Дорога надежды - Анн Голон

Однако в покоях мадам Гонфарель, соседствовавших с салоном, где маялись ее клиенты, за которыми она могла подсматривать через особый глазок, было не так жарко, поскольку окна выходили здесь на северную сторону. Кроме того, у гостиницы был свой колодец, из которого доставали холодную, освежающую воду.

Полька высыпала на стол полные корзины фасоли или гороха, и они усаживались лицом друг к другу, чтобы за лущением предаться беседе.

— Я никогда не забывала, что фасоль, горох и прочее — кушанья королей!

Нищим доставались одни очистки, да и то, если повезет. Так что откуда им знать, каков этот вкус? Я очень дорожу своим огородом!

И она пересыпала из ладони в ладонь щедрую горсть, любовно разглядывая горошины.

— Изысканная еда! Только здешний люд настолько пристрастился к более обильным блюдам, помогающим телу сохранять тепло, что я остаюсь со своим горохом в одиночестве.

Впрочем, в примыкавшей к дому летней кухне распространяло аромат телячье рагу в красном вине…

— Скажи-ка, Полька, почему я не вижу твоего мальчика, толстощекого крепыша?

— Он уже давно ушел в леса.

— Такой молодой!..

— Зато крепкий! Нам не удалось его удержать. Пушнина — это болезнь, от них лихорадит всю молодежь. К тому же здесь нет иного способа разбогатеть.

Однако даже эта хитрая бестия, развившая в себе тонкий коммерческий нюх, которую одни величали Жанин Гонфарель, а другие, знавшие ее в далекой молодости, продолжали кликать Полькой, потеряла покой. Беспокойство у нее вызывала не участь сына, а будущность этого пока еще ценнейшего товара пушнины. Вот где таился секрет ее интереса к моде на круглые шляпы, поля которых неминуемо сужались: ведь это, по ее разумению, могло нанести роковой удар по процветающей торговле мехом бобра! Прежняя мода на шляпы из «бобрового фетра» превратила шкурки этого зверька, которые раньше считали никчемными даже индейцы, в драгоценный товар, а «путешественников», грудами привозивших их от индейцев, — в избранников фортуны. Отважный юноша, который во Франции никогда не имел бы ни лиарда в кармане и был бы обречен на пожизненное нищенство, мог после нескольких поездок к северу отгрохать себе дом на загляденье хоть в Квебеке, хоть на острове Монреаль и обрядить свою будущую избранницу в одни шелка.

— Что станет с нами, — прошептала она, — если бобер подешевеет? С нами, канадцами, у которых нет иного богатства?

— Неужели здесь и впрямь идут разговоры о грядущем падении спроса на меха?

— изумилась Анжелика.

— Пока еще нет.

Понизив голос, Полька поведала ей, что Франция вот уже несколько лет отправляет избыток пушнины в Бельгию и Голландию, однако в этом году коммерсанты Льежа и Амстердама закупили его вдвое меньше и предупредили, что с них достаточно. Особенно неохотно брали бобра. Тревожные признаки.

Дальше настанет черед остальных мехов: лисы, выдры, норки…

— Нам удалось перехватить у Московии монополию, однако самым ходовым мехом был бобровый. А бобер — это шляпы! Чем меньше становятся шляпы, тем меньше и спрос, а значит, избыток бобра на рынке… Это — разорение…

— Тем не менее, — заметила Анжелика, не отрываясь от своей фасоли, французы не прекращают борьбы с англичанами, цель которой состоит в том, чтобы не позволять им приобретать меха на как можно большей территории.

В этом французы проявляли большое рвение, и их можно было понять, поскольку бюджет колонии и само ее выживание опирались исключительно на торговлю пушниной.

Полькой же владел пессимизм:

— Добывать пушнину становится все труднее, отправляться за ней приходится все дальше и дальше… А вообще-то это так, к слову. Возможно, мы продержимся еще достаточно долго. Когда люди не желают перемен, они идут на разные хитрости, так что крах наступит еще не скоро. Но думать-то приходится загодя… Вот не нужен будет мех — что мы тогда станем делать?

Здесь родится хорошая пшеница, но у нас нет судов, чтобы ее вывозить, а наш интендант, Карлон, смотрит не в ту сторону. На него у всех вырос зуб. Суда, возвращающиеся во Францию, загружаются песком в качестве балласта, ибо не находится толкового попутного груза…

Что за контраст с кропотливой работой муравейника, на который походила Новая Англия! Анжелика принялась описывать деловитость английских колоний, отправлявших на острова и на Ньюфаундленд продовольствие, скот, бондарную и строительную древесину и получавших оттуда французские товары, вина и духи, а также патоку и сахар, шедшие на изготовление рома, который затем отправлялся туда, где ощущалась его нехватка.

Полька слушала ее с большим интересом.

— Сходим к Базилю, — решила она наконец. — Пусть знает, откуда ветер дует… Вдруг сообразит чего-нибудь насчет шляп?

Если бы здесь оказался Жоффрей, все вышло бы по-другому. Людей неудержимо влекло к нему. В нем ощущалась жизненная закваска, из-за которой хотелось следовать за ним по пятам. В его присутствии ладилось любое дело.

Однако в его отсутствие она сильнее горевала из-за летнего безлюдья. В Салеме она чувствовала себя француженкой, в Квебеке же ей казалось, что она за границей. Да еще эта жара…

Только ночами, слыша, как вблизи домов Нижнего Города плещется вода, она обретала покой.

Полька разместила их в большой красивой комнате, где для отпугивания комаров жгли мелиссу. Онорина спала рядышком. Анжелика тоже дремала. В распахнутое окно заглядывала светлая ночь. В тумане, поднимающемся от реки и от густого леса, пряталась луна. До слуха Анжелики изредка доносился шум порта. Ей всегда нравилось внимать дуэту земли и воды, какой звучит только в порту, словно река и суша дружески шепчутся, делясь тайнами разных миров, рассказывая друг другу о вставших на якорь кораблях, о прогуливающихся по набережной капитанах, которым не терпится вновь пуститься в плавание, о зверье, обходящем стороной костры, горящие на берегу, за которыми нужен глаз да глаз, но рядом с которыми так хорошо понежиться…

Она сама принадлежала к тому же беспокойному племени, однако такой ее сделали обстоятельства, она же чувствовала, что в ее душе поселяется кусочек любого берега, где ей доводится очутиться. Она остается там, даже уплывая… Виденное, испытанное крепко держало ее в объятиях, и ей не оставалось ничего другого, как снова сматывать размотанный клубок… Такая уж им выпала роль — им предстояло собрать воедино все уголки земли, кусочки которых остались у них в сердцах и к которым они теперь принадлежали по праву рождения или по свободному выбору.

Они находились не вне, а внутри тесного переплетения лиц, имен, событий, стран, король. Новая Англия, Новая Франция, корабли, лесные скитальцы, будущее, мечты, чаяния, дети, растущие так быстро и одновременно так медленно, состояния, так медленно создаваемые и так быстро рассыпающиеся в прах, законы, раздувающиеся, чтобы лопнуть, подобно жабам, но упорно подминающие под себя, хотя одни внушают страх, другие уходят в песок, как вода… Люди исчезают со сцены, но их место тотчас занимают другие…