Архипелаг ГУЛАГ. Книга 3 - Александр Солженицын

Но митинг не разошёлся! К вечеру он густел ещё более. Отчаянные новочеркассцы! (Есть слух, что бригада Политбюро в этот вечер приняла решение выселить всё население города поголовно! Верю, ничего б тут не было дивного после высылок народов. Не тот же ли Микоян и тогда был около Сталина?)

Около 9 вечера попробовали разогнать народ танками от дворца. Но едва танкисты завели моторы, люди облепили их, закрыли люки, смотровые щели. Танки заглохли. Автоматчики стояли, не пытаясь помочь танкистам.

Ещё через час появились танки и бронетранспортёры с другой стороны площади, а на их броне сверху – прикрытие автоматчиков. (Ведь у нас какой фронтовой опыт! Мы же победили фашистов!) Идя на большой скорости (под свист молодёжи с тротуаров, студенты к вечеру освободились), они очистили проезжую часть Московской улицы и бывшего Платовского проспекта.

Лишь около полуночи автоматчики стали стрелять трассирующими в воздух – и толпа стала расходиться.

(Сила народного волнения! Как быстро ты меняешь государственную обстановку! Накануне – комендантский час и так страшно, а вот весь город гуляет и свистит. И неужели под корою полустолетия так близко это лежит – совсем другой народ, совсем другой воздух?)

3 июня городское радио передало речи Микояна и Козлова. Козлов не плакал. Не обещали уже и искать виновников среди властей. Говорилось, что события спровоцированы врагами и враги будут сурово наказаны. (Ведь с площади люди уже разошлись.) Ещё сказал Микоян, что разрывные пули не приняты на вооружение Советской армии, – следовательно, их применяли враги.

(Но кто же эти враги?.. На каком парашюте они спустились? Куда они делись? – хоть бы увидеть одного! О, как мы привыкли к дурачению! – «враги», и как будто что-то понятно… Как бесы для Средневековья…)[152]

Тотчас же обогатились магазины сливочным маслом, колбасой и многим другим, чего давно здесь не было, а только в столицах бывает.

Все раненые пропали без вести, никто не вернулся. Напротив, семьи раненых и убитых (они же искали своих!..) были высланы в Сибирь. Также и многие причастные, замеченные, сфотографированные. Прошла серия закрытых судов над участниками демонстрации. Было и два суда «открытых» (входные билеты – парторгам предприятий и аппарату горкома). На одном осудили девятерых мужчин (к расстрелу) и двух женщин (к 15 годам).

Состав горкома остался прежним.

В следующую субботу после «кровавой» радио объявило: «Рабочие электровозостроительного дали обязательство досрочно выполнить семилетний план».

…Если б не был царь слабак, догадался бы и он 9 января в Петербурге ловить рабочих с хоругвями и лепить им бандитизм. И никакого бы революционного движения как не бывало.

Вот и в городе Александрове в 1961, за год до Новочеркасска, милиция забила насмерть задержанного и потом помешала нести его на кладбище мимо своего «отделения». Толпа разъярилась – и сожгла отделение милиции. Тотчас же были аресты. (Сходная история в близкое тому время – и в Муроме.) Как теперь рассматривать арестованных? При Сталине получал 58-ю даже портной, воткнувший иголку в газету. А теперь рассудили умней: разгром милиции не считать политическим актом. Это – будничный бандитизм. Такая была инструкция спущена: «массовые безпорядки» – политикой не считать. (А что ж тогда вообще – политика?)

Вот – и не стало политических.

А ещё ведь льётся и тот поток, который никогда не иссякал в СССР. Те преступники, которых никак не коснулась «благодетельная волна, вызванная к жизни…» и т. д. Безперебойный поток за все десятилетия – и «когда нарушались ленинские нормы», и когда соблюдались, а при Хрущёве – так с новым остервенением.

Это – верующие. Кто сопротивлялся новой жестокой волне закрытия церквей. Монахи, которых выбрасывали из монастырей. Упорные сектанты, особенно кто отказывался от военной службы, – уж тут не взыщите, прямая помощь империализму, по нашим мягким временам на первый раз – 5 лет.

Но эти уж – никак не политические, это – «религиозники», их надо же воспитывать: увольнять с работы за веру одну; подсылать комсомольцев бить у верующих стёкла; административно обязывать верующих являться на антирелигиозные лекции; автогеном перепиливать церковные двери, тракторными тросами сваливать купола, разгонять старух из пожарной кишки. (Это и есть диалог, товарищи французские коммунисты?)

Как заявили почаевским монахам в Совете Депутатов Трудящихся: «Если исполнять советские законы, то коммунизма придётся долго ждать».

И только в крайнем случае, когда воспитание не помогает, – ну тогда приходится прибегать к закону.

Но тут-то мы и можем блеснуть алмазным благородством нашего сегодняшнего Закона: мы не судим закрыто, как при Сталине, не судим заочно – а даже полупублично (с присутствием полупублики).

Держу в руках запись: процесс над баптистами в городе Никитовке, Донбасс, январь 1964.

Вот как он происходит. Баптистов, приехавших поприсутствовать, – под предлогом выяснения личности задерживают на трое суток в тюрьме (пока суд пройдёт и напугать). Кинувший подсудимым цветы (вольный гражданин) получил 10 суток. Столько же получил и баптист, ведший запись суда, запись его отобрали (сохранилась другая). Пачку избранных комсомольцев пропустили через боковую дверь прежде остальной публики – чтобы они заняли первые ряды. Во время суда из публики выкрики: «Их всех облить керосином и запалить!» Суд не препятствует этим справедливым крикам. Характерные приёмы суда: показания враждебных соседей; показания перепуганных малолетних: выводят перед судом девочек 9 и 11 лет (лишь бы сейчас провести процесс, а что потом будет с этими девочками – наплевать). Их тетрадки с божественными текстами фигурируют как вещественные доказательства.

Один из подсудимых – Базбей, отец девяти детей, горняк, никогда не получивший от шахткома никакой поддержки именно потому, что он баптист. Но дочь его Нину, восьмиклассницу, запутали, купили (50 рублей от шахткома), обещали впоследствии устроить в институт, и она дала на следствии фантастические показания на отца: что он хотел отравить её прокисшим ситро; что когда верующие скрывались для молитвенных собраний в лес (в посёлке их преследовали), – там у них был «радиопередатчик – высокое дерево, опутанное проволокой». С тех пор Нина стала мучиться от своих ложных показаний, она заболела головой, её поместили в буйную палату психбольницы. Всё же её выводят на суд в надежде на показания. Но она всё отвергает: «Следователь мне сам диктовал, как нужно говорить». Ничего, безстыжий судья утирается и считает последние показания Нины недействительными, а предварительные – действительными. (Вообще, когда показания, выгодные обвинению, разваливаются, – характерный и постоянный выворот суда: пренебречь судебным следствием, опереться на деланное предварительное: «Ну как же так? А в ваших показаниях записано… А на следствии вы показали… Какое ж вы имеете право отказываться?.. За это тоже судят!»)

Судья не слышит никакой сути, никакой истины. Эти баптисты преследуются за то, что не признают проповедников, присланных от атеиста, государственного уполномоченного, а хотят своих (по баптистскому уставу проповедником может быть всякий их брат). Есть установка обкома партии: их осудить, а детей от них оторвать. И это будет выполнено, хотя только что левою рукой Президиум Верховного Совета подписал (2 июля 1962) всемирную конвенцию «о борьбе с дискриминацией в области образования»[153]. Там пункт: «родители должны иметь возможность обезпечить религиозное и моральное воспитание детей в соответствии с их собственными убеждениями». Но именно этого мы допустить и не можем! Всякий, кто выступит на суде по сути, проясняя дело, – непременно обрывается, сбивается, запутывается судьёю. Уровень его полемики: «когда же будет конец света, если мы наметили строить коммунизм?»

Из последнего слова молодой девушки Жени Хлопониной: «Вместо того чтобы идти в кино или на танцы, я читала Библию и молилась, – и только за это вы лишаете меня свободы. Да, быть на свободе – большое счастье, но быть свободным от греха – большее. Ленин говорил: только в Турции и в России сохранились такие позорные явления, как преследования за религию. В Турции я не была, не знаю, а в России – как видите». Её обрывают.

Приговор: двоим по 5 лет лагеря, двоим – по 4, многодетному Базбею – 3. Подсудимые встречают приговор с радостью и молятся. «Представители с производства» кричат: «Мало! Добавить!» (Керосином поджечь…)

Терпеливые баптисты учли и подсчитали и создали такой «совет родственников узников», который стал издавать рукописные ведомости обо всех преследованиях. Из ведомостей мы узнаём, что с 1961 по июнь 1964 года осуждено 197 баптистов[154], среди них 15 женщин. (Все пофамильно перечислены. Подсчитаны и иждивенцы узников, оставшиеся теперь без средств пропитания: 442, из них дошкольного возраста – 341). Большинству дают 5 лет ссылки, но некоторым – 5 лет лагеря строгого режима (только-только что не в полосатой шкуре!), вдобавок ещё и 3–5 лет ссылки. Б. М. Здоровец из Ольшан Харьковской области получил за веру 7 лет строгого режима. Посажен 76-летний Ю. В. Аренд, а Лозовые – всею семьёю (отец, мать, сын). Евгений М. Сирохин, инвалид Отечественной войны 1-й группы, слепой на оба глаза, осуждён в селе Соколово Змиевского района Харьковской области на 3 года лагерей за христианское воспитание своих детей Любы, Нади и Раи, которые отобраны у него решением суда.