Исправленному верить (сборник) - Татьяна Минина

Матрёна испуганно вжалась в кресло:

– Чего я такого…

Скрыбин ей не ответил. Схватив свой потёртый планшет, принялся что-то быстро-быстро записывать. Матрёша с ужасом вслушивалась в абракадабру, которую бормотал старик, и думала, не сошёл ли бедняга с ума. А что вы хотите – возраст!

Дверь распахнулась неожиданно, заставив Матрёну подскочить на месте от испуга. На пороге стоял доктор – бледный, как вечно белые пылепоглощающие стены «райка».

– Там… – Он ткнул рукой в сторону коридора. – В зале… Они все…

Доктор кривил непослушные губы.

– Я пошёл разогнать эту гулянку, а там…

– Что там ещё? – Скрыбин недовольно поднял голову.

– Они все не двигаются.

Закованный в неудобный самодвижущийся костюм, точно древний рыцарь в латы, расстояние до парадной залы Скрыбин преодолел с превеликим трудом. Весь длинный путь в дальнее крыло огромного корпуса, где располагалась зала, Матрёша смотрела на ряды массивных дверей. За каждой из них жилой номер. В скольких из них люди? Больные, беспомощные, не способные позаботиться о себе. Всех их придётся увозить в другие номера, спасать от неумолимо ползущей Зоны. Точно услышав её мысли, доктор тихо произнёс:

– И кто знает, где начинается граница этой самой Зоны.

– Где в сон потянет, там и она, – кряхтя, откликнулся влекомый бесстрастным костюмом Скрыбин. – Но не волнуйтесь, какое-то время мы сможем бороться со сном. Недолго, правда. Так что туда и обратно. Может, вытащим кого.

Такого Матрёше видеть не приходилось. Смешение праздника и смерти. Накрытые столы и стылая, давящая тишина. Разноцветные, поблёскивающие богатыми тканями или дешёвой мишурой одежды и скорчившиеся на полу, на диванах, в креслах люди – скрученные агонией тугие клубки тел, разинутые рты, выпученные в пароксизме страха глаза… И вечные цветы, так напугавшие Матрёшу вчера. Точно знали они о том, что случится здесь несколько часов спустя. Знали и шептали об этом.

А Матрёша не расслышала.

Не разобрала.

Не спасла…

…

– Матрёна Семёновна! – Кто-то тащил её за руку. Кто-то злой и настойчивый. Матрёна застонала.

Спать!

Провалиться в баюкающую тёплую пустоту…

…и спа-а-ать…

– Да, очнитесь же!

Кто-то вёл её куда-то. Кто-то держал под руку слева. Кто-то поддерживал справа. Пустота звала ласково, окликала со всех сторон. Потом из-за спины.

Матрёна открыла глаза, недоумённо огляделась.

– Что ж вы, Матрёна Семёновна… – Доктор укоризненно качал головой. – Предупреждали ведь!

Скрыбин смотрел в развёрстый зев оставшейся позади залы.

– Это было безрассудно. Простите меня! Но я должен был это видеть, – хрипло сказал старик.

С того дня он не расставался с планшетом – что-то читал, чертил, записывал. Пространных разговоров не вёл, ничего не объяснял.

Впрочем, Матрёше и доктору было не до того. Уже несколько суток они перевозили оказавшихся вблизи от Зоны лежачих постояльцев «райка». Многие привыкшие к своим обжитым номерам старики сопротивлялись, менять место отказывались наотрез. Убеждать их было бесполезно – одни верили в хеппи-энд, неизменно случавшийся в любимых сказках «для старшей возрастной категории», другие просто не понимали, о чём им талдычат надоедливые гости.

С каждым днём Матрёна всё больше выбивалась из сил. Доктор становился всё угрюмее. Зона продолжала расти. Перевезённые ещё накануне «райковцы» уже утром снова оказывались у самой её границы. И всё начиналось сначала.

Случалось, Зона их опережала… Угадать, сколько метров захватит за ночь взбесившееся пространство, было невозможно. Ещё накануне её добыча составляла каких-то семь-восемь метров, а за следующую ночь смертоносная невидимка проглатывала больше десятка номеров. Во многих из них были люди.

Одним из погибших оказался постоялец из двести четырнадцатого, бессменный сосед доктора – забавный и неугомонный старичок, знавший несметное множество анекдотов и присказок и тем скрашивающий скучноватое существование зануды-доктора.

Генн Алексей прислонился спиной к коридорной стене.

– Всё, – выдохнул он, равнодушно глядя в потолок. – Это всё.

– Да как же всё? – Запыхавшаяся Матрёша отёрла вспотевшие ладони о подол. – Ещё двести сороковую надо в триста девятый. Двести тридцатого в триста восьмой. Двести сорок второй в триста тринадцатый отказывается, говорит, число несчастливое. Надо триста пятнадцатый подготовить…

– Это всё, – повторил доктор и вдруг заговорил – возбуждённо, с надрывом: – Как вы не понимаете?! Иногда надо смириться. Просто принять! Как приняли мы свой час Х, как принимаем «райки». Прекратить суетиться и встретить неизбежное спокойно. Нам не остановить Землю! Зона расти не перестанет! Наступит момент, когда безопасных номеров не останется! Зона загонит нас в угол! Это непременно случится. Так зачем мы бьёмся, теряя последние силы?! Я стар. Я устал! Подумайте, кого мы спасаем? Их? – Он указал в сторону убегающих в перспективу дверей. – Себя? Довольно самообмана! Нас бросили здесь. Ушли, не оглянувшись! Мы – ненужный хлам! Отработанный материал! Горькое напоминание о тленности всего сущего! Мы вызываем лишь жалость и страх! Страх того, что когда-то немощь придёт и к ним! Так для чего…

Он не договорил. Обречённо махнув рукой, пошёл по направлению к Зоне.

Когда генн Алексей скрылся за поворотом, к Матрёше вернулся дар речи.

– Триста пятнадцатый… подготовить же надо… – пролепетала она, опускаясь на дорожку-эскалатор.

Широкая, покрытая мягким ковром лента нехотя поползла в противоположную сторону.

Известие о капитуляции доктора Скрыбин принял сдержанно. Поднял на подавленную Матрёшу затуманенные бессонными ночами глаза и снова уткнулся в планшет.

– Я должен подумать, – пробурчал он.

В словаре Скрыбина это означало «Оставьте меня в покое». Матрёшу захлестнуло отчаяние, почти ненависть – как он может оставаться таким спокойным?! Она хотела что-то крикнуть, обвинить, но подавилась словами и выскочила из комнатушки, изо всех сил хлопнув дверью.

Вечером, пытаясь растолкать уснувшего постояльца в соседнем со скрыбинским номере, Матрёша почувствовала обволакивающую дурноту.

Цепляясь за стену, она выволокла своё ставшее вдруг неподъёмным тело из отвоёванной Зоной комнаты и поплелась к Николаю Андреевичу.

Он, как обычно, полулежал на подушках, только неизменный планшет валялся на полу посреди номера. Скрыбин смотрел в окно на убегающие в бесконечность старые липы.

– Довольно теории. Не пойду, – произнёс он тихо.

В его голосе было что-то, от чего бурлящая в груди целый день обида улетучилась, как подхваченный сквозняком дымок. Матрёша присела рядом.