Фантастика, 1975-1976 - Сборник

Утопия Щербатова в своей “идеальной” части содержит немало других язвительных намеков на “государственный утопизм” времен екатерининского правления. Сцена несложных приготовлений офирцев к встрече своего императора - явная параллель к знаменитому крымскому путешествию Екатерины (“потемкинские деревни” и т. п.); мирная внешняя политика офирских правителей контрастна воинственным замыслам “славолюбивой” государыни.

Суть политических советов Щербатова может быть сведена к афоризму в духе просветительской философии, замеченному путешественником С… на стене дворца офирских императоров: “Не народ для царя, но цари для народа, ибо прежде, нежели были цари, был народ”.

…”Куда нам, писателям технически отсталого народа, сочинять романы о машинах и полетах на другие планеты!” - иронизировал К. Чуковский над “Аэлитой” А. Толстого, очевидно, не предполагая, что уже в 1784 году в русской литературе было произведение, герой которого с помощью хитроумного аппарата совершил путешествие на Луну, беседовал там с ее жителями и встречал, в свою очередь, лунатистов, летавших на Землю за пополнением сатирического материала о ее жизни. Эта цель вполне отвечала духу “философского столетия” и разительно отличала лунных “пришельцев” XVIII века от их многочисленных литературных потомков.

Обо всем этом рассказывало “Новейшее путешествие, сочиненное в городе Белеве” членом и непременным секретарем Петербургского Вольного экономического общества, членом Саксонского экономического общества, Итальянской академии наук и т. д. и т. п. В. А. Левшиным - пожалуй, первый образчик отечественной космической фантастики.

Если в XVIII веке основное философское содержание эпохи определяли идеи Ж.-Ж. Руссо и других просветителей, отрицавших науку как одно из зол цивилизации (их влияние сказалось и на некоторых русских утопиях), то в первой половине XIX века популярны теории прямо противоположного рода: развитие науки стало рассматриваться как один из главных факторов исторического прогресса, движения человечества к лучшему будущему.

Пафос положительного знания пронизывает и русскую фантастику этого времени.

Но это знание (в виде фактов, концепций и т. д.), будучи перенесенным в “будущее”, никоим образом не становится отвлеченно-пассивным, условной частью общей статической системы фантастического общества. Напротив, связи с породившим его временем в этом “будущем” не только сохраняются, но и укрепляются, а само “будущее” оказывается своеобразным и очень точным комментарием к настоящему.

В качестве примера возьмем факт, лежащий в основе “4338 года” и являющийся своего рода “жизненной” завязкой утопии Одоевского. Герой этого произведения - “сомнамбул” поражен “вычислениями астрономов, доказывающих, что в 4339 году комета Вьелы должна непременно встретиться с Землею”, и решает проведать, “в каком положении будет находиться род человеческий за год до этой страшной минуты”.

По возвращении из своего путешествия он узнал, что, оказывается, был в Петербурге 44 века в образе китайского студента Ипполита Цунгиева и “очень усердно переписывался со своим другом, оставшимся в Пекине”. Эти письма “сомнамбул” и предложил издателю (т. е. Одоевскому); они, собственно, и составляют “4338 год”.

Но что это за комета и что за катастрофа ожидает будущее человечество? Мы сталкиваемся здесь с любопытной реалией русской научно-литературной жизни 30-х годов XIX века.

В это время сначала из науки в журналистику (где издавна подготавливалась почва к принятию подобных “астрономических” тем - ср. название знаменитого надеждинского журнала “Телескоп”), а затем и в беллетристику проникают так называемые “толки о комете 1832 года”.

Известно, что в некоторых научных немецких журналах в конце 20-х - начале 30-х годов появились заметки об этой комете и о возможности ее столкновения с Землей. Уже в “Московском телеграфе” за 1828 год (ч. X, № 13) печатается статья, цель которой - опровержение “ложной астрологии немцев”.

Но остановить “движение” кометы было уже невозможно. Вот основные его этапы [См. подробнее мою заметку “Литературная комета” - “В мире книг” 1974, № 11.]:

1831 год. Журнал “Телескоп” и газета “Молва” публикуют отрывки из водевиля Н. Ф. Павлова “На другой день после Представления света, или Комета в 1832 году”.

1832 год. Появляется “Отрывок из неизданного романа, основанного на астрономических наблюдениях” И. Гурьянова, называемый “Комета 1832 года”. Здесь космическая катастрофа служит поводом для сатирической зарисовки провинциальных нравов, со всем их невежеством и бестолковостью.

1833 год. Выходит альманах “Комета Белы”, где в числе прочих “астрономических” произведений опубликована “фантазия” М. П. Погодина “Галлева комета” - романтическая история открытия этой кометы английским ученым Галлеем. Одним из читателей повести был Гоголь, который нашел в ней “…что-то чертовски утешительное в минуты некоторых мыслей”.

В том же году в “Фантастических путешествиях Барона Брамбеуса” комета объявляется Сенковским причиной исчезновения с лица Земли “прекрасной страны Барабии”, комического аналога легендарным странам прошлого “золотого века”.

Наконец, в 1839 году в “Литературных прибавлениях к русскому инвалиду” помещается заметка под заглавием: “Комета Вьелы в 1839 году”. В ней, между прочим, читаем: “Эта невидимая комета - пигмей между всеми своими собратьями - уже не раз пугала человечество; не раз опасались, что она столкнется с Землей. Так было в 1826 году, в 1832, в 1839. По новейшим, самым строгим исчислениям она непременно должна натолкнуться на нашу Землю в…4339, то есть 2500 после нас.

Мы не преминем сообщить читателям все подробности о сем замечательном происшествии”.

Той же целью (“сообщить подробности о сем происшествии”), как мы знаем, руководствовался и сомнамбул Одоевского. Нелишне, может быть, отметить, что та же комета и то же “происшествие” (только здесь оно приходится на 1932 год) служат сюжетной мотивировкой в утопии Ал. Толстого “Союз пяти”.

Наука активно трансформируется и во многие другие фантастические произведения русских авторов. Нередко эти произведения выступали и как своеобразное орудие литературной полемики с той или другой современной научной гипотезой. Мастером подобной полемики был О. И. Сенковский. Его “фантастические путешествия” - острые сатирические гротески, направленные против теорий, исказивших, по мнению автора, научную картину мира.

Так, в “Ученом путешествии на Медвежий остров” он пародирует систему расшифровки древних текстов, предложенную знаменитым французским египтологом Шамполионом, доводит до комического абсурда эволюционную теорию Кювье. В основе “Сентиментального путешествия на гору Этну”, уже разобранного нами с точки зрения литературной традиции, лежит популярная в XIX веке научная версия Лесли о полом центре Земли и о существовании там целой “внутренней планеты” со своей растительностью и животным миром. Герой “фантастических путешествий” - Барон Брамбеус проваливается в вулкан Этну и таким образом попадает в мир, построенный буквально “вверх ногами” по отношению к земному. Люди ходят тут по потолку; то, что на Земле считается ругательством, - тут приветствие и т. д. После того как путешественник “избрал себе жену навыворот, устроил хозяйство вверх дном и прижил детей опрокидью”, после длительного знакомства с “тем светом” он фантастическим образом выбрасывается на поверхность земли через Везувий.