Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова

– А разве она не могла надеть мужские сапоги? – спросил Пушкин-младший, огляделся. – Вон деревня на косогоре. Это Филатовка. Давай, еще немного поднажмем. Мы почти у цели.

Когда, все с ног до головы в снегу, словно два призрака Севера, они появились на расчищенном пятачке у серого помещичьего дома с белыми колоннами, дворня, выскочившая из сеней на грозный окрик господина мирового посредника, поначалу приняла их чуть ли не за разбойников с большой дороги!

Но Пушкин-младший загремел как гром, и их тотчас сопроводили в дом к барышне – покорнейше просим, кланяемся нижайше.

Аликс встретила их в зале – большой сумрачной комнате, где царили хаос и пыль, словно с похорон ее дяди здесь даже не прибирались. Но дрова в камине горели жарко и дружно, а потому было тепло и от этого уютно. Аликс в клетчатом домашнем платье куталась в теплый шерстяной платок. На ее голове был белый крахмальный чепец. Выглядела она неважно – на щеках пятнами рдел нездоровый румянец. Все губы обметала лихорадка. Она встала с вольтеровского кресла, когда Пушкин-младший и Мамонтов ввалились в залу.

– Александр Александрович, вы? Здесь? И ваш приятель? Что случилось?

– Соблаговолите называть меня господин мировой посредник, мадемуазель, – отрезал Пушкин-младший. – Мы к вам по официальному делу.

Тут он и объявил: убиты… в номере гостиницы…

И Аликс упала в обморок.

Клавдий Мамонтов, уложив ее на оттоманку, неловко хлопотал, пытаясь привести девушку в чувство. У него ничего не получалось.

– У тебя нет опыта обращения с беременными женщинами. Это по моей части, – Пушкин-младший вздохнул. – Вот женишься, научишься.

Он присел на оттоманку возле Аликс. Мягко потрепал ее по горячей щеке. Его лицо сразу тоже смягчилось, вся напускная суровость с него мигом слетела.

– Ну же, очнитесь… вот соль, – он поднес к носу Аликс флакон, что принесла горничная. – Мадемуазель… мы здесь, с вами…

Аликс вдохнула соли и открыла глаза. Ее сразил сильный приступ кашля. Она кашляла, закрывая обметанный лихорадкой рот рукой. А потом села. Пушкин-младший сразу поднялся.

– Он убит? – прошептала Аликс. Лицо ее исказилось.

– У нас есть основания подозревать в убийстве вас, мадемуазель, – сказал Пушкин-младший без обиняков. – Поэтому мы приехали так срочно… пришли сюда к вам в имение пешком.

– Но я же… Да вы что, господа? Как же я могла его… их убить?!

– Chacun est entraine par sa passion[19]. Не отрицайте, мадемуазель, вас терзали страсти.

– Боже мой…

– У нас есть свидетель вашего позавчерашнего разговора с ними. Вас подслушивали, за вами подглядывали. Это трактирный слуга, тот еще мерзавец. – Пушкин-младший говорил все это ей почти мягко. – Мы бы с моим другом никогда не позволили предать сии сведения огласке, однако это дело о двойном убийстве. Умышленном убийстве. И нам ничего не остается другого. Этот ваш разговор навел нас на подозрение, что убийцей могли стать вы, мадемуазель.

– Как вы можете так говорить? – воскликнула Аликс и сорвалась с места. Ее худенькое тело снова сотряс тяжелый приступ кашля. – Как у вас язык только повернулся, господин мировой посредник? Александр… как вы можете?! Да я же…

– Что, мадемуазель? – тихо спросил Клавдий Мамонтов, чувствовавший себя не в своей тарелке.

– Я его безумно любила, – прошептала Аликс и опустила глаза. – Если этот ваш свидетель сказал вам все, вы знаете, что я… у меня под сердцем его ребенок. Хоть это и постыдно, но я не стыжусь. Нет! Я рада! Я безмерно счастлива этим! А то, что он был ее крепостной, наполняло мое сердце болью и желанием освободить его. Вырвать его из рабства! – она прижала руки к груди. – Невозможно терпеть, когда тот, кого ты любишь всем своим существом – раб, которого могут продать, которого могут взять в аренду… Чтобы он играл и пел, развлекал… чтобы делал такие вещи, которые непристойны. На потеху… публично… напоказ.

– Вы про живые картины у барона Корфа? – спросил Пушкин-младший. – А разве не вы были их вдохновительницей?

– Я не такого желала, когда все это затевала. Поверьте мне! Но есть извращенные умы и извращенные сердца, для которых нет ничего святого. Я не ханжа, господин мировой посредник, но я… поверьте, все было не так, как вы себе представляете. И как она себе все это вообразила, Меланья.

– Вы ревновали его к ней, Аликс, – Клавдий Мамонтов вздохнул. – И вы торговали его у Меланьи.

– А как еще я могла его освободить?! Как? Как это сделать в нашем Отечестве? – воскликнула Аликс страстно. – Ни в одной стране, кроме Трансильвании, этого нет. Я много путешествовала по Европе. И только у нас и там до сих пор это варварство! Словно мы африканские дикари! Надо же – все ждут Манифеста о свободе словно манны небесной! А если его не будет? Если царь передумает? Или ему не дадут это сделать? У нас, в нашей стране, господа, все возможно. Поэтому я хотела сделать это сама, не дожидаясь ничьей милости, – освободить его!

– Забрать у Меланьи Скалинской красавца себе, – сухо поправил Пушкин-младший. – Но он не принял вашего предложения. Крепостной остался при своей барыне. А вы… вы, мадемуазель, возжаждали крови.

– Нет! – закричала им в лицо Аликс. – Нет! Я их не убивала! Я клянусь вам. Он отец моего ребенка. Я его любила. Да я бы сама за него умерла сто раз!

Ее крахмальный чепец сбился, и Мамонтову показалось, что она гневно сорвет его со своей головы, но она лишь аккуратно поправила его. И снова сильно закашлялась.

– Где вы были этой ночью? – спросил Клавдий Мамонтов.

– Здесь, в имении. Я нездорова.

– Мы спросим ваших слуг.

– Спрашивайте.

– Вы не отрицаете, что приезжали в гостиницу к Меланье Скалинской позавчера?

– Нет. Ваш свидетель правдив.

– Как же вы проехали из имения?

– По льду озера. Обычное дело, так дядя еще делал.

– Но мы тоже по льду добирались, но никак не проедешь!

– Дорогу занесло. Слуги расчистили нашу аллею до самого берега озера, – Аликс указала на окно, за которым сгустились сумерки. – Это намного легче, чем расчищать тракт.

Пушкин-младший покачал головой – вот ведь все как просто. А они-то в снегах погибали!

– Вы поедете с нами, – объявил он. – Одевайтесь, возьмите все необходимое. Вы будете находиться в городе до приезда господина полицмейстера. Под надзором. Я своих подозрений с вас не снимаю.

Пока Аликс собиралась, укладывала дорожный сундук, Пушкин-младший и Мамонтов кратко опросили слуг и дворовых. И все в один голос твердили как заводные, что барышня в город ездила третьего дня – по льду в возке, а вчера никуда не ездила.