Дин Рид: трагедия красного ковбоя - Федор Раззаков

Дин на несколько секунд задумался, после чего кивнул:

– Кажется, один из надзирателей мне симпатизирует. Я мог бы попытаться сделать это через него.

– Вот и отлично. Постарайся сделать это в ближайшие два дня, когда мы увидимся с тобой снова.

Дину повезло: именно в тот день, когда он встречался с Эдуардо, в тюрьме дежурил тот самый надзиратель, который восхищался его творчеством, – Карлос. И когда он принес Дину обед, тот попросил у Карлоса карандаш и листок бумаги.

– Вы собираетесь писать стихи? – удивился Карлос.

– Нет, я хочу написать письмо своим друзьям, рассчитывая на то, что вы, Карлос, пронесете его на волю.

Какое-то время Карлос молчал, обдумывая смысл услышанных слов. После чего сказал:

– Хорошо, я сделаю это из уважения к вашему творчеству и к вам как к человеку.

И спустя десять минут в камере у Дина было то, что он просил: бумага и карандаш. А еще через час он вернул их Карлосу, напутствуя его словами:

– Рабочий телефон человека, которому вам надо передать письмо, я написал в конце письма.

Дин, конечно, рисковал, доверяясь Карлосу. Однако иного выхода у него не было: больше никого в тюрьме он не знал. Но его доверие полностью оправдалось. Когда через день к нему вновь пришел на свидание Эдуардо, он сообщил Дину, что его письмо благополучно дошло до адресата.

– Твой тюремщик оказался честным человеком, – сообщил Дину Эдуардо.

Письмо Дина было опубликовано в журнале «Сьете диас». В нем Дин подробно объяснил, что побудило его собрать пресс-конференцию. «Моя позиция такова: только социалистическое общество может обеспечить человечеству мир и социальную справедливость, – писал Дин. – Социализм ведет к прогрессу, а те, кто утверждает обратное, лгут».

О публикации этого письма Дин узнал не от Эдуардо, а от начальника тюрьмы. Тот вломился к нему в камеру после обеда и, потрясая журналом перед лицом Дина, закричал:

– Я вижу, что даже в тюрьме вы не прекращаете свою марксистскую агитацию!

– А зачем вы читаете марксистские издания? – вопросом на вопрос ответил Дин, даже не встав с койки.

Этот ответ еще сильнее разозлил начальника. Он чуть ли не вплотную приблизил свое красное от гнева лицо к лицу Дина и, чеканя слова, произнес:

– Я вас предупреждал, что это не санаторий? Теперь я докажу это вам на практике.

– Примените силу? – спросил Дин.

– Зачем? Вас и пальцем никто не тронет, но вам будет так больно, что вас вывернет наружу со всеми потрохами.

Выдохнув эти слова в лицо Дину, начальник удалился из камеры так же быстро, как и появился в ней. А Дин остался лежать на койке, размышляя о том, что могут означать слова, которые он только что услышал. Итог этих мыслей оказался неутешительный: Дин понял, что впереди его ждут суровые испытания. Но какие именно, он пока себе не представлял. Однако это неведение длилось недолго.

Ночью, когда Дин крепко спал, свернувшись калачиком под тонким одеялом, его разбудил шум открываемой двери. Разомкнув веки, Дин увидел на пороге сразу двух надзирателей: Карлоса и двухметрового верзилу, которого он видел впервые.

– Встать и выйти в коридор! – рявкнул верзила, звеня связкой ключей.

Дин повиновался. В коридоре его заставили завести руки за спину, и как только он это сделал, Карлос застегнул на его запястьях наручники. Затем верзила толкнул Дина кулаком в спину и заставил идти вслед за Карлосом, который шел чуть впереди, служа своего рода поводырем в тюремных лабиринтах. Так в полном молчании они прошли несколько лестничных пролетов и спустились в подвал тюрьмы.

Едва они очутились там, как до ушей Дина внезапно стали доноситься чьи-то глухие стоны и крики. Они раздавались в дальнем конце длинного полутемного коридора, по которому процессия двигалась все тем же неторопливым шагом. По мере приближения к концу коридора эти стоны и крики становились все громче и отчетливее. Наконец, когда процессия дошла до двери, ведущей в одну из камер, эти крики стали настолько явственными, что у Дина по спине побежали мурашки. Карлос толкнул дверь рукой, а верзила подтолкнул Дина, чтобы тот переступил порог камеры.

То, что открылось перед глазами Дина, потрясло его. Прямо посредине довольно обширного помещения, на цепи, которая свисала с потолка, болтался привязанный за руки голый по пояс и окровавленный мужчина, а двое надзирателей били его дубинками по телу. Мужчина корчился от боли и сотрясал камеру дикими воплями. Потрясенный этим зрелищем, Дин невольно попятился, однако натолкнулся на кулак верзилы, который вошел в камеру следом за ним.

– Что, не нравится? А ведь это только начало, – услышал Дин голос верзилы.

Как только он это произнес, один из надзирателей-садистов шагнул к Дину и, взяв его за локоть, подвел к жертве. И Дин, всмотревшись в залитое кровью лицо этого человека, к своему ужасу, узнал в нем одного из тех людей, которые участвовали в его нелегальном приезде сюда. Дин даже вспомнил имя этого парня – Хуан Мануэль. Это был самый веселый и шустрый парень из той тройки, что сопровождала его до Буэнос-Айреса, этот парень всю дорогу напевал песни из репертуара национального кумира аргентинцев Карлоса Гарделя.

– Я родился в квартале Сан-Тельмо и одно время пел в кафе «Вьехо Альмасен», – объяснил Дину свою любовь к музыке Хуан Мануэль. – Так что в чем-то мы с вами похожи, гринго.

Дину очень понравился этот парень, и они всю дорогу общались с ним так, как будто были знакомы много лет. И вот теперь этот веселый и общительный молодой человек висел под потолком на цепи и корчился под ударами тюремных садистов. У Дина сердце кровью обливалось от этой картины, но помешать этому избиению он не мог. И только теперь до его сознания наконец дошли слова, сказанные начальником тюрьмы сегодня днем: «Вас и пальцем никто не тронет, но вам будет так больно, что вас вывернет наружу со всеми потрохами». Начальник тюрьмы оказался прав: смотреть на то, как на твоих глазах бьют смертным боем твоего товарища, для Дина было во сто крат больнее, чем собственное избиение.

Когда дубинки вновь заходили по телу Хуана Мануэля и он стал оглашать камеру дикими воплями, Дин попытался было броситься к нему, однако сзади его обхватили сильные руки верзилы и оттащили к двери. И уже оттуда Дину вновь пришлось наблюдать, как избивают его товарища. Это продолжалось столь долго, что у Дина заложило уши от диких воплей, а в глазах была резь от нескончаемых слез. Вконец обессиленный, он повис на руках у верзилы, и в таком положении его и застал начальник тюрьмы, который вошел в камеру спустя какое-то время.

– Как вижу, я оказался прав: вас действительно вывернуло наизнанку, – не скрывая своего злорадства, произнес начальник, обращаясь к Дину. – Но вы же, мистер Рид, революционер, а значит, должны быть готовы и не к таким экзекуциям.