Очищение. Том 1. Организм. Психика. Тело. Сознание - Александр Шевцов (Андреев

Как вы помните, изначальная установка Гуссерля при создании строгих оснований для Наук и была связана с исключением «субъективной релевантности», то есть случайности в этих кирпичиках наукостроения.

«Градуальность рассматривается как большая или меньшая степень совершенства. Здесь, как обычно, совершенство понимается исключительно в практическом смысле, а именно, как то, что полностью удовлетворяет специальные практические интересы.

Однако при существующей постоянной смене интересов то, что кажется полностью удовлетворительным для одного, для другого человека таковым не является; причем устанавливается определенная граница возможностей, например, технических возможностей совершенства (возможность выпрямить прямую, сделать плоскость более ровной).

Вместе с человечеством развивается, конечно, и техника, и заинтересованность в повышении технической точности; тем самым идеал совершенства все более и более отодвигается вдаль. <…>

…уже здесь можно сказать, что практика усовершенствования осуществляется в свободном проникновении "все снова и снова" за горизонт возможного усовершенствования вплоть до предельных форм, к которым, как некоему инвариантному и никогда недостижимому идеалу, стремится реальный ряд совершенствования» (Там же, с. 570).

Наука занята двумя вещами — созерцанием мира и описанием, — как кажется, описанием того, что созерцает, но на самом деле записыванием того, что думает о созерцаемом. Созерцаемое нельзя описать иначе, как созерцая, то есть образу полно соответствует только он сам. В этом и заключается потребность в предельных формах. Если они будут у нескольких людей, а еще лучше — у всех людей, то все люди смогут узнать то, что созерцаю я. Ведь у них есть, чем узнавать! У них есть такие же образы. Но как добиться, чтобы люди создали себе такие всеобщие и всеми узнаваемые образы?

А не надо добиваться, похоже, это происходит само собой в ходе естественного развития человечества. Техника, которой Наука передает свои описания для воплощения, постоянно совершенствует и себя и людей, которые ею пользуются. И они, доводя технику до совершенства, совершенствуют и собственные понятия.

«Мы — геометры, поскольку интересуемся идеальными фигурами и последовательно занимаемся тем, что пытаемся определить их и заново сконструировать новые фигуры из уже определенных нами. Аналогичным образом обстоит дело и в других областях — занимаясь измерением времени, мы — математики «чистых» формообразований, универсальная форма которых— идеальное пространство-время.

Вместо реальной практики — будь то практика, осуществляющаяся в действии или же обдумывающая эмпирические возможности, или же практика, имеющая дело с действительными и реально-возможньши телами, — теперь мы имеем идеальную практику "чистого мышления", относящуюся исключительно к царству чистых предельных форм» (Там же, с. 570–571).

Таков мир идеальных объектов, то есть феноменов — завершает Гуссерль свой рассказ. Все ясно, остается лишь один вопрос: так чего же он беспокоится?

Дело в том, что техника развивается быстрее, чем наша способность понимать то, что же мы делаем. Тот исходный вопрос об инструментах научного познания, где опыт оказывался не столь важен, как запас необходимых для его понимания понятий, проявляется и на этом уровне разговора. Мы уже вовсю «имеем идеальную практику» «чистого мышления», но очень мало пробовали понять, что же имеем. Теории или созерцания этого «чистого мышления» нет. А без нее нет ни науки, ни возможности двигаться дальше. Именно в этом для Гуссерля и заключался кризис Наук.

Для нас же важно то, что мы теперь понимаем, что такое явления сознания для Гуссерля. Остается только понять, что такое очищение сознания в рамках феноменологии. Оно же — феноменологическая редукция. Для этого, конечно, придется понять и что понимает Гуссерль под сознанием.

Глава 3. Сознание и его очищение в феноменологии

Даже того краткого и поверхностного рассказа, что у меня получился, достаточно, чтобы понять: столь отчетливо связываемое с феноменологией понятие «сознание» совсем не такая уж однозначная и определенная вещь. Все свидетельствует о том, что используя слово «сознание», Гуссерль пользуется лишь каким-то из пониманий сознания, точнее, говорит не о сознании в целом, а о каком-то из его проявлений, которое обеспечивает решение его собственных задач.

О том, действительно ли Гуссерль использует слово «сознание», или же этим словом переводят его наши переводчики, я судить не берусь. Немецкий для меня слишком сложен. Но это и не имеет для меня решающего значения, поскольку моя задача — не понять Гуссерля, а понять, как его образы, его понимание превратились в часть той общечеловеческой культуры, которая у русского человека связана с понятием сознания. Гуссерль, как и Рассел, мог писать о чем угодно, а мы все знаем, что когда дойдет до очищения сознания, можно воспользоваться феноменологией. Кстати, это убеждение живо не только у русских людей. Книга Колина Уилсона «Паразиты сознания» рассказывает о мечте американца, надеющегося очистить свое сознание с помощью феноменологии до такого состояния, что у него откроются сверхспособности.

Как бы там ни было, Гуссерля надо не переводить пословно, а понимать из его описаний тех явлений, с которыми он работает. А именно тех, которые обеспечивают достижение его главной цели. А какую цель ставит перед собой Гуссерль, создавая феноменологию? Если отсечь все возможные скрытые личностные цели, так сказать, сделать Гуссерлю «редукцию», то останется то, что заявляется целью в самих текстах. И это — создание наукоучения, способного обеспечить все Науки прочными и точными основаниями рассуждений.

Именно основаниями рассуждений, хотя эти основания на деле оказываются не парой-тройкой аксиом, а полноценным образным языком. Образным не в том смысле, в каком это понимает искусство, где образ ярок и полон жизни, а в строго философском смысле. Образ, нужный философу, должен быть предельно выхолощен от жизни, очищен от всего, что связано с неопределенностями и относительностью, вносимых личностями, то есть отдельными живыми людьми. Образ должен передавать сущность, то есть общее, что содержится во множестве подобных же образов. Он должен быть тем вываренным костяком, скелетом живых образов, который присутствует в каждом из отдельных образов. В этом и есть его основность. Именно формально чистые образы и становятся языком, который хочет создать Гуссерль, почему он и начинает с логики и математики, размежевываясь с психологией.

Итак, задача феноменологии — создать язык, подобный математике, который позволил бы предельно точно описывать то, что ученый созерцает как живой опыт.

Решается эта задача путем «феноменологической редукции». Что это такое? Феноменологи давно дали ей описание, и я воспользуюсь им в изложении русского философа Я. Слинина. Но сначала надо объяснить пару слов, которые использует Гуссерль, а за ним Слинин.

Во-первых, аподиктическое знание. Попросту говоря, это греческое слово означает неопровержимое. Но когда речь заходит о суждениях или основаниях рассуждения, оно приобретает оттенок логической необходимости или неизбежности.

Второе слово — это epoche. Произносится как эпоха. В греческом это — и та самая эпоха в общепринятом смысле слова, связанная со временем, и чисто философское выражение, означающее воздержание от суждения. Гуссерль превратил ее в исключение того, о чем возможно суждение, как о непостоянном относительном качестве.

Итак, Слинин:

«Что касается Гуссерля, то он в "Идеях чистой феноменологии" предложил новый метод получения аподиктического знания: метод феноменологической редукции. Этот метод состоит в том, чтобы осуществить воздержание от суждения о существовании всего того, в чем можно усомниться. По-гречески воздержание от суждения — еттохл; этим термином Гуссерль иногда пользуется. Гуссерлевское епохц состоит в том, чтобы поочередно" вынести за скобки" все классы предметов, существование которых может быть подвергнуто сомнению. Затем нужно посмотреть не осталось ли чего-либо "в скобках", то есть не обнаружилось ли чего-либо такого, в существовании чего усомниться невозможно» (Слинин, Эдмунд Гуссерль…, с. 307).

Вот это и есть искомое очищение сознания. Не более и не менее… На деле феноменологическая редукция оказывалась почти в точности тем же самым, что и метод сомнения Декарта. Конечно, были и различия, о которых Гуссерль и феноменологи много писали. Но это я оставлю за скобками, потому что они отношения к понятию сознания не имеют. Главное, что Гуссерль признавал Декарта своим предшественником. И по существу, он действительно делал то же самое, только иначе. А что делал Декарт?