Незримый мост - Евгений Брандис

Дверь ему открыл длинный белобрысый парень. Открыл и заморгал удивленными голубыми глазами.

— Привет, отче! Тебя здесь ждут?

За его спиной на голубенькой стеночке прихожей красовалась картинка в стиле таможенника Руссо: буйная, жирная примитивная зелень. Нечто подобное произрастает только на старых заброшенных помойках — эдакое зашибающее убожество. Этого на должно было быть в доме Ширли.

— Я издалека, — тоскливо ответил сенатор. — Ширли дома?

— Дома, — сказал парень, обернулся и закричал: — И все равно твой Шанфро дурак!

— Откровение для сопляков! — донеслось из комнаты. — Кто там? Это ты, Алиш?

— Нет, это к Ширли, — ответил парень. — Ширли, это к тебе.

На пороге комнаты появилась Ширли. В руках у нее покачивался длинный белый цветок. Она была прекрасна.

— Здравствуйте, — сказала она и удивилась. — Вы?

— Здравствуйте, Ширли, — сказал сенатор и с дрогнувшим сердцем выпалил уже год как приготовленную ложь: — Я здесь проездом. И вот решил зайти. Я помешал?

— Нет, нет. У меня сегодня сборище. Познакомьтесь, это Йонни. Йонни Лундвен. Он сегодня держит стол. Хотите есть?

— Хочу.

— Яичница с ромом, — гостеприимно предложил Йонни. — Королева вечера. Невкусно, но безвредно. И коктейль «Мертвое море».

— Он из Швеции, — сказала Ширли, — Читает курс об Алквисте.

— Алквист ел ржаной хлеб и говядину, — пояснил Йонни. Он сам сделал себе топор и соху. Он знал свой мир и умел делать в нем все, что нужно. А мы не знаем своего мира и умеем делать я одно, ты другое. Одно-два дела. А ты, Джус, слышишь? Ты ничего не умеешь. И поэтому ты не можешь мыслить.

— Твой Алквист складывал книги из камней, — донеслось из комнаты.

— Йонни, берись за яичницу, — сказала Ширли и протянула сенатору руку. — Пойдемте, я вас познакомлю. Дивные ребята!

— Но он умел это делать, — пробурчал Йонни, отворяя дверь на кухню.

Пол на кухне был серо-голубой, блестящий, такой же, как лестница в доме Маземахера. Как же это он изготовил ее из П-120? Нет, это не П-120, это что-то другое. Впрочем, он говорил, что умничка — это целый класс веществ. Да и несущественно. Пусть это будет сверхпэйперол, назовем его так. И с помощью этого сверхпэйперола немощный старик, раздираемый психозом вины и страха, избирательно навязывает окружающим во всяком случае желаемое эмоциональное состояние. Но откуда у него кассеты? Откуда лестница? Не в кладовке же он их сотворял! От Сидар-Гроув до Бетлхэм-Стар километров двести. Вряд ли это случайная близость. Похоже, что Мэри-Энн ездит не только в магазины. Он, видимо, сильный человек, этот Маземахер. В Сидар-Гроув у него есть друзья. Им ничего не стоило соорудить ему желанный оборонительный пояс с добротным камуфляжем. Восемьдесят против двадцати, что это так. Хорошо-хорошо! Но здесь-то на полу, надеюсь, не сверхпэйперол!

Левую сторону комнаты занимала огромная книжная полка. Окно во всю стену, перед ним торшер и столик. Справа на диване теснились трое молодых людей, а спиной к столику на вертящемся кресле сидела черноволосая девица с некрасивым монгольским лицом.

— Это Джон, — сказала Ширли. — Он устал с дороги, и не вздумайте его щипать.

Дверь во вторую комнату была открыта. Там было темно, оттуда доносилась тихая необычная музыка.

— Джон? А что он может? — спросил огромный детина, занимавший половину дивана, голосом оппонента Ионии Лундвена.

— Решать, — кратко ответила Ширли.

— За себя или за других? — продолжал допрос детина. Сенатор принял бой.

— А разве можно делать одно без другого? — дружелюбно осведомился он.

— Папочка учил меня не встревать в чужие разговоры, сладко сказал детина.

— Джус, не хами, — презрительно сказала черная девица.

— Он был совершенно прав. Тебе нельзя этого делать, серьезно сказала Ширли и указала цветком на черную девицу. Консепсьон Вальдес, лучшая поэтесса Америки. Коней, это Джон.

Девица кивнула.

— Мне надоело по утрам толкаться в метро, — грустно сказал Джус. — Где Алиш? Я его люблю. Почему нет Алиша?

— Яичница на плите, — сказал вошедший Йонни.

Джус кротко взглянул на него, уронил голову на грудь и замер, вытянув огромные подошвы чуть ли не на середину комнаты.

— Выпал из гармонии, — вздохнул Йонни. — У него плохо получается. Индивидуалист. Ничего. Пусть отдохнет.

Мертвую фальшь синтетической яичницы не смогла преодолеть даже лошадиная доза ромовой эссенции, впрыснутая щедрой рукой скандинава. Сенатор невольно вспомнил скромный обед в доме мистера Левицки и горько усмехнулся.

— Это очень весело, Ширли? — спросил он тихо.

— Господи, Джон, кто вам сказал, что мы веселимся? Мы учимся быть все вместе, заодно. Там. — Она махнула цветком по направлению к темной комнате.

— Как?

— Электроника.

Раздался звонок.

— О! Алиш пришел! У нас будет настоящий кофе! Кофе, кофе, кофе, кофе, — запела Ширли и хлопнула в ладоши.

Запретный пакет с кофейными зернами был невероятно ароматен. Его ничего не стоило перехватить и на таможне и по дороге сюда. И если этого никто не сделал, то, значит, просто не захотел связываться. Неужели все настолько прогнило! Если это так, то не правы ли в Сидар-Гроув? Как еще иначе спасти закон и мораль в переполненных бесконтрольных городах? Выстелить сверхпэйперолом тротуары, стены, эскалаторы, накачивать угрюмые толпы благостным духом дружбы и взаимного уважения? Но ведь сверхпэйперол… И тут сенатора осенило. Нельзя. Нельзя! Без регулярной дрессировки сверхпэйперол не устоит. Они его переубедят. Как Донахью переубедил умничку. Да-да! И в этом все дело. Донахью и, стало быть, Мак-Лорису природа этого явления была до сих пор неизвестна. Но они знали, знали, что умничка нестабильна и что над стабилизацией ее поведения бьются в Сидар-Гроув. И вдруг такое везенье! С помощью алюмоколлоида удалось стабилизировать электроактивность П-120. Результаты раз за разом подтверждаются. Это еще не успех, это преддверие! Маземахер прав. Цепная реакция взаимного убеждения. И они не поняли ее. Не хотели понять. Они решили, что у них в руках желанный козырь. Мак-Лормс торжествовал. Он обогнал всех, он доказал свое первенство вопреки всему. Вопреки Маземахеру, вопреки Сидар-Гроув, вопреки ненавистному огораживанию сверху. И чтобы раз и навсегда закрепить это первенство, он потребовал: пусть с результатами работы ознакомятся промышленные и государственные столпы. Тем более, что на этом этапе работы общество получает всего лишь удобную синтетическую бумагу. Новичок Хьюсон сдается, и Мак-Лорис вымогает у него совещание.