Гость из бездны (сборник) - Георгий Мартынов

Его горячие лучи, ласково касавшиеся лица Волгина, были последним его ощущением в конце второй жизни. Все, что происходило потом, прошло для него, как во сне.

Лифт опустил их на сто метров в глубь земли.

«А ведь я так и не увидел Эйфелевой башни, — почему-то пришло в голову Волгина. — Я думал о ней в последние дни моей первой жизни. Шел дождь, и ее не было видно».

Башня все еще стояла, он знал это.

И вдруг ему показалось, что не было никакого воскрешения, не было жизни в девятом веке Новой эры. Его привезли из Парижа, а не из дома Мунция на берегу Средиземного моря. Иллюзия была так сильна, что он обернулся, ожидая увидеть Михаила Северского, брата Ирины, который должен был сопровождать его по пути к могиле.

«Что-то не в порядке у меня в голове», — подумал Волгин.

Но он тотчас же забыл об этом. В эти минуты Волгин жил, думал и двигался, как в тумане.

Металлические стены подземной комнаты, массивные аппараты, окружавшие со всех сторон прозрачный саркофаг, люди, одетые в белое, — все это прошло мимо сознания. Волгин автоматически исполнял то, что ему говорили.

Его попросили раздеться. Он послушно снял бывшую на нем одежду, отцепил Золотую Звезду и передал ее Ио. Потом с чьей-то помощью натянул плотное, сильно сжимавшее все тело трико.

Ио протянул руку, и Волгин машинально пожал ее.

Его лицо закрыли прозрачной, как будто матерчатой, маской — она словно прилипла к коже.

Люди, одетые в белое, взяли его под руки и подвели к саркофагу. Он лег и не почувствовал, что под ним. Как будто вода или сжатый воздух. На секунду Волгин вспомнил состояние невесомости, которое он испытал на борту «И-76». Это было похоже на то, что он испытывал сейчас.

Ему раньше подробно описали всю процедуру. Замораживание будет медленным и постепенным, предварительно его усыпят.

Подошел Ио.

— Ты готов, Дмитрий? — спросил он еще раз.

— Да.

Еще немного, несколько мгновений — и конец… Проснется ли он когда-нибудь?..

Что-то вроде страха шевельнулось в душе Волгина.

— Не бойся, — сказал Ио. — Все будет хорошо. Ты не умрешь через несколько секунд, а проснешься. Тысяча лет пройдет для тебя как миг. Закрой глаза!

— Зачем? — с трудом шевеля губами под маской, ответил Волгин. — Они сами закроются, когда я засну.

Он ничего не почувствовал. Медицинская техника обходилась при инъекциях без уколов.

Лицо наклонившегося над ним Ио затуманилось, расплылось… исчезло!

Глаза Волгина закрылись.

Ио отступил на шаг и поднял руку.

Опустилась прозрачная крышка.

— Газ!

Голубоватый туман заискрился, заполняя внутренность саркофага.

Ио напряженно следил за Волгиным. Прошла минута… другая. Туман густел, это начал замерзать воздух. Грудь человека там, внутри, дрогнула в последний раз.

— Прекратить подачу! Всем покинуть помещение!

В плотном голубом сумраке уже плохо различалась неподвижная фигура Волгина.

Ио быстро вышел.

Герметически закрылась металлическая дверь. Нажата кнопка, включающая аппараты — внимательные, умные, точные. Они будут следить за всем, поддерживать нужный режим до тех пор, пока люди, еще не родившиеся на Земле, не остановят их.

Дмитрий Волгин снова ушел из жизни.

Вместо эпилога

В глубоком сне времени как бы не существует. Тем более в таком глубоком, как смерть. Годы, века, тысячелетия, миллионы лет — все равно один миг.

Люди веками бились над загадкой смерти — «факта, подлежащего изучению», как сказал когда-то Максим Горький.

И его изучали, этот факт.

Люди двадцать первого века Новой эры… Но, может быть, она называлась уже иначе или совсем не имела названия… Может быть, перестали делить время на столетия?… Люди пять тысяч двадцатого года знали все, что касалось процессов жизни и смерти. В этой области для них не осталось тайн.

Они были прекрасны, эти люди, — физически и морально. Они были мудры, хотя внешне мало отличались от тех, среди которых прожил свою короткую, вторую, жизнь Дмитрий Волгин.

Для их науки вторичное воскрешение не имело никакого значения. Они сделали это только из уважения к воле своих предков. Сделали легко и просто.

Они не могли допустить ошибки, совершенной тысячу сто шестьдесят лет тому назад Люцием и Ио. И если бы они не могли дать Волгину полноценной жизни, во всем равной их собственной, они не воскресили бы его.

Мозг человека таит в себе неограниченные возможности. Они знали это и имели в своем распоряжении средства вызывать к деятельности, «пробуждать» дремлющие центры человеческого сознания.

Они могли дать мозгу ускоренное развитие, могли создать человека не только подобного им самим в умственном отношении, но и человека с умом будущего. Но не считали нужным это делать. Каждому времени свое сознание. Законы природы, подвластные человеку, устроены разумно.

Целесообразность всегда и во всем была законом жизни. Когда пришла пора разбудить Дмитрия Волгина, люди знали, что очень скоро он станет таким же, какими были они. Меры были приняты заранее. Он сам ничего не заметит.

Сколько он сможет прожить? Такого вопроса не возникало. Люди жили столько, сколько хотели. Так же будет и с Волгиным, Люцием, экипажами космолетов, вернувшихся с Грезы. Со всеми, кто явился в пять тысяч двадцатый год из прошлого. Со всеми, кто пришел приветствовать первый взгляд, первую улыбку дважды умершего и дважды воскрешенного человека.

Ленинград

1951–1961 гг.

Кто же он?

Глава первая

1

Под ногами монотонно скрипел снег…

Отряд, вернее то, что осталось от отряда, растянулся длинной цепочкой. Люди идут по-партизански, в затылок друг другу, стараясь по привычке ступать след в след, хотя сейчас, в том положении, в котором они находятся, это и не имеет никакого значения. Три четверти цепочки составляют носилки с ранеными. Но настоящих носилок мало, в большинстве — просто две палки или две винтовки, накрытые плащ-палатками, а то и шинелями, снятыми с тех, кто перестал в них нуждаться.

Убитых пришлось оставить на месте боя, там, откуда все еще доносились до напряженного слуха Нестерова короткие пулеметные очереди.

«Что-то уж слишком долго», — думал Нестеров.

Изредка глухо рвались ручные гранаты. Нестеров насчитал пять таких разрывов. Значит, в распоряжении Михайлова остались две, последние.