Хроника смертельной осени - Юлия Терехова

– Что?! – Булгаков рванулся к испанцу, но Катрин вцепилась в мужа мертвой хваткой, – Не слушай его! Это провокация! – закричала она в отчаянии.

Но пока Булгаков пытался стряхнуть с себя руки Катрин, Олег взлетел с бетонного пола и обрушился на испанца, вцепившись тому в горло. Сила его ярости оказалась столь велика, что Мигелю, вероятно, пришлось бы худо, несмотря на наручники, в которые Рыков был закован, если б не палладин, очевидно, готовый к любому развитию событий. Он спокойно подошел к ним и ткнул в подреберье Рыкову электрошокер. Тот вздрогнул и затих. Мигель, выбравшись из-под него, стал с ожесточением бить его ногами.

– Прекрати! – Анна подскочила и стала оттаскивать испанца от его жертвы. Это ей удавалось плохо, и тогда Булгаков, отстранив Катрин, подошел к Мигелю и, заломив ему руку за спину, быстро прекратил избиение.

– Не могу не повториться – ну ты и скотина, – Сергей отшвырнул Мигеля в сторону.

– Анна, я прошу тебя – дай мне телефон, и я вызову полицию, – Булгаков повернулся к молодой женщине, все еще стоявшей над Рыковым, который неподвижно лежал на полу. – Пожалуйста, не делай глупостей… Потом ты не простишь себе.

– Пусть даже так, – откликнулась Анна. – Это будет моя ноша, и мне ее нести.

– Он еще долго будет без сознания? – она обратилась к Александру.

Тот взял Рыкова за руку и нащупал его пульс. Так врач во время казни ищет пульс осужденного, чтобы удостовериться в его смерти.

– Минут пятнадцать, – с уверенностью констатировал он.

– Хорошо, мы подождем, – Анна беспомощно окинула взглядом подвал и, заметив кресло, стоявшее в углу – старое, обитое серым плюшем, протертое до дыр – единственный предмет мебели в подвале, приблизилась к нему и опустилась, словно лишившись сил. – Да, мы подождем, – повторила она со вздохом.

– Разумеется, – Мигель подошел к ней и оперся на спинку кресла. – Разумеется, не убивать же этого упыря, пока он без сознания. Я хочу в его глаза смотреть, когда всажу ему…

– Замолчи, заклинаю тебя, – уронила Анна.

Булгаков вслед за палладином склонился над Олегом. Сейчас, когда ему никто не мешал, он получше осмотрел Рыкова, поднял ему веко – радужную оболочку покрывала контактная линза светло-орехового цвета – вот, значит как! Белый, как стена, подле которой лежал, с кровоподтеками и ссадинами на лице – как будто это не он, Олег Рыков, всегда изысканный и элегантный, словно шевалье из галантного века. Булгаков почувствовал присутствие Катрин за спиной и повернул голову. Она стояла рядом и смотрела на них – сверху вниз. Он поднялся с колен.

– Что нам делать, – она еле шевелила губами, так, что слышать ее мог только он. – Надо что-то делать.

Все происходящее казалось Булгакову фантасмагорией, словно он спит и сон его дурной, но он вот-вот проснется и окажется где-нибудь в другом месте – привычном и спокойном – ну, например, в своей операционной или в лекционном зале, перед студентами Medical School[215]… Но замершая в оцепенении Анна, бледная, как простыня Катрин и беснующийся испанец возвращали его к действительности. В данной ситуации он мог рассчитывать только, что у Анны разум возьмет верх над ее ненавистью и жаждой мести, и она образумит Мигеля. Или хотя бы не будет мешать ему, Булгакову…

– Держись подальше, – так же тихо ответил он жене. – И ни во что не ввязывайся. И не мешай мне, ради бога…

– Что значит – не мешай? – она была шокирована. – Я должна молча смотреть на все это?..

– Я сказал – не мешай, – Сергей ощутил, как скулы свело от злости. – Ты меня хорошо слышишь?

Катрин в недоумении отступила на шаг от него и Олега, а Сергей остался рядом с Рыковым, лихорадочно соображая, что ему делать дальше. В конце концов, реальную угрозу представляет для него лишь Мигель – Анна вряд ли сможет противостоять ему физически. Но здесь этот непонятный Александр – глаз с них не сводит – и, судя по всему, не позволит предпринять ничего, что шло бы вразрез с желанием Анны. Поэтому – сначала надо переубедить ее, а уж потом, когда она без обиняков выскажет свою волю, можно будет заняться Мигелем – и это будет задача та еще! Мог ли он, Булгаков, много лет назад перевязывая раненого испанского мальчика, бредившего подвигом во имя свободы – мог ли он вообразить, что когда-нибудь придется противостоять ему – и, возможно, не на жизнь, а на смерть? Мог ли он представить, спасая длинноволосого парнишку от толпы свирепых скинхедов, что они станут кровными врагами и соперниками?

Но, возвращаясь памятью в тот день, когда он сражался с Рыковым на страшной даче в Репино, Сергей на уровне физических ощущений вспоминал первобытное неистовство, охватившее его, когда он распахнул дверь спальни на втором этаже, из-за которой доносились удары молотка и сдавленные женские рыдания. Свет тогда померк пред его глазами, и стало тяжело дышать – он бросился на своего друга, словно тот – дикий зверь, и этого зверя следовало обезвредить любым способом – если необходимо, перегрызть ему горло. И теперь он вновь почувствовал, как его накрыла ожесточенная ненависть – и выплыть из этой черной волны можно только одним способом – убить.

Он повернулся к Катрин, оцепеневшей в ожидании. Его привел в исступление ее потухший взгляд, и он в остервенении сжал ее ладонь.

– Если ты не хочешь, чтобы он погиб от руки этого мерзавца…

Катрин пыталась вникнуть в слова Булгакова. Он – это Рыков, разумеется, насильник и душегуб, а мерзавец – благородный Мигель, исполненный собственного достоинства… Что произошло в их жизни и когда все так изменилось?

А Анна – на чью сторону встанет она, и правы ли они, Катрин и Серж, пытаясь спасти бывшего друга от самосуда и расправы?.. Катрин почувствовала, как рука ее начинает неметь под стальными пальцами Булгакова и, с досадой покосившись на мужа, резким движением высвободилась. Ей не хотелось начинать говорить с подругой при Мигеле, но тот облокотившись об изголовье старого кресла, вовсе не собирался оставлять ее наедине с Анной. Придется говорить при нем.

– Аня, – позвала Катрин. – Он без сознания.

Мигель услышал ее робкие слова:

– Еще не сдох? Ты пришла за него просить? – и рассмеялся.

Катрин и бровью не повела в его сторону.

– Прошу тебя, подумай… Что мы делаем…

– Ты не обязана в этом участвовать, – услышала она в ответ.

– Дело не только во мне, вернее, совсем не во мне, – Катрин умоляюще сложила руки на груди. – Ты собираешься замарать руки кровью – от нее потом не отмыться.

– Тебе много от чего отмываться придется, принцесса, – ухмыльнулся Мигель.

– Ты уже отмылась от его запаха на себе?

Анна обхватила голову ладонями:

– Умоляю, прекрати говорить гадости! Я не могу это слушать! Ты и обо мне так думаешь?

Мигель прижался губами к ее виску:

– Что ты, querida? Что ты… Как можно.

– Тогда замолчи. Ты и меня оскорбляешь подобными высказываниями. Катрин, не слушай его.

– Я не слушаю, – покачала Катрин головой. – Но ты мне не ответила.

– Ты хочешь, чтобы он жил? – спросила Анна.

– Почему ты спрашиваешь, чего хочу я?

– Потому что ты имеешь право распоряжаться его жизнью, – уронила Анна, но снова вмешался Мигель с ноткой раздражения в голосе:

– О каком еще праве ты говоришь, querida?

– Конечно, Катрин имеет право, – сказала Анна и тут, нежданно для всех, жестом подозвала Александра, который до сих пор стоял, прислонившись к стене, и ждал, не выказывая никаких признаков нетерпения. Очевидно, он собрался ждать столько, сколько того пожелает Анна – хоть день, хоть неделю, хоть месяц.

Он приблизился.

– Мадам?

– Я хочу, чтобы вы слышали наш разговор.

– Зачем, мадам?

– Мне интересно ваше мнение. Катрин считает, мы совершаем убийство.

Глаза Александра сузились.

– Вам действительно интересно, что я думаю, мадам?..

– Да. Обычно я интересуюсь мнением моей подруги, Жики, то есть, мадам Перейра, – спохватилась Анна. – Но сейчас ее нет рядом…

– Я понимаю, – Гаврилов поклонился. – Но мне нечего сказать вам, мадам.

– Совсем нечего? – разочарованно спросила Анна. – Но у вас же есть опыт…

– Не понимаю, о чем вы, мадам, – лицо Гаврилова потемнело – Я не убийца, если вы это имеете в виду…

– Упаси Бог, – Анна испугалась. – Я подразумевала, что вы много видели… и этическая сторона подобного дела не кажется вам столь неразрешимой…

– Этическая сторона? – переспросил палладин. – Весьма отвлеченное понятие.

– То есть? – поинтересовался Мигель.

– Когда жизнь человека растоптана, искалечено его тело и изуродована его душа, есть ли смысл говорить об этике? На мой взгляд, даже поднимать подобный вопрос – безнравственно.

– Вот как? – подал голос Булгаков. – Похоже, ваши наблюдения не умозрительны.

– О нет, – отозвался Саша. – Я знаю, о чем говорю.

– Расскажите нам, – Анна почти молила, и Катрин смотрела на него с ожиданием.