Камбрийская сноровка - Владимир Коваленко

   Никаких подвижных плеч. Ни ворота, ни рычага для ручного взвода. Насос? Отдельно, и им не успеешь воспользоваться в бою. Нужно рассчитывать каждый выстрел, и верить в каждую из полусотни стальных, медных, деревянных, кожаных деталей.

   Принцип — стар, даже старинен. Что нового? Подход. Точность. Дотошность. Кропотливость. То, до чего нельзя дойти в одиночку! Немайн требует многого, очень многого — но она точно знает, чего. И точно знает, что это — возможно!

   Значит, где–то это было. Не пыльная запись в книгах, не озарение одинокого гения — школа! Школа, которая, будь теперь жива, давно бы — выползла. Слухами, образцами, победами. Ничего этого нет? Значит, снова просрали.

   Как некогда — разведку. Очередной император решил, что сила есть — ума не надо, обрезал финансирование… Ничем хорошим, понятно, не закончилось. Теперь разведка снова есть — но кто знает, каким был бы Рим, если бы тогда не совершили глупость? Похоже, история повторилась — в науке и ремеслах. Страшно подумать, что отняла у Империи очередная смута. Сердце захватывает, когда только пытаешься представить — чем мог бы стать Рим, если бы…

   Эмилий хотел было выругаться — но глянул на повозку и улыбнулся. Невесте — и той, что сидит внутри. Выходит, Немайн — именно хранительница и есть. Не столько по титулу, сколько по сути своей. И тот Рим, который должен быть — будет. Просто чуть позже, потому как прорастать ему придется из далекой провинции, не самой отсталой, зато уж точно самой дальней…

   Гремят колеса. Спешит по дороге на Кер–Сиди тяжелая колесница: три оси, широкие шины. Навстречу свинцовому небу, как навстречу врагу, выставлено длинное копье с флажком, только длинные косицы промокли и, словно отвес, указывают на хляби под колесами. Цветов не разглядеть. Поворот! Вес валится на одну сторону… не хрустнут ли спицы? Нет. У колес — два ряда спиц: один наклонен внутрь, другой наружу. Такие, как ни кренись, не подломятся. Зато колеса окончательно вязнут. Всадники нехотя спускаются из седел, хлюпают сапогами — толкать. Негромкие слова, и те промокли. Из–под полотна выглядывают две девичьи головы, одна темна, как тучи на небе, другая — как медь в ночи.

   Рыжую голову украшают треугольные звериные уши.

   — Настя, подержи маленького.

   — Но…

   Звероухая не слушает. Прыжок — только дорожная жижа волной встает, брызги разлетаются. Кто лицо рукой прикрыл — молодец!

   — Я увесистая, — сообщает ушастая. Словно этого кто–то не знает, — Ну, толкнем?

   Несколько шагов, чуток пыхтения — и вот рыжая переваливается через задний борт идущей колесницы.

   — Это было новое платье, — сообщает спереди воительница, — сухое. Немайн, ты, может, и древняя сида, но ребенок и сорванец!

   — А ты — моя чиновница, Эйлет. Не тебе отчитывать начальство!

   — А ты — моя младшая сестра. Вне службы и войны… Настя, Луковка! Не отдавайте ей маленького! Майни теперь мокрая и холодная, еще простудит сына.

   — Я холодная? Тронь! Ну? И высохну я скоро!

   — Вот когда высохнешь, сына тебе и вернем… И не смотри на меня печальными глазищами! Никто его не забрал, он твой…

   Немайн успокаивается. Потом замечает грязь по подолу — почти до пояса. Уши обмякают, падают вниз. Это же был подарок! Уже второй… традиция. Кажется, сиде — судьба извозюкаться в дороге по уши, а жительницам южного Диведа — поднести ей новый наряд. В прошлый раз она возвращалась из похода, даже отдариться было нечем… никто и не попросил.

   Мол, ты наша, и точка. Какая разница, какие у сиды уши, когда она — встала в строй, сражалась за всю Камбрию, совершала чудеса, которые только в старых сказках и приходилось слышать, отогнала злых саксов. Не одна, да. Ей помогали отцы, мужья, сыновья. Благодаря ей — вернулись живыми. Сама Немайн осиротела на кровавом поле под Кер–Нидом…

   Теперь едет домой — проездом на новую войну, и снова будет делать все, чтобы воинов — родных, знакомых, соседей, да и самих камбриек — вернулось больше. И негоже ей носить платье настолько заляпанное, что уже и не понять, какого оно некогда было цвета — то ли голубое, то ли салатовое, то ли серенькое, под цвет глаз. Вот и подарили зеленое платье с зауженными рукавами на введенных ею пуговицах и необьятным капюшоном, который можно разложить красивыми складками… как раз по погоде!

   Сида его в путь и надела. Хотела сделать приятно. Во что превратилась дорога — видела… Ну не дура ли? Хорошо, одежда сохнет быстро. Можно потребовать маленького на ручки!

   Колеса крутятся, чавкает под копытами дорога. Сквозь тучи прорвались солнечные лучи, уперлись в землю золотистыми столпами. Самый конец весны, канун лета… Дождь пришел в чувство, струи сменились каплями, деревья перестали размахивать голыми ветвями. Поворот, еще поворот… Сколько их еще до Кер–Сиди? Не стеклянного замка из страшных сказок, земного города на высоком холме, над рекой. Той, что — до очередного поворота — бежит рядом с дорогой, волны легко обгоняют вязнущую в грязи колесницу.

   Немайн выглянула — показать сыну разбухшую от дождя Туи. Тучи словно ждали в засаде — сомкнулись, снова хлынуло — как из ведра. Канун лета? Так лето здесь — самая дождливая пора! Это Камбрия. Тут, если бояться хлябей небесных, никуда не доберешься! Зато…

   Треугольные уши поднимаются над рыжей макушкой, на губах проступает улыбка. Впереди много работы… И часть души этому радуется, но — только часть. Много опасностей… Другая частица Немайн радуется вызову, но беспокойство за близких отравляет радость. Впереди уют Жилой башни, скользкий камень постоянной мостовой, шершавые, но склонные выдать снизу фонтан доски временной, острые крыши, не просохнув от дождя, сверкают, как изумруды. На винтовой лестнице ушастый фенек лакает молоко из чужой миски… Немайн будет рада вернуться, но камень и дерево — не главное.

   Главное — увидеть, как Эйлет неуклюже, одной рукой, обнимет младшую сестру, не забыть сжать Насте руку покрепче — пусть помнит, у нее тоже есть сестра! Повиснуть на шее у старшей ученицы — а потом подробно расспросить об успехах, которые точно — есть. В который раз подивиться, как ведьминская терминология ловко совмещается с научными понятиями века двадцать первого… А ведь пройдет совсем немного времени, и в зале с круглым столом к голосу сэра Ллойда прибавятся другие мужские голоса! Вернется с восточных земель Ивор ап Ител, забелеют над портом паруса яхты Эгиля Корабела. К ученицам прибавится ученик: Тристан приедет слушать базовый университетский курс.