История Масуда. 1030-1041 - Абу-л-Фазл Бейхаки
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом как-то в час предзакатной молитвы я сидел у эмира. Как раз в диван доставили спешную почту из Хорезма, окольцованную и запечатанную[731]. Диванбан знал, что всякая спешная почта, которая прибывает в таком виде, /320/ очень важная, и принес ее. Я принял и вскрыл: то было письмо от начальника почты [в Хорезме], брата Абу-л-Фатха Хатими. Я подал [письмо] эмиру, он взял, прочитал и молча встал. Я понял, что случилось что-то важное, но ничего не спросил и стал откланиваться. «Не уходи», — произнес он, я сел. Он сделал знак, чтобы недимы и хаджибы удалились, и закрыл прием. Никто там не оставался [Эмир] бросил мне письмо и сказал: «Читай!» Было написано: «Сегодня, в пятницу, хорезмшах устроил прием. Явились родичи и свита. Каид-Манджук[732], салар кёчатов, был пьян и не сел на свое место, а прошел дальше вперед. Хорезмшах засмеялся и сказал ему: «Салар вчера ночью все больше [гостей] принимал и проспал до поздна». Каид запальчиво ответил: «[Значит] милость твоя ко мне уж очень велика, раз я предаюсь забавам и вину. Я от этого беспутства погибну. Сперва хлеб, а потом вино. Тот, кто богат, сам пьет вино». Хорезмшах посмеялся и сказал: «Не говорите мне пьяных речей». «Конечно, — ответил [Каид], — сытый голодного считает пьяным и безумным, и мы виноваты, что это терпим». Таш Махруй, сипахсалар хорезмшаха, крикнул на него и сказал: «Знаешь ли ты, что говоришь? Большой вельможа с тобой разговаривает, шутя и смеясь, а ты предела своего не соблюдаешь. Не будь уважения к сему Высокому собранию, ответ [тебе] на это был бы мечом». Каид заревел на него и схватился за карачур. Хаджибы и гулямы вцепились в него и оттаскивали назад, а он ругался и схватился с ними. Хорезмшах кричал: «Отпустите [его!]». В этой сумятице [Каиду] досталось от них несколько пинков ногой под живот и в грудь. Его отнесли домой. В час пополуденной молитвы он получил повеление [божие] и приказал долго жить Высокому собранию, да пребудет вечно владыка мира. Хорезмшах [меня], слугу [государя], позвал и сказал: «Ты, начальник почты, был очевидцем этого происшествия, как оно случилось. Сообщи [о нем], дабы его не довели до Высокого собрания в ином виде».
Слуга [государя] представил [все] обстоятельно, чтобы высочайшее суждение, да вознесет Аллах его еще выше, было оповещено, ежели будет угодно великому господу. В письмо была вложена записка, дескать, поскольку с Каидом случилось такое происшествие, то насчет его дома и пожитков [хорезмшах] приказал принять меры предосторожности, дабы не случилось беспорядка. Его дебира вместе с сыном Каида доставили в диван и задержали. [Сообщается] для сведения, *с соизволения Аллаха*».
/321/ Когда я кончил читать письмо, эмир обратился ко мне: «Что скажешь? Что [это] может быть?» Я ответил: «Да будет долгой жизнь государя, я не могу знать сокровенного. Знаю лишь столько, что хорезмшах человек очень умный, совестливый и скромный, и никто не отважился бы в присутствии его подымать такой шум и спор, и что убили салара подобного Каиду, должно быть, по ошибке. Во всяком случае подоплека тут иная. Начальник почты не мог открыто писать иначе, как по их желанию и с их голоса. Но он дал клятву, что будет тайно оповещать обо всем, что происходит, поскольку это ему будет удаваться, и до тех пор, покуда от него не придет тайное письмо, нельзя будет узнать об [истинном] положении». Эмир промолвил: «Я от тебя, Бу Насра, кое-что скрываю. Бу Сахль понудил нас к тому-то и тому-то и имеется собственноручная записка наша о том-то и том-то. Когда письмо правителя [его двора] дошло [туда], Каида, вероятно, уже убили, подстроив эдакий повод. Беспокойство наше не из-за убийства Каида, а оттого, как бы наша собственноручная записка не попала к ним в руки, и [дело] не разрослось. Задержание сына Каида и его дебира имеет важную цель: записка в руках этого дебиришки. Как быть с этим?» «Как это поправить, может знать великий ходжа, — ответил я, — без его присутствия ничего не выйдет». — «Это происшествие, — промолвил [эмир], — надобно сохранить в тайне эту ночь до утра, когда явится хожда». Я удалился очень удрученный и пораженный, ибо понимал, что хорезмшах потерян окончательно. Всю ночь я провел в раздумье.
На другой день, когда [эмир] закрыл прием, он уединился с ходжой и потребовал письма. Я принес, [эмир их] передал ходже. Прочитав, тот сказал: «Бедняге Каиду плохо пришлось, а прочее поправить можно» — «Тут есть другое обстоятельство, которого ходжа еще не слышал, — промолвил эмир, — вчера вечером я его рассказал Бу Насру. Бу Сахль понуждал нас к тому-то и тому-то, покуда к Каиду не пошла наша собственноручная записка. Теперь я опасаюсь, как бы записка не попала в руки Алтунташа». — «Да уж наверняка попадет, — ответил ходжа, — потому что она у того дебира. Надобно написать хорезмшаху письмо. Только