Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Она бы за меня не вышла. Она хотела уехать отсюда. А Савва никого не нанимал и ничего не подстраивал. Он меня любил, девочка моя любознательная и скорая на выводы.
Кате словно в лицо водой плеснули из стакана этой самой «девочкой моей любознательной». Однако она стерпела. Ради дела.
– Здесь, в доме, отравитель, Иван Аркадьевич. И я уверена, что вы с вашим опытом прикидываете и так и этак – кто это такой, кто им может быть. Если это, конечно, не вы сами.
– Я повторяю – считайте как вам угодно. Мне все равно.
– Вам не все равно, – Катя уже злилась. – Вам не все равно, нет! Вам хочется, чтобы вас считали героем. Все! Потому что вы такой… герой по жизни. Что этот ваш вызов на дуэль и доказал лишний раз. Вы желаете выглядеть исключением из правил, без страха и упрека. Дуэлянтом века минувшего. Человеком чести. Всегда этого хотели. Но особенно жаждете сейчас, когда в любви, наконец, повезло. Вся эта ваша бесстрастность и невозмутимость – фикция.
– Чего вы добиваетесь?
– Союзнических отношений. Помощи вашей. Хочу, чтобы вы сказали нам, кого вы сами подозреваете. Потому что вы именно тот, кто может нам максимально эффективно помочь.
Дроздов усмехнулся и хотел что-то ответить. Но его перебили.
– О чем вы здесь спорите? У меня и так голова раскалывается.
Катя, Клавдий и Дроздов обернулись к двери.
Глава 34
«Один выходит, вослед за ним и два других…»
9 февраля 1861 г. 9 часов вечера
Гостиница-трактир Ионы Крауха
Клавдий Мамонтов и Пушкин-младший выпили по стакану вина, согрелись. Скинули промокшую, пропотевшую одежду. Мамонтов кликнул гостиничного слугу и приказал принести два ведра горячей воды. Вода появилась, а с ней фаянсовый таз и кувшин. Они начали мыться и бриться. Стоя пред зеркалом, намылили лица. Александр Пушкин-младший, подправляя свои щегольские усы, подмигнул своему отражению.
– Знаешь, когда я только женился, – сказал он, – выхлопотал в полку двухмесячный отпуск. И была у меня странная жизнь в Петербурге, Клавдий, похожая на сон. Встаешь с постели в третьем часу дня – потому что с бала вернулись поздно, а ночью жена молодая, сам понимаешь. Пока раскачаешься – кофию выпьешь, с женой поговоришь… Пока то-се, завтрак несут или обед – сам черт не разберет. А за окнами уже смеркается. Зима, как сейчас. Сидишь очумелый в шлафроке. А затем на ночь начинаешь бриться – вот как мы сейчас с тобой. Потому что снова на бал – жена обожает танцы. Или в оперу – кастратов итальянских слушать. Сначала, казалось, умом тронусь от таких парадизов – это после нашей-то полковой муштры. А потом привык. И даже понравилась мне праздность. И в полк я возвращался с неохотой, отвыкал от такой жизни с трудом.
– Офицеры в полку в карты по ночам режутся, – заметил Клавдий Мамонтов.
– Я не картежник, меня эта батюшкина страсть миновала. Я музыку люблю. Помнишь тот музыкальный вечер, с которого все и началось?
Клавдий Мамонтов, скребя подбородок опасной бритвой, кивнул. Шуберт… трио… Они играли его втроем – да как играли! И вот двое из игравших мертвы. А третья… Аликс под надзором в доме священника. Трио…
– Саша, я подумал сейчас – поручик Дроздовский под арестом, его возможный мотив нам ясен. Аликс… она здесь, и ее мотив ясен тоже. Но… может, мы с тобой что-то проглядели?
– Что? – спросил Пушкин-младший, ополоснув лицо.
– Может, есть кто-то еще во всей этой истории? Кто-то третий, кого мы до сих пор не видели? Вообще, что мы видели, что знаем? Что след кровавый на подоконнике мужского сапога. Что должна быть сабля, которой их убили, и мы ее не нашли. Следы к оврагу и кровь на снегу. Шкатулка с драгоценностями, что пропала и опять-таки не найдена. Украдена? И еще – криков никто не слышал, потому что убийца подгадал под фейерверк. И брошенные в сугробе тулуп и золотая маска.
– Еще у нас сидит под замком мерзавец конюх-соглядатай. Может, он и есть вор и убийца?
– Я не о нем, – Клавдий Мамонтов тоже смыл мыльную пену с лица и вытерся полотенцем. – Я сейчас, как и ты, тот вечер музыкальный вспомнил. Как мы слушали, как смотрели постановку. И после этого барон Корф… помнишь, что горничная нам сказала – лакей Макар уходил со двора в особняк на Солянке. Меланья считала, что он уходит к Аликс. И оно так и было. Однако… барон Корф… Что там Аликс нам крикнула насчет извращенных умов и сердец? Эти живые картины, как ты выразился, – утонченное варварство. При определенных склонностях подобное зрелище… Кто знает, какие наклонности у барона? Горничная твердит, что Меланья спешно увезла Макара из Москвы в имение. От соблазна. Нам сейчас кажется – это из-за Аликс, которая последовала за ними. Но, может, причина не только в ней? Но и в бароне, воспылавшем нездоровой страстью к красавцу в образе Вакха?
– Это что-то новое, – хмыкнул Пушкин-младший. – В стиле Пира Тримальхиона Петрония?
– Мне покоя не дает одна деталь. Тот узел на руке Макара. Ленту кто-то пытался развязать, а сам он, как ты и сказал, этого сделать никак не мог, только бы туже затянул. Но его пытались освободить, отвязать от кровати. И это сделал убийца. Мне так кажется.
– Не отвязал же. Убил, и как жестоко. Колотая рана в живот.
– Да. Что-то произошло, и убийца сменил намерение.
– И, по-твоему, это барон Корф? И где же он?
– Мы обыскали лишь гостиницу и трактир, а здесь целый городок.
– Ты хочешь сказать, что барон тоже, как Аликс, как поручик Дроздовский, последовал сюда за Меланьей и ее лакеем? Приехал инкогнито?
– Я просто размышляю. Я предполагаю – возможно, есть кто-то третий в этой истории. И он нам неизвестен.
– Такую фигуру, как барон, заметили бы в городишке немедленно. Правда если он приехал инкогнито, переоделся… Кстати, он ведь однокашник моего отца по лицею. Трудно представить, что в своем возрасте он пустился в кровавую авантюру. Хотя все возможно, когда буря страстей бушует в груди. Но есть еще один, о ком мы слышали, но кого не знаем, Клавдий.
– Кто?
– Тот, с кем поручик Дроздовский стрелялся на дуэли из-за Меланьи.
– Точно! А я и забыл об этом.
– Человека этого знает сам Дроздовский. Но нам
