Королев: факты и мифы - Ярослав Голованов

– Убить сволочей! Что вы их кормите, мерзавцев! – зеков принимали за пленных немцев. Трудно было в июле 41-го набрать три вагона пленных немцев...

Однако болезненнее всего переживали не проклятия беженцев и не отсутствие горячей пищи, а сокрытие маршрута и их тюремного статуса. Никто не понимал, кто они: заключенные, которых везут в лагеря, или инженеры шарашки, которые продолжат прежнюю работу на новом месте. Это был вопрос важнейший, Королев лучше других понимал, что от его решения, возможно, зависит жизнь. Он выглядывал в оконцы, по названиям станций пробовал определить их путь. «Мамлютка». Где это – Мамлютка? Никто не знал. Пронесся слушок, что вроде бы едут в Омск, но ветераны тут же его отмели, заявив, что в Омске сроду не было авиазавода. Значит, все-таки лагеря? Но однажды на переезде увидели своих вольняшек, платформы с зачехленными, бескрылыми самолетами и вздохнули, наконец, облегченно: значит не этап, значит – эвакуация.

Все как-то сразу повеселели, загомонили, кто-то даже запел. Королев оживленно беседовал с соседями по нарам – Георгием Кореневым и Львом Терменом. Они договорились, что втроем будут делать радиоуправляемую пороховую ракету – бить фашистские танки...

Через восемь дней прибыли в Омск. Поначалу зеков свезли в местную очень грязную и вонючую тюрьму с невероятно свирепыми надзирателями, а через несколько дней разместили в здании школы, переоборудовать которую не успели: ни зоны, ни забора, ни даже решеток на окнах. Такая была толчея и неразбериха, что не то что убежать, можно было просто спокойно уйти средь бела дня. Но постепенно все рассасывалось и утрясалось.

В Омске 41-го года снова воссоединились почти все участники болшевской драмы 39-го. За Иртышом, в Куломзино на базе авиаремонтных мастерских ГВФ был организован авиазавод № 266, где под недремлющим оком все того же Гришки Кутепова обосновались конструкторские бригады Мясищева, Бартини и Томашевича. Мясищев доводил свою машину – начатый еще в ЦКБ дальний бомбардировщик. Он никак не склеивался и в серию, в конце концов, не пошел. Неудачными были и многочисленные, как всегда, неожиданные поиски Бартини. Томашевич делал истребитель и параллельно штурмовик. Эти самолеты тоже не пошли в серию.

Что касается туполевцев, то, прибыв в Омск, они обнаружили, что их «завод № 166» – никакой не завод, а несколько маленьких, вовсе не авиационных корпусов, даже под крышу не подведенных. Правда, вокруг была большая зона и несколько сотен зеков, – главным образом несчастных рабочих, опоздавших на 20 минут к табельной доске, и несчастных крестьян, принесших горсть колосков с колхозного поля, – с утра до ночи работали на оборонной стройке.

Что касается туполевцев, то, прибыв в Омск, они обнаружили, что их «завод № 166» – никакой не завод, а несколько маленьких, вовсе не авиационных корпусов, даже под крышу не подведенных. Правда, вокруг была большая зона и несколько сотен зеков, – главным образом несчастных рабочих, опоздавших на 20 минут к табельной доске, и несчастных крестьян, принесших горсть колосков с колхозного поля, – с утра до ночи работали на оборонной стройке.

Оборудования, которое привезли из Москвы, для массового производства самолетов было, конечно, недостаточно. Поэтому сюда же, на несуществующий еще завод, были эвакуированы ремонтные авиазаводы из Смоленска и Севастополя и завод № 45 из Ленинграда, который специализировался на производстве деревянных самолетов, в том числе – знаменитых «кукурузников» У-2. У каждого завода был свой директор, который, естественно, как и подобает директору, хотел командовать. Вот в эту стихию и ринулся Туполев.

От многих замечательных авиаконструкторов Андрея Николаевича всегда отличали забота о дальнейшей судьбе рожденного им самолета. Он считал дело сделанным не тогда, когда самолет проходил летные испытания, а когда он шел в серию. Поэтому Туполев лучше других авиаконструкторов знал производство. И сейчас вся его неизбывная энергия была отдана решению единственной задачи: наладить серийный выпуск Ту-2. Все – и вольные, и зеки – работали по 16-18 часов в сутки, и работа эта, вопреки всем «высочайшим» инструкциям режима, размывала различия между ними, рушила остатки отчужденности, которая все-таки существовала на Яузе, но уже не могла сохраниться на Иртыше. Еще неотступно ходили с зеками «попки», но ни в какие разговоры уже не вмешивались, одергивать зеков не смели. Вообще вся эта охрана напоминала какой-то грустный фарс. Из тюрьмы молодые зеки ухитрялись бегать по ночам к возлюбленным, а те человек двадцать, которые работали в конструкторском бюро, – оно разместилось в центре города в здании пароходства, – ездили из тюрьмы на работу в обычном трамвае в сопровождении одного-двух вертухаев, которые моментально теряли своих подопечных из вида в утренней трамвайной толчее.

Позднее, когда освоились, обжились, анекдотических ситуаций стало еще больше. Константин Ефимович Полищук задержался на заводе – все вертухаи ушли и забыли его. Он походил, побродил и решил идти домой сам. Через проходную его пропустили, а в тюрьму без сопровождающего пускать не хотели, долго пришлось уговаривать. Тем временем на Королева и Купленского, еще одного зека (соседа Полищука) – уже составляли бумагу, как на «соучастника побега».

Георгий Васильевич Коренев с товарищем получил задание «отстрелять» кабину Ту-2 трофейными немецкими пулеметами. Им выдали четыре пулемета, две тысячи патронов, выделили автомобиль, и они поехали на край аэродрома... с одним «попкой», вооруженным древней винтовкой.

– Слушай, парень, – крикнул Коренев, установив пулеметы, – часом, не знаешь, кто кого охраняет?

Кому нужна была вся эта комедия, почему огромное количество сильных молодых людей (около сотни туполевских зеков охраняли сотни полторы «свечек», не считая охраны всей зоны), так нужных фронту, не просто отсиживалось в тылу, но в это невероятно тяжелое время не принимали решительно никакого участия ни в каком производстве – ни в промышленном, ни в сельскохозяйственном, почему и зачем существовала эта армия паразитов, – никто объяснить не мог.

Но гнусная эта игра продолжалась. Вслед за зеками прибыли из Москвы и «руководители»: Кутепов, Балашов, Ямалутдинов. Они, как и прежде, изображали предельную озабоченность, совались без толку в дела, в которых ничего не понимали. Осаживать их боялись. Даже Туполев предпочитал не связываться с ними. И Анатолий Ляпидевский, участник знаменитой челюскинской эпопеи, назначенный директором нового завода, вынужден был считаться с их «указаниями». Он не был большим специалистом-производственником, но отличался неуемной пробивной энергией и смелостью в спорах, подкрепленной Золотой Звездой Героя Советского Союза № 1. Делу Ляпидевский безусловно помог, но когда начался выпуск самолетов, стало ясно, что не всякий храбрый летчик может быть директором авиационного завода, и Ляпидевского сменил Леонид Петрович Соколов, настоящий, крепкий производственник.

А пока Туполев решил, что самый спокойный для НКВД и не губящий дело вариант – это сделать начальниками цехов вольняшек, даже если не все они тянут на эту должность, а их заместителями поставить энергичных и работающих зеков.

Королев стал заместителем начальника фюзеляжного цеха по подготовке производства. Непосредственным начальником его был Лев Александрович Италинский – он работал у Туполева на заводе опытных конструкций начальником сборочного цеха. Почему его не посадили, непонятно. Он признался Королеву, что ничего не понимает в серийном производстве: всю жизнь занимался созданием единичных экземпляров опытных машин.

– Я тоже ничего не понимаю, – сказал Королев. – Но надо понимать. Будем учиться.

Учителем Королева стал Тимофей Маркович Геллер, тот самый бывший начальник цеха ГАЗа, который по просьбе Орджоникидзе внедрял в авиапроме штамповку, а после ареста оказался в шарашке Туполева. Сергей Павлович задавал Геллеру массу вопросов, начиная с вопросов о малосерийных свинцово-цинковых штампах, кончая системой Тейлора89, благо они с Геллером не только работали вместе, но и жили в одной камере.

Впрочем, камерой место их обитания можно назвать достаточно условно. Если бы не решетки на окнах, забор, окружающий «зону» – двухэтажный каменный дом, двор с дощатым сортиром и умывальником, – то все это вполне могло сойти за рабочее общежитие.

Да так, очевидно, и намечалось до приезда зеков. Рядом с заводом-новостройкой существовал рабочий поселок имени 10-летия Октября – несколько небольших кирпичных двухэтажных домиков. Два из них и были экспроприированы НКВД. На первом этаже размещались вертухаи и столовая, на втором – жили зеки. В зависимости от размеров комнаты, жили втроем, вчетвером, впятером, но не больше. Отдельные апартаменты – восьмиметровую комнатушку – занимал в доме только Александр Иванович Некрасов.