100 великих загадок истории Франции - Николай Николаев

– Зачем вам эта картина, когда вы можете получить оригинал? – нашептали ему.

Так и получилось. После этого короткого антракта Алисет вновь вернулась к своему художнику. Их связь возобновилась с новой силой. Они ссорились, расставались, вновь сходились, клялись больше никогда не встречаться. Но Шассерио всегда делал сам первый шаг к примирению. Он не мог жить без безупречной красоты Алисы. Но в конце концов они расстались окончательно.

Прошли годы. В тридцать пять лет Алисет покинула театр, чтобы стать любовницей банкира Гронинга, с очень большим содержанием. Она была официальной любовницей, он рассматривал ее как часть своего положения в обществе.

– Он дал мне состояние, – говорила Алиса, – и десять лет я спала одна, что позволило мне хорошо сохраниться.

Эдмон Абу, Гутюр, Гюстав Доре уверяли ее, что она хорошо сохранилась в свои сорок пять лет, и утешали, как могли, в ее одинокой постели.

Но пришло время выйти в «отставку». После 1875 г. Алиса Ози, дама с седыми волосами, часто получала записочки с таким содержанием: «Экс-Рембо придет пожать руку экс-Алисет в понедельник между четырьмя и шестью». И между пятью и семью принц и актриса целомудренно вспоминали прошлое. В то же время герцог д’Омаль в пятьдесят три года все еще пользовался успехом у светских женщин и женщин полусвета. Но с Алисет они только вспоминали совместные прогулки по бульвару, военные смотры в Курбенуа и напевали марш столь дорогого ему 17-го полка легкой кавалерии.

Онорэ де Бальзак и мадам Ганска – терзания сердца

Эвелина Ганска скучала в своем украинском поместье Верховня. Ей было тридцать лет, и совсем молодой ее выдали за графа Ганского, богатого землевладельца, который был старше ее на двадцать два года. Конечно же, у него было целях двадцать две тысячи гектаров земли – как раз по тысяче на каждый год разницы в возрасте, – но этого, увы, было недостаточно, чтобы сделать прекрасную Эвелину счастливой.

Она родила пятерых детей, но четверо из них умерли. Осталась лишь дочка Анна, которую она обожала. Чтобы хоть чем-то себя занять, графиня, зная французский так же прекрасно, как польский и немецкий, принялась поглощать французскую беллетристику, столь пышно расцветшую в те, 1830-е гг. Прочитав Ламартина, Гюго, Шатобриана, Жорж Санд, она открыла Бальзака. И это открытие ее поистине потрясло. Она восхищалась «Шуанами» и «Ужасным эпизодом», но реализм «Шагреневой кожи» и особенно отсутствие «нежной влюбленной» ее просто шокировали. Она поняла, что должна написать ее автору, выразить ему свое восхищение, но только сделать это поосторожней. И оттого ее письмо было подписано «Незнакомка» и не содержало обратного адреса.

Так было положено начало одной из самых прославленных любовных переписок в истории литературы – ей было суждено продлиться целых пятнадцать лет!

Онорэ де Бальзаку тогда было тридцать три года, и он как раз собирался прервать свой и вправду чересчур целомудренный роман с маркизой де Кастри, этим «ангелом доброты», которую он превратил в «Герцогиню де Ланже».

Мадам Ганска

Письмо из Одессы, подписанные «Незнакомка», возбудили любопытство Бальзака. Почерк был милый, стиль изящный, бумага хорошего качества… Его воображение распалилось. Конечно же, это какая-то русская или польская княгиня! И женщина дикой красоты… Но как ей ответить? К его счастью, однажды мадам Ганска прибавила к своей записке следующие строки: «Одно ваше слово в “Ежедневнике” даст мне уверенность, что вы получили мое письмо и что я могу писать вам без боязни. Подпишитесь: для Э.Г.Б.» «Ежедневник» был единственной французской газетой, которую после 1830 г. разрешили продавать в России. Бальзак не заставил себя долго упрашивать, и в номере за девятое декабря 1832 г.можно прочесть следующие строки: «М. де Б. получил предназначенное для него послание; только сегодня он смог поместить уведомление о получении в этой газете и весьма сожалеет, что не знает, кому адресовать свой ответ. Для Э.Г.Б.». На этот раз «Незнакомка» открылась, дала свой адрес, и от Верховни до Парижа и обратно закружили письма, весьма скоро ставшие вполне пламенными. «Когда я читаю ваши творения, – пишет Эвелина, – у меня сжимается сердце; вы поднимаете женщину до ее истинного достоинства… Ваш гений мне кажется несравненным, но надо, чтобы он стал божественным… Как мне иногда хочется оказаться рядом с вами, когда вас занимают эти глубокие мысли, которые вы так прекрасно выражаете, вы один, в молчании, своей собственной властью… Меня оживляет вечная истина, я чувствую, как зажигаюсь: вы один способны это понять и описать этот трепет чистой, святой любви, который заставляет меня любить, чтобы жить, и жить, чтобы любить. Отчего мне не описать вам всю свою душу и не позволить читать в моем сердце, которому так тесно быть заключенным в одном себе?..»

Бальзак прочел эти строки в упоении. «Если б вы знали, с какой силой души одинокая и никому не нужная бросается к живому чувству! Я вас люблю, незнакомка, – писал он ей, – и эта моя странность на самом деле лишь естественный результат пустой и несчастной жизни… Я как узник, который в своей камере вдруг слышит доносящийся издалека женский прекрасный голос… Я вас уже слишком люблю, даже ни разу не видев. В вашем письме было несколько фраз, от которых мое сердце забилось, и если б вы знали, с каким пылом я устремился к тому, чего так давно желал, на какую преданность я чувствую себя способным! Какое бы это было счастье для меня – подчинить свою жизнь одному дню! Все то самое нежное и романтичное, о чем может мечтать женщина, – все в моем сердце, но не как отражение, а как невероятное сходство мыслей. Простите мне мою горячность, ничтожность и наивность страдания».

Он тотчас же принялся изображать из себя несчастного и непонятого влюбленного. Отказы маркизы де Кастри его глубоко задевали. Его мечта приземленная: «Я страдаю из-за этой особы, – писал он Эвелине, – но не сужу ее. Я только думаю, что если бы вы любили кого-то и каждый день вы увлекали бы его на небеса, то, неожиданно разлюбив, вы не оставили бы его одного в холодной бездне после того, как он бы разжег огонь в вашей душе. Но забудьте это, я просто говорил с вами как будто с самим собой».

Мадам Ганска на это ответила: «Для вас я – Незнакомка и буду ею всю жизнь: вы никогда меня не узнаете», но точно так же, как она утверждала, еще в начале их переписки, что никогда не откроет ему даже своего имени, точно так же она не назначала своему дорогому романисту свиданий – в сентябре 1833 г. в Нешателе, куда она должна была прибыть со своим мужем.

Едва приехав в Нешатель, Бальзак отправился на променад в Дю Фобур и стал разглядывать всех встречных дам. Вдруг он увидел одно «прекрасное до восхищения» создание, у которого были «самые чудесные в мире черные волосы, нежная кожа, изумительно тонкая для брюнетки, маленькие ручки… и в глазах – сладострастное сияние…» В руке она держала роман Бальзака! Это она! Он приблизился:

– Эва!

– Онорэ!

По другой, менее романтической версии, встреча была гораздо менее случайной, и поначалу мадам Ганска была несколько разочарована внешней грубостью Бальзака. Но мощь, которая исходила от всего его вида, его блистательный ум, его остроумие и пылкая речь – довольно быстро соблазнили Эвелину. Несколько дней спустя, на середине Бьеннского озера, на острове Сен-Пьер, они обменялись первыми поцелуями, в то время как ее муж «был занят завтраком». Вскоре они обменивались и клятвами, планами и безумием. Они насмехались над злосчастным Ганским. Ему шестьдесят лет! Конечно же, он вот-вот умрет, и сразу же после погребения – брачная ночь! А пока длится ожидание, Онорэ посетит свою дорогую Эвелину на Украине. Они вместе поедут на Кавказ. Она приедет в Париж! И он познакомит ее со всеми романистами!

А на Рождество они отправятся в Женеву. О, как это будет чудесно! Они оба в восхищении от Байрона. Рука об руку они войдут на виллу Диодати. Они так взволнованы, плачут, вздыхают.

«Потом вдруг, – рассказывает Жюль Берто, – душой Бальзака овладел приступ безумной радости, некий порыв жизненной силы. Он отпустил руку мадам Ганска, застывшей в восхищении перед такой перспективой, и, бросившись в пустой салон, пробежал по нему галопом…»

Она – его «роза Востока», «Северная звезда» и его «лесная фея».

Однако Бальзаку надо возвращаться в Париж, где его ожидают, помимо жуткой толпы кредиторов, контакты с издателями, по которым он просто обязан стать неким ужаснейшим каторжником от литературы. Он встает в полночь и, попивая свой знаменитый кофе, работает до шести вечера! И еще находит время гулять с женщинами!

Мадам Ганска, мучимая ревностью, вынудила его обещать ей присоединиться к ней весной в Вене. Наконец, он выезжает, заняв у издателя 20 000 франков и частично удовлетворив своих кредиторов. И поручив к тому же своей сестре в его отсутствие отнести на Монт-де-Пьете его столовое серебро, чтобы чуть-чуть успокоить судебных крючкотворов и других заимодавцев.