Пятая труба; Тень власти - Бертрам Поль

— А это огорчило бы вас, донна Марион?

Она глянула на меня с каким-то странным выражением — мягко и жёстко в одно и то же время — и сказала:

— Я вам обязана жизнью и не могла бы не горевать о вас. Потом она поглядела на меня и воскликнула:

— О, дон Хаим, да вы совсем поседели!

— Все седеют, когда наступает время. Это избавит меня от труда седеть, когда я состарюсь.

— Для вас это время настало слишком скоро, — сказала она с глубокой симпатией.

— Может быть. Судьба поступает с каждым из нас различно. Жаловаться не приходится.

— Вы правы. Судьба была к вам жестока, как, впрочем, и к другим. Но что же мы стоим?

И она показала мне на кресла.

Я понял, что она хочет подготовить меня, и сказал, когда мы сели:

— Расскажите мне всё, донна Марион, всё, что вам известно.

Она посмотрела на меня долгим взглядом, и мне показалось, что глаза её стали влажны.

— Мужайтесь, дон Хаим. Её уже нет на свете.

Я был готов к этому. Несмотря на это, меня вдруг охватила сильная скорбь об этой женщине, которую я так любил. Ничего не видя перед собой, я сидел и думал о ней, о начале нашего знакомства и о конце. Вдруг мягкая тёплая рука донны Марион нежно легла на мою.

— Мужайтесь, дон Хаим, — повторила она.

Она не знала, как я теперь стал холоден и спокоен. Так спокоен, что могу даже выслушать весть о смерти моей жены и не проронить ни слезинки, так холоден, что ничто не может отогреть меня, даже прикосновение нежной ручки донны Марион. Но в её голосе было что-то странное, а её прикосновение давало ощущение, которого мне никогда не приходилось испытывать.

— Благодарю вас, донна Марион, — отвечал я. — Это уже прошло. Теперь расскажите мне всё подробно.

— Она умерла, прося у вас прощения. Она поручила мне передать вам это, если мы когда-нибудь увидимся.

— Я уже давно простил её, хотя сделать это мне было нелегко. Но и она должна была простить меня за многое.

— Она это сделала, и сделала без всякого принуждения. Это я тоже могу сообщить вам.

От этого прощения моей жены словно какое-то тёплое дыхание коснулось меня.

— Благодарю вас, — повторил я. — Я жаждал услышать эти слова и почти отчаялся в этом. Но скажите мне, — продолжал я, помолчав, — каким образом вы оказались при ней и почему вы оставили меня в ту роковую ночь?

Она отвечала таким тоном, как будто бы это было самым простым, естественным делом:

— Я вернулась в Гертруденберг, чтобы спасти её. Она была моя двоюродная сестра и ваша жена. Мы так любили друг друга, и я сильно надеялась, что мне это удастся.

— Вы хотели принести себя в жертву для того, чтобы спасти её! — воскликнул я.

— А почему же и не так? — отвечала она просто. — Она была вашей женой. Вы спасли мою жизнь, и я хотела отплатить вам тем же и очень жалела, что это мне не удалось. Я роптала на Бога за то, что он не взял вместо неё меня. Я умерла бы с удовольствием, а ей нужно было жить.

С минуту я не мог промолвить ни слова. Как будто покрывало спало с моих глаз, и я увидел зрелище такое величественное, что был почти ослеплён его блеском. Опять тёплое дуновение пронеслось надо мной, словно южный ветерок над снегом.

— Почему вы так желали умереть, донна Марион? — воскликнул я.

— Этого я вам не могу сказать. Её голос вдруг зазвучал сурово.

— Не стоит слишком заботиться о жизни. Как вы сами только что сказали, судьба поступает с нами различно, и жаловаться нам не приходится.

Прежде чем я успел подыскать подходящий ответ, она продолжала:

— Я должна рассказать вам всё, что произошло. Вы услышите страшную историю, дон Хаим. Одного только не бойтесь — это её миновало. Расскажу вам всё по порядку. Я отстала от вас после того, как вы взяли штурмом башню. Это было страшное, но вместе с тем и красивое зрелище, и я не могла оторваться от него. Но когда я услышала, как вас приветствовали после взятия башни, и узнала, что вы остались невредимы, я решила, что удобный момент настал. Никто в это время не обращал на меня внимания, и я незаметно скрылась в темноте.

Сначала у меня не было определённого плана, куда идти. Я не знала ничего о том, что случилось, кроме тех отрывочных сведений, которые вы мне сообщили при нашем отъезде. Но отчасти я угадывала происшедшее, но не могла поверить, чтобы Изабелла могла исчезнуть. В вашем голосе также не было этой уверенности. Поэтому, когда я на обратном пути проходила мимо вашего дворца, я не стала искать её здесь. Везде были тишина и безлюдье, только в одном окне виднелись две почти догоревшие свечи. Часовых у ворот не было, и вообще не было заметно никаких признаков жизни. Как раз в тот момент, когда я проходила, пламя одной свечки вспыхнуло и погасло. То же должно было произойти и с другой. Это сказало мне больше, чем слова. Я ускорила шаги. Мне не хотелось возвращаться домой. Пусть моя мать думает, что я бежала и нахожусь в безопасности. Ухаживать за ней осталась наша старая Варвара. Поэтому я пошла дальше, сначала к дому проповедника, но Изабеллы там не было, потом к ван Гузуму. Здесь я впервые услыхала о ней: она приходила к нему и просила его поднять город. Когда он не согласился исполнить её просьбу, она наговорила ему резких слов и ушла, не сказав, куда идёт.

Мы посоветовались, что делать. Нелегко было на что-нибудь решиться среди глухой ночи, когда время не терпит и не знаешь, на кого можно положиться. В конце концов я отправилась к ван Спрингу, старому другу её отца. Когда я добралась до него, было уже поздно, и мне не открыли. Это было неудивительно, так как дом ван Спринга находился как раз на той улице, по которой вы проходили со своим отрядом. Когда я стояла перед воротами, мимо меня шумно промчался сначала один эскадрон, за ним другой, потом третий. Я прижалась к воротам и стояла неподвижно до тех пор, пока они все не проехали. Я знала, что это погоня за вами, и дрожала.

Простояв ещё некоторое время перед запертыми воротами, я стала ходить по безлюдным улицам, дожидаясь утра. Я понимала, что до утра ни в одном доме мне не откроют дверей. Завернув за угол, недалеко от тюрьмы, я на рассвете вдруг встретила палача Якоба. Он внимательно посмотрел на меня и воскликнул: «Раненько вы вышли сегодня из дому! Советую, идите лучше домой, собирайте свои вещи и уезжайте поскорее из города, женщинам вашей семьи здесь нельзя оставаться!» Я сразу угадала истину: «Проведите меня к графине, мастер Якоб!..» — «Откуда вы об этом знаете?» — воскликнул он с изумлением. «Это для вас безразлично, только проведите меня к ней!» Сначала он отказывался. Но у меня нашлось немного денег и кольцо, которое мать дала мне на прощание. Он согласился.

Когда я вошла в камеру, где была заключена Изабелла, она встала и горько засмеялась. «И ты, Марион, — сказала она. — Я полагала, что купила безопасность своей семьи, но, кажется, моя стоимость оказалась меньше». — «Послушай, Изабелла, ведь дон Хаим хотел взять с собой тебя и твоего отца». — «Ах, он и тебе рассказывал эту историю?» — спросила она с презрением. «Да, — отвечала я. — Дон Хаим сегодня вечером увёл с собой твоего отца и других арестованных из гертруденбергской тюрьмы».

Изабелла взглянула на меня, как будто произошло что-то ужасное.

«Это неправда, — хрипло закричала она. — Ты, вероятно, видела всё это во сне».

И, чтобы не упасть, она схватилась руками за стол.

«Изабелла, выслушай меня, — сказала я. — Я была с ними, я видела, как дон Хаим приступом взял внутреннюю башню, ворота которой были заперты».

И я рассказала ей всё, что знала.

Это произвело на неё потрясающее действие. С минуту она смотрела на меня как-то дико, потом застонала, упала на колени и стала биться лбом о край стола.

«А я так сердилась на него и бранила его, когда он пришёл спасти меня, — тихо пробормотала она. — Не он солгал мне, а другой».

Она смолкла и закрыла лицо руками. Всё её тело вздрагивало от беззвучных рыданий. Я также опустилась на колени возле неё, стараясь успокоить её. Но она как будто не слышала и не понимала меня. Через некоторое время она перестала рыдать, руки её опустились, и. устремив взор вперёд, она застыла в этой позе, как изваяние. С трудом удалось заставить её заговорить.