Бриджит Джонс. Без ума от мальчишки - Хелен Филдинг

Рождественский концерт

11 декабря 2013, среда

На носу рождественский концерт. После него и Билли, и Мейбл собираются к друзьям с ночевкой, поэтому на предпраздничное волнение наложилась крайняя нервозность, связанная с необходимостью сначала быстро собрать и уложить все необходимое, а затем каким-то образом привести себя и дочь в порядок, чтобы мы обе могли появиться на праздничном концерте в приличном виде – и желательно до того, как концерт закончится.

Я, разумеется, собиралась одеться получше, так как была уверена – Миранда тоже появится в церкви, чтобы поддержать своего любовника, и, конечно, будет в чем-нибудь микроскопическом, крайне сексуальном и настолько модном, что такой прикид не одобрила бы даже Мейбл (дочь надела на праздник меховой жакет и ярко-красную «рождественскую» юбочку, которую я купила на распродаже на сайте «ШикБлескКрасота. ком» и которая топорщилась на ней наподобие балетной пачки). Вдохновившись примером Николетт, которая в данный момент отдыхала на Мальдивах в пятизвездочной вип-хижине, построенной на сваях прямо над морем (видимо, таким способом ее сексуально невоздержанный супруг надеялся вымолить прощение), я выбрала для себя новую белую куртку и узкое черное платье, а также тщательно уложила волосы, хотя и понимала, что два детских рюкзачка – с усатым водопроводчиком Марио и с диснеевской Принцессой – вряд ли придают моему облику загадочности и соблазнительности. Впрочем, несмотря на это, я все равно не собиралась считать себя заранее проигравшей в нашем с Мирандой негласном противостоянии. Как правильно сказала Ребекка, мистер Валлакер вовсе не обязательно будет с ней вечно.

Когда мы вышли со станции метро, Лондон выглядел просто сказочно. Деревья были увиты разноцветными гирляндами, витрины магазинов мягко светились в сумерках, духовой оркестр играл «Добрый король Венцеслав», а в окне старомодной мясной лавки были вывешены рождественские индейки.

Мы приехали рано.

На мгновение я почувствовала себя «Добрым королем Венцеславом» и, бросившись в мясную лавку, купила четыре камберлендские сосиски – на случай, если нам встретится «бедняк с хворостом»[105]. (С двумя рюкзаками ядовито-кислотной расцветки и пакетиком сосисок в руках видок у меня был, наверное, впечатляющий.) Потом Мейбл захотела горячего шоколада; мне это показалось неплохой идеей, однако не успели мы оглянуться, как на часах оказалось без четверти шесть. В это время мы уже должны были сидеть на местах, поэтому к церкви нам пришлось бежать бегом. По дороге Мейбл споткнулась, и ее шоколад выплеснулся на мою куртку.

Мейбл расплакалась.

– Твоя курточка, мама! Твоя новая курточка! Она была такая красивенькая!

– Ничего страшного, милая, – ответила я. – Это всего лишь куртка, не расстраивайся. Вот, допей лучше мой шоколад. – И я протянула ей свой стакан, мысленно усмехнувшись: «Вот черт! Только я решила, что на этот раз все будет нормально, – и на́ тебе!»

Но площадь перед церковью, окруженная старинными домами в георгианском стиле (и во всех окнах – елки, а на всех дверях – рождественские венки), была такой красивой, что я просто не могла долго расстраиваться. Окна церкви светились оранжевым, из распахнутых дверей доносилась органная музыка, а огромная елка перед входом так и сверкала огнями. Мы сразу нашли свободные места в одном из передних рядов, к тому же я не заметила никаких признаков присутствия Миранды, и настроение у меня сразу улучшилось. Еще больше я воспрянула, когда увидела мистера Валлакера. Он выглядел очень нарядно и вместе с тем – достаточно официально.

– Смотри, мама, вон Билли! – проговорила Мейбл, когда на клирос вышли музыканты и участники хора. Билли предупредил, чтобы мы ни в коем случае ему не махали, но Мейбл, конечно, не удержалась, а я не успела ей помешать. Мистер Валлакер сразу заметил это нарушение порядка и строго покосился на Билли, а тот закатил глаза и хихикнул.

Наконец все расселись, и священник, пройдя по проходу, поднялся на кафедру и произнес благословение. Пока он говорил, Билли смотрел на нас и улыбался. Он ужасно гордился тем, что его приняли в хор.

Но вот концерт начался, и все присутствующие поднялись со скамей. Солировал, как обычно, Спартак. Его высокий чистый голос звенел под сводами церкви, словно хрустальный…

Что за Дитя в хлеву чужомМария охраняет?Небесный хор поет о Нем,А пастухи внимают.

…И я вдруг почувствовала, что вот-вот заплачу. Потом вступил орга́н, и собравшиеся хором подхватили второй куплет:

Сей есть Христос Господь,Пришедший в мир с небес высот.Он нам Всевышним дан,Спаситель, сын Марии.

При этих словах я невольно вспомнила все прошлые рождественские праздники разом. Вот я совсем маленькая, стою́ с мамой и папой в Графтонской деревенской церкви, а потом долго не сплю, подстерегая Санту с подарками; вот я, уже подростком, потихоньку хихикаю вместе с отцом над доносящимся из кухни срывающимся сопрано мамы и тети Юны; вот я, тридцатилетняя, встречаю Рождество в одиночестве и грущу, потому что мне кажется – у меня-то никогда не будет своего ребенка, которого я могла бы положить в ясли, точнее – в красивую, яркую коляску «Бугабу». А вот прошлогоднее, снежное Рождество, и я пишу в Твиттер Рокстеру, который тогда был со мной, а сейчас, возможно, танцует под музыку в стиле «жестяной гараж» с какой-нибудь Натали, Саффи или Мирандой. Вот последнее папино Рождество, когда он отпросился из больницы, чтобы съездить в Графтон на ночную рождественскую службу. Вот Рождество, когда мы с Марком впервые взяли в церковь маленького Билли, нарядив его в костюмчик Санта-Клауса, а вот и первое Рождество без Марка: тогда Билли впервые участвовал в рождественском представлении в детском саду, а я все не верила, что действительно осталась одна и что этот светлый праздник может быть таким безрадостным и жестоким.

– Не плачь, мамочка! Пожалуйста, не плачь!.. – Мейбл схватила меня за руку своими маленькими пальчиками и крепко сжала. Билли с беспокойством поглядывал на нас с клироса, и я, вытерев слезы кулаком, подняла голову, чтобы петь вместе со всеми:

Зачем же в я́слях Он лежал,Где овцам корм давали?Чтоб каждый мог у ног ЕгоСложить свои печали[106].

Внезапно я заметила, что мистер Валлакер глядит прямо на меня. «Он Царь царей, пред ним скорей // Дверь се́рдца отворите», – продолжали петь люди слева и справа, но мистер Валлакер не пел и смотрел только на меня. Я не стала отворачиваться, хотя тушь у меня потекла, а куртка была залита шоколадом, и тогда он улыбнулся чуть заметной, понимающей и невероятно доброй улыбкой – улыбнулся мне одной поверх голов всех мальчишек, которых он научил этому чудесному рождественскому гимну.