Звезды смотрят вниз - Арчибальд Кронин

— Да, Ричард.

— Мне надо ещё раз поговорить с ним… Настоять… Не следует никогда откладывать…

— Не следует, Ричард.

— Так возьмите от меня этот стакан и перестаньте болтать. Вы все говорите и говорите! Это меня отвлекает от работы.

Но тут ему помешал новый шум, на этот раз шаги Артура, подходившего по дорожке. Все с той же скрытой торопливостью он отдал тётушке Кэрри пустой стакан и стал ждать Артура, усиленно притворяясь равнодушным, но в душе трепетал от возмущения и недоверия.

Артур пересёк лужайку, направляясь к дереву. На нём были короткие штаны и тяжёлые сапоги шахтёра, он сутулил плечи, словно после тяжёлой работы. И не удивительно: вот уже больше года он на всех парах двигал дело вперёд, сознавая, в каком нервном напряжении находится, но решив не останавливаться, пока не сделает всего, что задумал. И вот, наконец, улучшения на «Нептуне» были уже близки к полному осуществлению, новые ванны в шахте закончены, а комбинированные раздевальни-сушилки, спроектированные по новейшему образцу Sandstrum Obergamt, должны были быть готовы к концу июня.

Вся площадка перед устьем шахты была уже перестроена, старые вентиляторы выброшены и заменены новейшими воздушными насосами, лебёдочные канаты, люки и затворы отремонтированы, копры поставлены на бетонный фундамент и снабжались энергией от новой силовой станции. «Нептун» трудно было узнать — он утратил прежний запущенный вид, стал щеголеватым, безопасным и работал успешно.

Сколько труда вложено! Сколько денег! Но величие того, что он создал, более чем вознаграждало Артура; оно поддерживало его в часы забот и уныния. Временами он встречал препятствия. Рабочие сомневались в чистоте его намерений; его история во время войны вызывала недоверие к нему. Кроме того, по своему темпераменту он склонен был к частым приступам беспричинной меланхолии и тогда чувствовал себя одиноким и беспомощным.

Такое именно настроение было сегодня у Артура, поэтому, остановившись подле отца, он заговорил ещё мягче и терпеливее обычного.

— Папа!

Баррас воззрился на него с нелепо-авторитетным видом.

— Что ты делал?

— Я был все утро внизу в «Глобе», — кротко пояснил Артур, почти довольный, что может поговорить с отцом. — Мы теперь там выбираем уголь.

— В «Глобе?»

— Да, папа, потому что в настоящее время на наш уголь спрос небольшой. Мы сбываем главным образом лучший газовый уголь, по цене пятьдесят пять шиллингов за тонну.

— Пятьдесят пять шиллингов! — На миг проблеск разума мелькнул во взгляде Барраса: он принял обиженный вид, прежний вид оскорблённого достоинства. — Я за этот уголь получал по восьмидесяти шиллингов. Это никуда не годится… никуда не годится. Ты что-то замышляешь… скрываешь что-то от меня.

— Нет, папа. Не забывай, что цены упали. — Он сделал паузу. — Каменный уголь на прошлой неделе подешевел ещё на десять шиллингов.

Проблеск погас в лице Барраса, но он продолжал подозрительно смотреть на Артура, пока его искалеченный мозг усиленно пытался работать. Наконец он промямлил:

— О чём я говорил? — Потом: — Скажи мне… Скажи, что ты делаешь.

Артур вздохнул.

— Я уже старался тебе объяснить, папа. Я делаю, что могу, для «Нептуна». Безопасность и производительность идут рука об руку, такова честная политика. Как ты не понимаешь, папа: если мы будем давать много рабочим, то и они нам будут давать много. Это первое правило логики.

Слова Артура привели Барраса в сильное волнение. Руки у него затряслись, — казалось, что он сейчас расплачется.

— Ты тратишь много денег. Ты уже истратил слишком много денег.

— Я затратил только то, что следовало затратить много лет тому назад. Ты это, конечно, сам знаешь, папа!

Баррас сделал вид, что не слышит.

— Я сердит на тебя, — захныкал он. — Я сердит на тебя за то, что ты растратил столько денег. Все эти деньги истрачены впустую.

— Пожалуйста, не волнуйся, папа. Пожалуйста! Тебе это опасно!

— Опасно! — кровь прилила к лицу Барраса. Он заикался. — Что ты хочешь сказать? Ты глуп. Вот, подожди, на будущей неделе я вернусь на рудник. Подожди, тогда я тебе докажу!..

— Да, да, папа, — сказал Артур мягко.

В доме прозвенел гонг к завтраку. Артур ушёл.

Баррас, дрожа от гнева, подождал, пока Артур не скрылся за входной дверью. Тогда лицо его приняло выражение детского лукавства. Он пошарил под пледом, которым был укрыт, и, взглянув украдкой на тётю Кэрри, вынул записную книжку и записал:

«Для охраны „Нептуна“. Запросить на будущей неделе относительно сумм, истраченных против моей воли. Главное — помнить, что распоряжаюсь всем я. Меморандум. Пока временно отсутствую на руднике, зорко следить за главным вредителем».

Окончив, он с детским удовольствием посмотрел на написанное. Затем сделал тётушке Кэрри знак, чтобы она отвезла его в дом.

VI

В это утро Дэвид проснулся с радостной мыслью, что сегодня увидит Гарри Нэджента. Обычно первой его мыслью при пробуждении была мысль о Дженни, — странное воспоминание о том, что она уехала, разлучена с ним, исчезла неведомо куда.

Но сегодня утром он думал о Гарри. С минуту он лежал, размышляя о своей дружбе с Нэджентом, о тех днях во Франции, когда они, согнувшись в три погибели, несли вдвоём хлопающие на ветру носилки и потом с трудом тащили их назад уже с грузом, отвисающие под его тяжестью до земли. Сколько таких безмолвных экскурсий они проделали вместе с Гарри Нэджентом!

Шаги матери, спускавшейся с лестницы, и запах шипевшей на сковороде свинины вызвали Дэвида из задумчивости. Он вскочил, выбрился, умылся, оделся и сбежал по лестнице вниз, на кухню. Не было ещё и восьми, а Марта уже с час или больше была на ногах, огонь разведён, очаг вычищен графитом, а решётка — наждаком; на столе, застланном белой скатертью, Дэвида ожидал обычный завтрак — яйца и поджаренные ломтики ветчины, только сию минуту снятые со сковороды.

— Доброе утро, мама, — сказал Дэвид, садясь и беря в руки лежавший у тарелки «Херольд».

Марта кивнула, не отвечая, — она не имела привычки желать доброго утра или доброй ночи; Марта говорила только то, что необходимо, никогда не тратила попусту слов.

Она взяла башмаки сына и молча принялась их чистить.

С минуту Дэвид не отрывался от газеты: накануне Гарри Нэджент, Джим Дэджен и Клемент Беббингтон выступали на открытии нового рабочего клуба в Эджели. В газете была помещена фотография Гарри, а на переднем плане рядом с ним — Беббингтон.

Случайно подняв глаза, Дэвид увидел, что Марта чистит его башмаки. Он покраснел и запротестовал:

— Ведь я тебя просил не делать этого, мама.

Марта спокойно продолжала свою работу.

— Я это всегда делала, — сказала она, — и тогда, когда их было пять пар, а не одна. Чего ради мне теперь перестать?

— Почему ты не даёшь это делать мне самому? — настаивал Дэвид. — Почему ты не садишься за стол и не завтракаешь со мной вместе?

— Некоторым людям меняться нелегко, — сказала она вызывающе, по-прежнему водя щёткой по башмаку. — И я — из таких.

Дэвид с замешательством посмотрел на неё. Перебравшись к нему, чтобы вести хозяйство, мать без устали работала. Делала для него всё, что нужно. Никогда в жизни о нём ещё никто так не заботился. И всё-таки он чувствовал, что мать что-то таит про себя, чувствовал какое-то угрюмо-критическое отношение к нему в каждой заботе о его удобствах. Сейчас, наблюдая за ней, он из любопытства захотел её испытать:

— Я сегодня приглашён Гарри Нэджентом на ленч, мама.

Марта подняла с полу второй башмак. Её мощная осанистая фигура рисовалась на фоне окна, лицо было хмуро и непроницаемо.

Подышав на башмак, она сказала презрительно:

— Ленч, ты говоришь?!

Дэвид внутренне усмехнулся: да, вот мать и выдала себя! Он неторопливо продолжал:

— Ну, позавтракать вместе с ним, если тебе так больше нравится, мама. Ты, конечно, слышала о Гарри. Гарри Нэджэнт член парламента. Он мой друг. С таким человеком, как он, стоит работать.

— Да, оно и видно! — поджала Марта губы.

Дэвид, все больше забавляясь внутренне, незаметно вызывал её на откровенность притворным хвастовством:

— Ещё бы, не каждому удаётся завтракать с членом парламента Гарри Нэджентом: он в Союзе большой человек. Это для меня честь, мама, неужели ты не понимаешь!

С угрюмо-презрительным выражением лица и готовыми сорваться с языка горькими словами, Марта подняла глаза и увидела, что Дэвид над ней подтрунивает. Покраснев от того, что он поймал её на удочку, и пытаясь это скрыть, она торопливо наклонилась и поставила его башмаки сушиться у огня. Потом губы её дрогнули неохотной улыбкой.

— Будет тебе хвастать, — промолвила она. — Меня не проведёшь.

— Но это правда, мама. Я самый настоящий подхалим. Я даже хуже, чем ты обо мне думаешь. Ты ещё увидишь меня в крахмальной сорочке, раньше чем махнёшь на меня рукой.