Игры третьего рода - Борис Долинго

– Я начальник безопасности Уральской Православной Советской Республики, генерал-лейтенант Удот. Как вы попали сюда, майор?

– Ох ты господи! – проворчал Домашников. – Православная – и Советская!

– Попали мы сюда, пройдя через множество Зон, и ещё чёрт-те чего, – ответил Гончаров. – Это, вообще, отдельный разговор. Я ищу семью – она осталась в вашей части города, и я проделал длинный путь, чтобы сюда добраться. Это пока главное, что меня интересует. Но, кроме того, я и мой друг как раз кое-что разузнали об инопланетянах и даже захватили трофеи.

– А вот этого, Саша, уже тебе пока не стоило говорить, – негромко сказал изнутри гравилёта Домашников, явно намекая на недавние замечания в его излишней болтливости со стороны Гончарова.

Гончаров оставил эту реплику без внимания и продолжал:

– Прежде всего, повторяю, я хочу узнать, что случилось с моей семьёй. Ну и провести переговоры с местной властью – надеюсь, мы сможем действовать вместе, ведь это в интересах всех землян!

Генерал задумался, соображая, как поступить. В окне одного из верхних этажей ДК Гончаров в увеличивающем секторе изображения, подаваемом системой УЗК в поле обзора шлема даже при открытом лицевом щитке, заметил мужчину в куртке типа френча, внимательно рассматривающего то, что происходило на площади. «Бинокль» Предтечей позволял видеть всё очень чётко – правая рука мужчины покоилась заложенной за отворот куртки, а глаза внимательно следили за разворачивающимся внизу действом.

Наконец генерал Удот принял решение.

– Мы оба солдаты, майор, и должны доверять друг другу. Сейчас о вас будет доложено главе.

Удот развернулся на каблуках и, ступая подчёркнуто ровно, скрылся внутри здания. Майор отметил, что человек наверху тут же отошёл от окна.

Довольно долго ничего не происходило. Полковник, который вышел вместе с генералом, оставался стоять у колонн, переминаясь с ноги на ногу.

Дождь давно перестал, и в разрывах облаков выглянуло солнце, которое сразу же стало припекать. Мокрая броня танков тускло поблёскивала, и от неё поднимались заметные испарения. Из люка механика-водителя ближайшей гусеничной машины высовывалась любопытная голова.

– Что думаешь? – спросил Пётр, уже чуть менее напряжённо.

– Что я могу думать?…

Гончаров снял шлем, достал сигареты и закурил, присев на порог гравилёта.

– Посмотрим, что скажет так называемый Глава. Как я понимаю, это должность.

– Советская, православная, м-да… – снова пробормотал Пётр.

Александр молча курил. Конечно, он не рассчитывал, что здесь, в этой Зоне, где за четыре года тоже наверняка погибло и умерло множество народу, все всё бросят и кинутся искать семью майора Гончарова, свалившегося как снег на голову. Но… Для него именно этот вопрос был главным сию минуту.

Наконец почти бесшумно раскрылись входные двери ДК, и в сопровождении генерала Удота и чётырёх автоматчиков вышел человек во френче. Полковник, дожидавшийся генерала на крыльце, отступил в сторону, вытянув руки по швам, а над площадью снова пронёсся тихий вздох. Благодаря микрофонам костюма Гончаров услышал, как механик-водитель сказал кому-то внутри танка:

– Ни хрена себе – сам Глава вышел!

Человек во френче остановился. Он был довольно высокого роста, остатки светлой шевелюры прилизанно зачёсаны назад, а на лице красовались значительно более тёмные усики. Такими же тёмными, в отличие от волос, были и брови.

Под френчем виднелись тёмно-синие брюки, заправленные в невысокие сапожки.

Чуть картинным жестом он протянул руку, и генерал Удот подал мегафон, придерживая длинный провод от внешнего аккумулятора.

Мужчина некоторое время пристраивал микрофон у рта, а потом над площадью зазвучал хорошо поставленный баритон:

– Друзья мои! Давайте поприветствуем героев Земли! Слава первым землянам, прорвавшимся через проклятые Барьеры!!!

Над подсыхающим после дождя плацем повисла тишина, которая спустя мгновение взорвалась сотнями одобрительных криков, сливающихся в один мощный крик «Ура!».

Глава 25

Выскочив из раскалённой парилки и скинув простыню, майор под благосклонным взором главы бултыхнулся в бассейн, в который периодически закачивали холодную воду.

Глава, который «в миру» оказался Сафроновым Аркадием Ивановичем, бывшим руководителем Екатеринбургского отделения ЛДПР, закурил трубку. Домашников, сидевший по другую сторону стола, невольно поморщился: в ограниченном помещении клубы дыма не добавляли бодрости, а Глава курил много. Впрочем, держался он с Гончаровым и Домашниковым, как с дорогими гостями и равными себе людьми.

Отхлебнув отличного «живого» пива, Пётр закусил его кусочком вяленой рыбки и ещё раз мельком взглянул на профиль местного правителя.

Поразительно, но Сафронов напоминал невообразимую помесь Ленина со Сталиным. Казалось бы, с первого взгляда у него в принципе отсутствовало сходство с этими историческими личностями. Во-первых, он был значительно выше обоих, во-вторых, не так вызывающе лыс, как Ильич, но и шевелюрой Кобы похвастаться не мог, в-третьих – просто не похож.

Однако наблюдаемый в движении Глава, словно модные когда-то псевдостереооткрытки, неуловимо менял какие-то черты, а в его глазах явственно сквозили то прищуры «самого человечного человека», то орлиные взоры «отца народов».

И ещё он умел говорить – много и убедительно, доводя до собеседников только то, что хотел, и ни граммом информации больше. Например, после его объяснений о том, что происходило в этой Зоне, ни Гончаров, ни Домашников не смогли до конца уяснить, как же Сафронов сумел занять пост, который сейчас занимал, став фактически диктатором всей территории.

Вначале, вполне естественно, возникли беспорядки, но Сафронов сумел так непостижимо быстро прибрать к рукам располагавшиеся здесь армейские части, а с их помощью – всю сохранившуюся производственную структуру, что о возникновении серьёзных волнений даже речи не могло быть (во всяком случае он так утверждал). Глава отменил деньги, ввёл строгую распределительную систему, стараясь не допускать развала производственной базы, иногда просто, что называется, «палочной дисциплиной». Все так называемые опасные и асоциальные элементы были выловлены и определены на принудительные работы. «Обычные» граждане ни к чему не принуждались, но если ты нигде не работал – немедленно попадал в разряд «асоциальных». Тот же, кто вёл себя сознательно и работал добросовестно, получали гарантированное питание, жильё и одежду. С самого начала после подавления отдельных мятежей Сафронов кинул клич всем специалистам, кто желал участвовать в восстановлении и развитии хозяйства. Он обеспечил людям гарантированный минимум благ, уровень которых медленно, но наглядно повышался, и это невозможно было не признать.

Конечно, главе повезло в некотором роде с расположением «его» Зоны: в этой части Свердловской области, которую отхватило Барьером, осталось мало крупных городов, и все они располагались компактно, в основном в районе трассы на Серов. Дальше Нижнего Тагила серьёзных поселений в этом квадрате вообще не оказалось. Поэтому, установив контроль над куском Екатеринбурга и Тагилом, можно было сформировать некую «ось» и легко держать в руках практически всю остальную территорию. Наверное, диктатура явилась благом для населения в целом: смуты, которая продолжалась все четыре года в соседней Зоне, здесь избежали.

Конечно, порядок в подобных условиях поддерживался не иначе, как жёсткими, а где-то даже жестокими методами. Например, вскоре после начала работы администрации УПСР началось, казалось бы, естественное воровство среди чиновников: те, кто оказался на определённых постах, стали присваивать себе незаслуженные материальные блага и тому подобное. Сафронов решил проблему легко и просто: провёл несколько открытых показательных казней, и воровство прекратилось.

– Помните, придурки в Государственной думе ввели мораторий, а потом и отменили смертную казнь? – говорил он Гончарову. – Никто не спорит, нужно все проверить, но если вина в серьёзном преступлении доказана, должен следовать расстрел. А если в условиях чрезвычайного положения ворюга пойман на месте преступления, должен следовать расстрел на месте. На отведённом для этого месте, имею в виду. Мы тут сразу стали расстреливать всех замеченных в нелегальном производстве самогона – не хрен спаивать народ, а особенно – в торговле наркотиками. Торгуешь наркотой – к стенке! И у нас сейчас с этим делом всё очень даже спокойно.

– Вы про цыган, что ли? – уточнил Гончаров.

– Почему же только про цыган? – искренне удивился Сафронов. – У нас нет преследования по национальному признаку, только беспощадное искоренение социальных паразитов. И таковых я расстреляю с лёгким сердцем – хоть русских, хоть французских, хоть «кавказской национальности». Скажем, некоторые выходцы из бывших южных и так далее республик, которые к моменту Катастрофы проживали на нашей территории, попытались было торгашество своё возрождать: у крестьян перекупать и продавать. В нынешних условиях – чрезвычайно вредное направление. Что делать? Предупредили раз, другой – вырасти и продавай на здоровье. Всё равно продолжают по-своему. Тогда взял и расстрелял некоторое количество, и что же вы думаете? Сейчас те, кто остались – образцово-показательные граждане!