В ритме сердца (СИ) - Майрон Тори

Чёрт возьми, со мной вообще всё в порядке? Что за дикость меня возбуждает?

— Под словами «Ты никак меня не остановишь» я имел в виду вовсе не твою неспособность противостоять мне в физическом плане в случае, если я буду делать что-то против твоей воли. Никак нет! Этого никогда не будет. Брать силой — это не про меня. Ты не остановишь меня, потому что сама этого не захочешь… и скажу даже больше: ты будешь просить повторить ещё и ещё, — его угрожающий баритон резко сменяется вкрадчивым шёпотом, что опадает электрическим покалыванием мне на позвоночник вместе с внезапными, как снег на голову среди знойного дня, массирующими движениями его пальцев.

— А-а-ах! — блаженно выдыхаю я, чувствуя, как все страхи и сомнения, что ещё секунду назад терзали моё сознание, неумолимо исчезают, словно утренний туман, уступая месту только наслаждению. Тёплому, сладкому, тягучему, как патока, что ежесекундно всё сильнее разбавляет собой кровь.

— Я считал все твои желания от начала до конца, Лина, поэтому мне доподлинно известно, как именно доставить тебе такое мощное удовольствие, которого ты ещё никогда не испытывала, а «очарование» лишь в разы усилит твою чувствительность к каждому моему прикосновению, — он ведёт пальцами дорожку сверху вниз. Аккуратно. Мучительно медленно. Приятно до онемения в кончиках пальцев. Не обделяя вниманием ни один позвонок. Начиная с самого затылка, по шее, между лопаток, усиливая нажим на поясницу, заставляя меня прогнуться сильнее и отставить ягодицы назад, словно требующая траха кошка.

— И должен признать, что, покопавшись в твоих фантазиях, я сделал для себя одно крайне приятное открытие, — он прикладывает ладонь к моему бедру и не сжимает крепко по своему обычаю, а приступает легко и мягко поглаживать, что тут же заставляет меня жалостливо застонать.

— Какое… открытие? — едва выдавливаю из себя писк, мелко содрогаясь от желания ощутить гораздо больше, сильнее, жёстче. Но мой мучитель не отвечает и вновь назло мне продолжает чересчур бережено ласкать мою попку. Моего терпения хватает на полминуты, не больше, а затем я сама начинаю извиваться, призывно потираясь бёдрами о его налившийся похотью пах.

— С-с-сука… — хищно шипит он в ответ на мои требующие движения, сильнее сжимая пальцы у корней моих волос. — Вот об этом открытии я и говорю, дикарка. Не зря я тебя так называю, ведь нежность — это далеко не главное, что жаждет ощутить твоё женское начало. И мне придётся изрядно пошевелить мозгами, чтобы суметь придумать тебе достойное наказание за твоё сегодняшнее поведение, потому что это ты однозначно как наказание не воспримешь, — последнюю фразу он произносит настолько глухо и сдавленно, будто отдавая на это последние силы, что мне едва удаётся его расслышать. Зато почувствовать получается отменно: он сменяет мучительное поглаживание на мощный, хлёсткий шлепок по ягодицам, от которого у меня аж искры из глаз начинают лететь. А затем следует ещё один, ещё и ещё… И так до тех пор, пока от его одновременно живительных и смертельных для сознания, и болезненных и сладких для тела ударов, весь мой низ живота опоясывается невыносимым, прожигающим до костей, жаром, что выбивает из меня череду жалобных криков, вздохов, стонов и трёхэтажного мата, которым я пытаюсь заменить прорывающиеся наружу мольбы о том, чтобы он остановился или же, наоборот, взял меня прямо возле панорамного окна.

— Адам!.. Боже! Я не могу… Адам! — прерывисто кричу я, осознавая, что ноги больше не выдерживают вес моего тела. Ещё один шлепок по нещадно саднящим ягодицам — и я уже готовлюсь к падению прямо в кучу разбитых мной вещей, как вдруг ощущаю резкий, удерживающий меня перехват рук под своей грудью.

— Обожаю… — одним рывком он прибивает меня спиной к своему влажному торсу. — Обожаю, как ты кричишь моё имя, — жаркий шёпот плавит мне кожу возле виска. — Твой звонкий голосок и стоны, — царапнув мочку уха языком, он не целует, а прямо-таки кусает мои шею, скулы, подбородок. — Твою охрененную фигурку, — его пальцы очерчивают изгиб от бедра, по талии к рёбрам, перебираются к животу и, достигая пупка, неторопливо вырисовывают вокруг него знак бесконечности. — А как я обожаю твои сиськи… Ммм…

— А-а-х… — протяжный стон вибрирует в горле, когда Адам накрывает мою грудь своими уверенными ладонями, сжимает, обводит ареолы по контуру, мучит между большим и указательным пальцами соски, мгновенно превращая их в маленькие камушки.

Никогда не считала себя королевой красоты, но неоднократно благодарила природу за свою полную, стоячую грудь, что в его руках выглядит ещё более соблазнительной, она словно нашла идеально подходящие для себя ладони. И судя по хищному, восхищённому взгляду, которым Адам поедает наше полупрозрачное отражение в окне, он думает точно так же.

— Ты идеальна, Лина, — искренне, с придыханием произносит он, прижимаясь носом мне в щёку. — И волосы твои, и запах, и губы… всё в тебе идеально, ведьма, — освобождая одно истерзанное полушарие, он вновь ныряет рукой в мои волосы и, повернув голову к себе, со сдавленным рыком налетает на губы, начиная напористо царствовать внутри своим языком, параллельно ведя пальцами от груди вниз туда, где всё давно истекает влагой, пульсирует, требует, ноет от необходимости принять в себя его твёрдость.

Сходя с ума окончательно, я поднимаю руки вверх, цепляюсь пальцами за его шею, зарываюсь в мокрые волосы и ещё сильнее толкаюсь податливым телом навстречу его бёдрам, заставляя нас обоих синхронно застонать.

— Бля*ь! Хочу тебя… Я хочу тебя до невозможности, дикарка, — сладко целуя и покусывая мне губы, шепчет он невнятно, словно в беспамятстве, и застывает на несколько долгих секунд, глядя на меня голодным, пылающим взглядом, что горит ярче, чем ночные огни города за стеклом. А затем… вновь что-то резко меняется в его лице, он будто возвращает своим глазам какую-то осмысленность и с хрипотцой добавляет: — Но ещё больше я хочу наконец услышать от тебя честный ответ на вопрос, на который ты так долго врала нам обоим.

Дыхание учащается до предела, вся кожа вспыхивает огнём, когда я чувствую на лобке его пальцы, целенаправленно подбирающиеся к изнывающей от нетерпения наполниться им плоти. Но сознание… душа… и всё моё естество в целом негодует, расстраивается, полыхает совсем не сексуальным желанием, а горьким разочарованием потому, что я прекрасно знаю, о чём Адам намеревается спросить меня.

— Оставь за спиной все запреты, предрассудки и рамки, которые по той или иной причине сама выстроила в своей голове, и произнеси правду вслух: чего ты на самом деле хочешь, Лина? — он повторяет тот самый вопрос, что задал мне ещё в нашу первую ночь в «Атриуме», и в ожидании услышать это идиотское признание смотрит мне не просто в глаза, а глубоко-глубоко, в самое сердце, в котором непременно и так видит все ответы, всю правду, все желания.

Но почему тогда он такой самовлюблённый придурок и не понимает, что я хочу получить его просто так — ничего не говоря, не прося, не умоляя?

Если он так сильно хочет, если я такая идеальная в его глазах, почему он всё ещё ждёт каких-то глупых слов и признаний вместо того, чтобы просто взять меня и получить желаемое?

Разве так сложно переступить через свою уязвлённую гордость и забыть о том, что он всеми желанный любовник, которому я, бедная пацанка, посмела отказать?

Неужели той мощи, что я чувствую в нём и вижу в его бездонных омутах, недостаточно для того, чтобы прекратить издеваться надо мной, уступить и показать мне всю правду, что он несомненно скрывает за своим напускным хладнокровием?

Чего я хочу, Адам? Чего хочу?!

Хочу смести с твоего лица эту железобетонную сдержанность! Хочу искоренить из твоей сути непомерную гордыню и высокомерие! Хочу вытянуть из твоего сердца всё, что ты в нём таишь, не выпускаешь, прячешь от меня и будто борешься с этим! Я хочу довести тебя до такого же помутнения рассудка, до какого ты постоянно доводишь меня! Хочу, чтобы тебя выворачивало, выгибало, сотрясало от желания овладеть мной настолько, что ты забыл бы нахрен не только о каких-то словах, но вообще обо всём долбанном мире.