, что и в силе и в падении отец ее оставался все тем же – он не любил свой дочь, а несчастье сделало его характер еще более жестким.

Гедвига испробовала все средства, чтобы напомнить о себе в Петербурге, чтобы имя ее произнеслось при императрице, чтобы двор опять открылся перед дочерью опального отца: Гедвига думала найти путь ко двору через всех влиятельных лиц нового своего местозаключения; но влиятельные лица Ярославля были бессильны открыть молодой и честолюбивой мечтательнице путь ко двору. Она решилась писать к любимцу государыни, графу Шувалову, – но это осталось только бесполезной попыткой.